Диапазон инструментов и моделей здесь достаточно велик. От планов “Великой Ичкерии” до Каспия, уже неоднократно озвученных наиболее радикальными группами “вайнахской революции”, — до заявлений о единых исторических корнях и единых целях вайнахского и адыгских народов, явно ориентированных на геополитический прорыв Чечни к Черному морю. От очередных призывов к созданию Конфедерации народов Кавказа — до попыток выстраивания некоей отдельной Кавказской ОБСЕ. От намеков на возможность оказания полномасштабной военной помощи Баку в “справедливом разрешении” Карабахского конфликта — до усилий по созданию давно пропагандируемой Бжезин- ским “иранской воронки”, через которую Кавказ, Закавказье и Центральная Азия получат полностью независимый от России выход на мировые рынки.
Когда мы два года назад, во времена странной любви отечественных демократических СМИ к “отстаивающему независимость свободолюбивому чеченскому народу”, оценивали Чечню как становящееся пиратское королевство, способное поглотить Россию, нас обвиняли в гипераналитической несолидности и безответственной “торговле страхом”. Сегодня такая оценка незаметно становится “общим местом” в рассуждениях недавних чеченолюбов-правозащитников.
Когда мы год назад предупреждали о катастрофических последствиях “миротворчества” генерала Лебедя для судеб российского присутствия в огромном регионе, нас убеждали, что платится неизбежная и минимальная цена за выход России из войны, и что нескольких месяцев достаточно для того, чтобы чеченские лидеры осознали реальную цену “независимости” и пошли на попятную. Сегодня начинаются констатации нарастающего пожара на всем Северном Кавказе, постулируется якобы уже бесспорный факт состоявшейся чеченской независимости, и раздаются призывы искать политические формы, в которых Россия должна эту независимость признать.
А явные провокации последнего месяца: от прямых угроз в адрес российской власти до громких похищений и выдворения российских представительств,- призваны блокировать возможности немногих групп в Чечне, ориентированных на мир и диалог с Россией, и поставить Москву в условия патового выбора между признанием чеченской независимости — и войной.
Действительно, перевести Чечню на “мирные рельсы” вообще невероятно трудно, а сейчас, после того, как несколько лет наиболее высокий социальный статус имел “человек с ружьем”,- трудно в особенности. Сегодня, когда интерес к “мирной” Чечне крупных мировых субъектов существенно упал, а ее “благородный” героико-военный имидж потускнел из-за непрекращающейся волны терактов, похищений людей и пугающих западного обывателя публичных казней, ручеек “братской” зарубежной помощи заметно оскудел. Одновременно в ходе войны многие чеченские позиции в международном криминальном бизнесе оказались заняты конкурентами.
В этих условиях значительная часть чеченской верхушки, умеющей только воевать и грабить, очень надеется на возможность вернуть стрелку отношений с Россией на любимое поле собственной игры, к открытому военному противостоянию. Важно, что в России есть достаточно активные силы, мечтающие о том же; свидетельством тому — злорадное заявление не пожелавшего назваться крупного российского властного чина “Полет “голубей мира” над Чечней закончился”.
Но это возвращение к войне, если оно, не дай Бог, произойдет, состоится в гораздо худшей для России ситуации, чем даже год назад.
Во-первых, началась (и требует сверхусилий для гашения) детонация кавказской мины, заложенной несколько лет назад законом о территориальной реабилитации депортированных народов. Конфликт в Пригородном районе, чуть приглушенный недавним подписанием соглашения между Галазовым и Аушевым, по сути, “висит” лишь на освященной авторитетом Ельцина воле лидеров республик и может быть заново раскручен на полную мощь любой крупной провокацией. Проблема чеченцев-акинцев в Хасавюртовском районе обостряется с каждым месяцем и осложняется иными внутридагестанскими межобщинными противоречиями. На юге Дагестана все более сложная ситуация с разделенными госграницей лезгинами. Отнюдь не “рассосались” ни внутренние противоречия в Кабардино-Балкарии, ни проблема казачьих районов Чечни.
Во-вторых, экономическая ситуация в большинстве республик Северного Кавказа катастрофична даже по сегодняшним российским меркам. Проблемы мизерных подушевых доходов и колоссальной безработицы осложняются за счет уменьшения возможностей местного населения жить полукриминальными промыслами (подпольное спиртное, контрабандный транзит, браконьерство и т.д.). Криминальные группы уже перенимают заразительный пример Чечни — расползается “торговля людьми”. Все это, с учетом резкого усложнения работы федеральных правоохранительных органов (вспомним лишь недавний эпизод с похищением руководителей управления ФСБ в Назрани), накапливает в регионе взрывчатый материал для крупных политических провокаций.
В-третьих, под лозунгом “возврата к шариату” намечается тотальный выход региона за пределы правового поля. Провозглашается верховенство “закона Аллаха”, но на деле шариат не возникает. Нет ни институтов, ни бесспорных авторитетов, ни, главное, желания: в расколотом по тейповым и родовым принципам обществе, при обилии созданных на территориально-родовых принципах банд, — шариата боятся, как легитимации власти одной банды. Поэтому реально происходит не замена нормативности российского права на нормативность исламского, а отмена единой нормативности вообще, с возвращением в середневековье конкуренции частных трактовок родового права — адата. А одновременно — узурпация права толковать адат теми, кто сильнее — то есть полевыми командирами или их ставленниками. В связи с этим поражает хитроумная подмена понятий российскими СМИ. Вместо постановки проблемы неправосудности грозненских казней и выявления отношения граждан именно к этой неправосудности — СМИ и “службы общественного мнения” ставят совершенно другой вопрос — о публичности казней, — с явным и оправданным расчетом на ответ, устраивающий Грозный.
В связи с последним особенно тревожными выглядят попытки Чечни обрести международную легитимацию через ислам. Не может не наводить на размышления сходство наименований географически очень далеких явлений — “Нации Ислама” американского политического диссидента Луиса Фаррахана (год назад сотрясшей США “маршем миллиона мужчин”), и “Исламской нации” М.Удугова. Это сходство становится особенно актуальным после недавнего дружественного визита к Фаррахану лидера Союза Мусульман России Н.Хачилаева, одновременно высказывающего особые симпатии к исламским тенденциям в Чечне.
В этих условиях двусмысленная страусиная политика России особенно губительна. Восстановление трубопровода в Чечне и одновременные заявления Немцова об альтернативной трубе в ее обход могут быть эффективны лишь с позиции уверенной в себе силы. Но они теряют смысл, когда секретарь Совета безопасности угрожает “адекватным ответом” на высылку российских представительств из Грозного, но одновременно произносит дипломатическую бессмыслицу вроде “чрезвычайно широких прав Чечни в пределах ТЕРРИТОРИИ РФ”, а затем едет к изгнанным представителям России обсуждать технологии выплаты денег чеченским пенсионерам.
Ни независимости, ни войны, выждем, авось рассосется — стратегия для России не только унизительная, но и проигрышная. Осмысленной и оправданной может быть лишь одна стратегия: борьба за свои цели другими, не менее эффективными средствами, и на тех полях, где у чеченских радикалов нет на руках козырей. Если это политическая и экономическая блокада, о которой так громко кричит в последнее время Удугов,- то блокада реальная и эффективная. Если это экономическая помощь и политическая поддержка — то поддержка такими механизмами, которые выгодны России, и тем силам, которые готовы на конструктивный диалог.
Но для такой политики — и вообще для любой осмысленной политики — необходим ее Субъект. Необходимо, чтобы внутри верхушки российской власти был минимальный консенсус относительно целей — хотя бы перед лицом Общей, подчеркнем это обстоятельство, и Сверхкрупной Угрозы. И в связи с явным отсутстви- ем такого Субъекта, такого консенсуса и даже действительного осознания Угрозы зададимся очередными тягостными вопросами.
