А. Т. Насколько могла, настолько и сплотила. У людей же денег нет на руках, я рассказывал. Но шли все: от ветеранов, которых мы специально просили ничего не сдавать, до бизнесменов и бандитов. Как еще понять ситуацию, когда человек приносит 10 миллионов рублей, а на вопрос о фамилии отвечает: “Не надо”? Но мы-то сделали единый областной фонд, а сколько их сделали в городах, в районах? Там начали одежду сдавать, обувь. То есть глубинные чувства нравственности, доброты, взаимовыручки народной — они остались вне всяких “новых сословий” — я в этом убедился.
Да, мы обратились и к сверхбогачам, которым сказали, что им не дадут ни жить, ни делами заниматься, пока мы не наведем порядок. И эту мысль они в целом восприняли, хотя все равно противодействие еще очень мощное. Вот, допустим, все замы Кислюка заявляли: “Если приходит Тулеев — мы все подаем в отставку и уходим”. Пришел Тулеев — а они все сидят на своих местах, ждут чего-то. Я им говорю: “Теперь вы чего сидите? Вы же заявили об отставке — как теперь будете людям в глаза смотреть?” Нет, профессионалов я уговорил остаться, а остальные замы и помощники, из оголтелых демократов — они перешли в фонд так называемого первого президента.С этим фондом странные вещи происходят: в областной бюджет деньги идут с трудом, а в фонд первого президента — без труда.
Откуда, спрашивается? Это же саботаж в чистом виде. А правоохранительные органы настроены против меня, прокурор области практически напрямую работает против. Вот я его пригласил к себе, говорю: “Давай разбираться, налоги нужны! Из Москвы ничего не дадут. Помоги собрать”,- он ничего не делает и делать не хочет. У нас ведь какая картина получается? Вот шахта, и вот, допустим, потребитель на Урале или в Москве. Между шахтой и потребителем — 15-16 посредников, я не преувеличиваю. И никто из них налогов не платит, хотя каждый что-то на угле “варит”. В результате и цены для потребителя завышаются в 2-3 раза.
Второе. Вот шахта, на шахте три цены. Первая — расчетная, вторая — прейскурантная, а третья — реальная. Потому что приходит посредник: “Слушай, чего ты выпендриваешься, у тебя же денег нет! Ты за сколько отдаешь уголь? За двести? Давай за сто — вот деньги!” И так выходит, что реальная цена пусть не сто, а сто пятьдесят, но мы-то в отчетах везде — в неплатежах друг другу, в штрафах, в пенях — берем за основу двести тысяч, а соответственно, завышаем тарифы на электроэнергию — и дальше по цепочке. Все данные по российской экономике основаны на таких дутых цифрах. Почему я говорю о российской экономике, а не о кузбасской? Потому что 80 процентов этих углей — металлургических, коксовых — идут из Кузбасса. Давайте наведем порядок — и мы уже завтра на 15 процентов сможем уменьшить цены на электроэнергию, а это самое главное для экономики. Доложил об этом, в том числе на Сибирском соглашении, которое Немцов проводил. Попросил Генерального прокурора: “Давай проследим всю цепочку накруток, это же дело святое”. Палец о палец никто не ударил! Почему? Зато создали хитрый фонд “Правопорядок” — вроде бы на благое дело, на борьбу с коррупцией. А получилось, что из этого фонда прокурор все деньги взял себе и слепил здание не хуже Газпрома в Москве. Я ему говорю: “Что же ты делаешь? Смотри, эти предприятия не платят в бюджет, но платят твоему фонду, а ты оттуда шарахнул себе десятки миллиардов рублей! Мы по два года не платим детские пособия — так что, офис важнее?” На этой почве, конечно, начались столкновения. Но при всем бардаке правовом, в том числе по Ленинск-Кузнецку, ему присвоили очередное звание — генеральское. Так что противодействие серьезное, а если бы они могли стать на мою сторону, то мы бы налогов не 6 миллиардов рублей собирали, а раза в два больше за день.
А. П. Вот скажи, теперь ты все-таки не раскаиваешься, что принял это предложение идти в назначенные губернаторы до выборов? Ведь тогда это была большая область твоих раздумий, переживаний, у тебя были сильные доводы “за” и внутренние сомнения. Вот сейчас ты считаешь, что правильно поступил, получив все эти оплеухи до начала твоей новой кампании?
А. Т. Видишь ли, с точки зрения государственной, с точки зрения народно-патриотического союза, с точки зрения наших принципов, я поступил правильно. Почему? Потому что я выиграл время. Выбрали бы меня — и я начал бы говорить: “сложности, мафия, воруют…” Легче бы было, спокойнее? Да. Но я, заняв эту должность, все ошибки прежней администрации взял, можно сказать, на себя автоматически, так что теперь не могу говорить, будто кто другой здесь виноват. Что ты только-только пришел, народ помнит всего дня три. Через неделю он уже орет: “Чего сидишь? Давай деньги, давай детские пособия, давай зарплату!” То есть я все это прекрасно понимал. Но с другой стороны: вот был бы Кислюк, а я шел на выборы 19 октября. Разве область подготовилась бы к зиме? Уборка урожая прошла бы? Нет! В администрации Кислюка так готовились к выборам: детские пособия не выплачивались, зато в Израиле купили типографию за шесть миллиардов рублей, которая делает плакаты — не падай — 6 метров на 9 метров, фотографические. Что бы сейчас было? Кислюк ездил бы по предприятиям, отрывал людей, орал бы, запугивал суды. А что после октября? После октября уже хлеб не уберешь, он уйдет под снег, а батареи будут холодные — что тогда? Сколько бы людей потеряло здоровье, сколько бы людей умерло раньше времени, сколько бы над ними поиздевались! Я тебе как на духу говорю: вот этот период, который сделан (а мы прилично поработали: с 800 миллионов до 6 миллиардов поднять ежедневные поступления в бюджет,- я хочу посмотреть, кто за четыре месяца такое осилит),- правильный период.
А. П. Остается еще противоречие, о котором мы говорили в предшествующей нашей беседе: вот народный протест, протестное состояние общества, в том числе и кузбасского,- оно ведь носит такой левый, красный характер по существу своему. Ты — красный человек, левый человек по своему происхождению, генезису, по связям. Левый протест направлен на власть, на администратора, то есть сегодня направлен на тебя же. И ты, будучи красным, вынужден принимать на себя энергию этого красного протеста, и, по существу, гасить ее. Но, с другой стороны, ты, становясь по воле судеб государственником, не можешь вытаскивать на поверхность свои симпатии, свои идеологии, свои пристрастия идеологические, то есть, по сути, ты оказываешься вне идеологического контекста. Сохраняется ли это противоречие?
А. Т. Сохраняется, причем очень сильно. Я продолжаю тему нашего разговора. Я все время говорил народно-патриотическому союзу и в Москве, и здесь: “Хватит, нам пора совершенно по-другому себя вести. Через митинги ничего не получится, демократы веру в слова выбили. Если ты хочешь, чтобы люди тебе поверили, нужны конкретные дела. Как помнишь, я был министром по СНГ. Худо ли, бедно, но мы прорвались ведь: Приднестровью отсеяться помогли, дорогу там пустили, с Азербайджаном договорились, союзу России с Белоруссией включили зеленый свет. Я самые главные результаты называю, но есть что людям и еще сказать. Сейчас нужно сосредоточить все в конкретные действия, то есть мы всегда должны говорить: “Вот наш результат”. А если мы провалились в одном регионе, то все, конец народно-патриотическому союзу! Тот, кто этого не понимает, кто до сих пор сидит в Думе, выступает и критикует, — он наносит страшный вред, даже больше, чем можно придумать. Я благодарен, что, когда мы фонд “Возрождение” начали делать, Рыжков поддержал, он даже 500 тысяч внес, Селезнев, председатель Госдумы, поддержал, 500 тысяч рублей своих денег внес. Но дело не в деньгах. Они поняли, что нужно работать конкретно на регионы. Это ведь не просто Кузбасс — это становой хребет экономики. Вот вопрос: закрытие шахт. За 2 года закрыли 93 шахты. Кто нас гонит, зачем мы спешим, зачем издеваемся над людьми? Приезжай, размотай Кузбасс, посмотри, потом выходи с законопроектом в Госдуме и по результатам работы вернись в этот регион и отчитайся. То есть совсем по-другому нужно строить работу народно-патриотического союза — и тогда она будет интересна, будет понятна людям, исчезнут разговоры, будто депутаты только орут-болтают…
