Остановившись перед небольшим окном, мужчина взял в руки крест, висевший на шее и, поцеловав, прошептал:

– Да поможет Господь пережить нам эту зиму, – в графитовых глазах отражался слабый лунный свет, пробивающийся сквозь пургу. Ветер ревел за окном, поднимая снег с заледенелой земли и закручивая в вихре. Небо и земля слились воедино, округа смешалась с серою мглой, погрузив мир в хаос.

– Да поможет Господь пережить нам эту зиму, – Морис тотчас повторил фразу за собеседником, поцеловал нагрудный медный крест. Мужчина было продолжил говорить, но его речь прервал глухой звук, доносящийся извне.

Нарастающий с каждой силой, он бил в голову, заставляя обратить на себя внимание. Он был похож на гром, что заглушал пургу. Звук резко ослаб, превратившись в ничтожное эхо, словно то, что было его источником, исчезло. Мужчины переглянулись, молча кивнули друг другу и проследовали обратно по коридору к лестнице, приподняв подол церковной рясы. Спустившись, те обнаружили ослабшее, дрожащее, чуть синеватое тело, повисшее на металлической ручке и из последних сил бившее в массивные ворота.

– Видно человек совсем отчаялся, раз в такую погоду вышел на улицу, – Лотар выразил своё беспокойство и непонимание, а затем поднял деревянную перекладину и распахнул ворота, жестом подзывая Мориса к себе, чтобы тот помог поднять пришедшего. Схватив под подмышки юношу, священники понесли его во внутрь небольшой городской церквушки, расположенной на северо-западе страны.

– Нам нужно отогреть его. Лотар, веди его в заднее крыло, там есть одна свободная комната, – раздав указания, Морис направился за пуховым одеялом.

Уложив юношу на кровать, священнослужители обнаружили явные признаки обморожения и, сняв верхнюю часть одежды, принялись отогревать его. Грудь еле заметно вздымалась, а густые ресницы дрожали от света свечи, стоящей на столе. Черты юноши были мягкими и детскими, точно у фарфоровой куклы. Худощавый и высокий, с едва просвечиваемыми из-под кожи рёбрами. Торс его был усыпан синяками, спускающимися до ног: парня били, и то было очевидно. Синева обрамляла светлую кожу, иногда переходя в багровые отметины. Смочив тряпку, Лотар принялся вытирать запекшуюся кровь с юноши. Смешиваясь с тёплой водой, она стекала грязно-коричневой жижей в стоявшее рядом ведро. Мужчина предположил, что парень сбежал из дома, где подвергался насилию, и мысленно помолился за его душу, однако решил не слишком торопиться и дождаться, когда тот придёт в сознание, чтобы лично спросить незнакомца о произошедшем.

– Как он, Лотар? – в маленькую, темную комнату вошёл Морис с одеялом в руках и старой, но вполне чистой одеждой.

– Ранен и совершенно слаб, – убрав тряпку обратно в ведро, священник повернулся лицом к своему собеседнику, – судя по всему – сбежал.

– Мы не можем знать наверняка, спросим, когда он проснётся.

Выдержав небольшую паузу, Морис неуверенно покачал головой и, сменив свой тон, спросил:

– Раны серьёзные? Не придётся с утра звать лекаря?

– Нет, вполне хватит и нашей помощи.

Вместо ответа Морис протянул Лотару маленькую стеклянную баночку с северными травами. Запах их напоминал мёд: сладкий, тягучий и пленяющий, он заполнял лёгкие и словно дурман кружил голову. Открыв сосуд и набрав немного мази на пальцы, Лотар принялся втирать средство в раны, от чего юноша непроизвольно подался вперёд, а затем обратно рухнул на кровать. Юное тело мучала лихорадка. Бог знает сколько времени он провёл, бродя по улице в такую жуткую метель в этом рванье, и какая судьба ему уготована. Если он смог преодолеть сие природное буйство, то должен победить и отравляющую организм лихорадку, не так ли? Ведь Бог сохранил его жизнь, приведя в свою обитель, значит, он нужен этому миру и Богу, и тот просто так его не отпустит. Болезнь ничто перед божественной природой, и, если сам Господь в сердцах желает юноше покоя, то так тому и быть.

– Молю тебя, Господи, даруй этому юноше, рабу твоему Божьему, великую силу, чтобы пережить сей день и сделать хоть малый шаг на великом пути к тебе, – Лотар вознёс крест к потолку и сняв его с шеи, коснулся им лба, губ и плеч лежащего на кровати больного. Он ступил на путь Божий в возрасте двадцати трёх лет. Его семья была бедна и необразованна, единственной надеждой его рода был он сам – подающий надежды мальчик, что с отрочества стремился к знаниям и с жадностью поглощал божественные учения, с восхищением наблюдая за посланниками великого Творца.

Жалование его было мало, но желание постичь духовную суть велико, оттого невзирая на невзгоды Лотар всей своей душой и телом стремился к достижению невозможного. В его душе теплилась частичка самого Господа. Да, сила его была мала, но Лотара переполняло чувство собственной значимости. Он был избран самим небом, мог обнажать свою святую сущность, расшифровывая старинные письмена, и различать Божьи помыслы, чего не могло подавляющее большинство. Определенно, это была лишь капля в море, и нередко в порывах жадности мужчина желал большего и демонстрировал злобную натуру, обнажая низость души своей. Он ненавидел тех, кто был сильнее его, кого Творец любил больше, кому даровал большую силу, наделив властью в этом грязном мире. Лотар боялся, что однажды такой человек займёт его место, ведь ему и так было непросто. Прошло целых десять лет, а он был всего лишь архипресвитереем, получая жалкие гроши, которых едва хватало на содержание семьи.

Морис был гораздо старше и опытнее Лотара. Несмотря на отсутствие божественности, он был духовно и физически силён. Поговаривают, что однажды мужчина спас жителей близлежащей деревни от медведя. Однако это остаётся лишь догадкой, поскольку сам он предпочитает умалчивать об этом. В отличии от своего тщеславного собеседника, диакон был скромен и хитёр, точно лис. Никто точно не знал сколько лет Морису, откуда он и есть у него вообще семья. В церковь он попал совсем мальчонкой, церковный аббат любезно призрел приютил, устар. его и воспитал, взрастив в нём духовность и стремление к Божественному.

– Оставим его, пусть отдохнёт, – Лотар встал с кровати, накинув пуховое одеяло на парня и вышел вместе с Морисом, закрыв за собой дверь.

Юношу разбудил шум, доносящийся из-за закрытой двери.

– Эй, поторапливайтесь, сегодня важный день, мы не можем оплошать перед его высокопреосвященеством, – доносился звонкий мужской голос.

– Жив, я жив, – прозвучало от исхудавшего тела. Юноша положил ладони на лицо, а затем начал поднимать их вверх, хватая волосы пальцами и тихо, надрывно смеялся, стараясь сдержать подступающие слёзы, что словно свинец налились в уголках глаз. Совершенно одинокий и беззащитный, он походил на раненого оленёнка, загнанного в угол.

Юноша попытался встать с кровати, но тут же рухнул на жесткий тюфяк, по-видимому, набитый соломой, и издал стон, полный боли. Тело пылало и совершенно не поддавалось контролю, паренёк чувствовал себя марионеткой в руках жестокого кукловода, весь организм сводило от напряжения, и временами, не выдерживая давления, тот непроизвольно вздрагивал, вызывая жгучую боль. Казалось, что вместо крови по сосудам и артериям текло раскаленное железо, в горле саднило, а по щекам стекали соленые кристаллы. Раздался стук в дверь, и в комнату вошёл Морис, держа в руках поднос с горячим супом и стаканом воды. Мужчина молча поставил платоподнос-синоним на стол, а затем развернулся к двери, закрыв её на замок изнутри.

– Твои глаза, ты… – Морис склонился над юношей. – Как тебя зовут?

– Габриэль.

– Габриэль значит, – мужчина озадачено потёр затылок, положил руки на колени, – ты видел Его, говорил с Господом? – глаза Мориса хищно блеснули.

– Я не понимаю. Я разговаривал с Господом, разве такое возможно? – в словах Габриэля читался страх за собственную жизнь, тоже самое случилось и тогда.

Да, несомненно, он чувствовал надвигающуюся словно бурю опасность. Его пытались похитить и продать в рабство из-за этих чёртовых, чудовищных глаз цвета расплавленного золота, его пытались убить. С самого детства он был затворником. Мать считала Габриэля дьявольским отродьем, нечистым ребёнком и заставляла носить чёрную повязку, чтобы никто и никогда не видел сияния его очей. Одинокий, брошенный, вынужденный влачить жалкое существование и носить на своих хрупких плечах титул калеки, Габриэль бежал. Бежал прочь от своей сумасшедшей создательницы, от порочного мира, от больных ублюдков, что преследовали свои корыстные цели. Он был чист и непорочен, как легенда, что пришла к нам из королевства восходящего солнца.