– Не зли меня еще больше, мама, иначе будет хуже, – наклонившись к ней, прорычал парень сквозь зубы, выказывая раздражение. – Где часть письма?

– Мигель, последние дни были очень тяжелыми, но прошу, не сходи с ума. – Мануэла постаралась сделать вид, что не понимает о чем речь. Но тщетно.

– Не делай из меня идиота, мама! – Мигель сорвался на крик, громко хлопнув ладонью по поверхности трельяжа. – Если ты не отдашь мне этот фрагмент по-хорошему, я разнесу полдома и начну с твоей комнаты! – Наклонившись к ней еще ближе, Мигель смерил ее гневным взглядом. – Или ты думала, что я слабоумный и не пойму, кто вырезал часть из послания отца? И раз он хотел рассказать мне что-то, я любой ценой узнаю эту информацию… Где он?

Выпрямившись, парень отправился к погребальной урне, чтобы переставить в более безопасное место.

– Мигель, Франко сам попросил это сделать, – голос матери задрожал, она чувствовала, что разум сына уже пошатнулся и может произойти непоправимое, – он был совсем плох в последние дни, и не осталось времени переписывать письмо.

– Где он? – Холодный тон заставил вздрогнуть ее и без того озябшее от волнения тело.

– Мигель, – Мануэла обернулась, чтобы встретиться с сыном глазами и попытаться хоть как-то достучаться до него.

– Повторяю в последний раз. – Аккуратно установив урну с прахом в отдаленном углу, парень выпрямился и двинулся в сторону матери. – Где письмо?

Весь его вид наводил ужас: враждебный взгляд, ожесточенное лицо, дышащее агрессией, и сжатые кулаки. Медленная походка говорила о надвигающейся угрозе, не хватало только искрящихся молний за окном и раската грома.

– Я все здесь разнесу, мама, клянусь Богом. Отдай по-хорошему.

– Мигель, ты не в себе! Не сходи с ума, я тебя умоляю! Успокойся! – Женщина встала перед сыном в надежде остановить его безумный порыв.

– Отдай мне это гребаное письмо! – Крик словно остроконечной стрелой проткнул сердце вдовы. Она понимала, что нет больше ее ребенка, того жизнерадостного мальчика, который был на все готов ради семьи, а точнее – ради отца… – Не доводи до греха, я уже на грани!

Мощным рывком Мигель смел содержимое с поверхности туалетного столика. Тяжелые предметы с грохотом упали на пол, разнося по всей комнате страшный шум. Однако это не остановило молодого человека: открывая каждый шкафчик, он вываливал все наружу, создавая жуткий бардак. Не найдя искомого, Мигель в ярости опрокинул трельяж. Зеркала разбились вдребезги.

Разворошив всю кровать и разломав картины, а также обшарив плинтуса по периметру комнаты, но так и не найдя заветной бумаги, парень угрожающе метнулся в сторону матери, но резко остановился. Казалось, он готов был убить, но женщина отказывалась верить, что ее сын способен на это.

– Оно там, да? – усмехнулся молодой мужчина. – Ты засунула его туда, куда, думала, мне совесть не позволит залезть? Открой глаза, мама, этого могло бы и не быть…

Мигель развернулся и направился в сторону праха отца. В отчаянии Мануэла звала единственного сына, который выстроил непробиваемую стену. Она умоляла не трогать урну и клялась, что там нет того, что он ищет. Пообещав отдать кусочек письма, она смогла привлечь внимание парня, не давая ему совершить еще большую катастрофу, чем он сейчас устроил: все же вдова хотела отнести прах на кладбище в их семейный склеп.

Мать упала на колени, продолжая горестно выть, не жалея слез. Рыдать до хрипоты и боли в горле. Ей теперь было все равно – сына уже не вернуть… Мигель подошел к ней, властно возвышаясь. Смотря с высоты своего роста на женщину в ногах, он удивлялся, как она могла играть на два фронта? Ему абсолютно было плевать на нее, он думал, что через пару дней она закончит этот спектакль и уйдет к своему любовнику…

Присев на корточки перед ней, Мигель оглядел мать гневным взглядом. Протянув руку, он без слов потребовал отдать обещанное. Мануэле больше ничего не оставалось, как смириться. Она протянула рамку с фотографией мужа, которую все время прижимала к сердцу, и сказала, что письмо внутри.

Мигель, не проронив ни слова, покинул комнату, оставляя родную мать среди разгромленного помещения, а та, в свою очередь, проводила сына пустым взглядом, понимая, что беды не избежать.

Жаркое солнце раскидало раскаленные лучи над португальскими землями, наполняя виноградные плантации невероятным ароматом созревших спелых ягод. Каждый хозяин объезжал свои владения и лично проверял готовность к осеннему празднику – фестивалю в честь сбора урожая. Мартинесы были не исключением: оседлав двух коней, Франко и его пятнадцатилетний сын Мигель отправились смотреть, как обстоят дела в их виноградниках.

– Ты чувствуешь это, сынок? – вдыхая сладковатый запах, мужчина совершенно не обращал внимания на горячий воздух, неприятно обжигающий слизистую носа. – «Альваринью»[1]… Все-таки я сделал правильный выбор.

– Почему ты стал вести это хозяйство? Дед же не занимался ничем подобным.

– Мне всегда нравилось вино моей родины. У нашей страны превосходный потенциал и замечательное производство, а дед твой – ленивый по натуре и просто не хотел со всем этим возиться, – Франко усмехнулся, словно вспомнил какой-то забавный случай, но вскоре продолжил: – Когда я учился в Америке, то ужасно скучал по дому. Я смотрел на своего хорошего товарища, который делал первые шаги в большое будущее, и мое сердце подсказывало, что нужно тоже начинать собственное дело.

– И как ты пришел к таким результатам?

– Благодаря долгой и упорной работе, мальчик мой. Сначала я приобрел небольшой участок плантации у одной семьи, в которой, к сожалению, не осталось никого, кто мог ухаживать за виноградом. Делал вино для домашнего использования, однако всем, кто бывал у нас в гостях, хотелось купить бутылочку и увезти с собой как трофей. Выбранный мною сорт винограда позволил делать очень легкое вино, которое прекрасно сочеталось с морепродуктами. И я преуспел в этом деле. Через какое-то время расширил хозяйство, наладил производство и вышел на рынок. Не без труда, конечно… – Франко замолчал, а на лбу проявилась глубокая межбровная морщина. Он долго не говорил ни слова, словно впал в транс, что не на шутку встревожило подростка.

– Отец, что с тобой происходит? – мальчик объехал отца и остановил коня посередине дороги, перегораживая путь.

– Что ты имеешь в виду?

– В последнее время ты сам не свой, кажется, даже постарел немного. Это так сказался сердечный приступ?

– Все хорошо, сынок, – Франко слегка улыбнулся. – Просто иногда в жизни происходят события, которые навевают грусть, а иногда могут и растоптать.

– Кто посмел обидеть тебя? Скажи мне, и я обязательно отомщу…

– Месть – дело неблагородное, Мигель. Она подобна темной тени, которая следует за тобой повсюду, мешая видеть светлое будущее. Вот заставишь ты страдать человека, а дальше что? Поверь, это не принесет и толики облегчения, зато проблем прибавит с головой.

– Но если тебе сделали плохо, как поступить – простить?

– Именно, сынок. Простить и отпустить, стараясь жить дальше. На зло не стоит отвечать злом, иначе чем ты тогда лучше обидчика?

– Но и терпеть издевательства нельзя, и каждый должен отвечать за поступки! Где же тогда справедливость? – насупился подросток, всем видом показывая свое недовольство.

– Поверь мне, Мигель, все мы окажемся на Страшном Суде и каждый ответит перед Господом за содеянное, – Франко подмигнул сыну и дал лошади команду двигаться дальше, объезжая преграду.

– Ты просто очень добр, даже к тем, кто этого не заслуживает… – фыркнул мальчик, провожая взглядом удаляющегося отца.

– А ты знаешь, почему наше вино называется молодым? – Уходя от неприятной темы, Мартинес-старший решил вернуться к позитивному настрою, однако не уловив отклика, обернулся и столкнулся с выразительным взглядом сына, показывающим, что резкий переход ему не по нраву и разговор не окончен. – Потому что не выдерживается долго, ведь оно никогда не залеживается больше года. Мигель, в чем дело?