Одна из глиняных табличек с клинописью, обнаруженных в Амарне. (Metropolitan Museum)

Это, пожалуй, еще более удивительно, если учесть, что письма из Амарны включают документ (каталогизированный как EA30), который может быть идентифицирован как самый ранний из сохранившихся пропусков для безопасного путешествия – предшественник современного паспорта, который обеспечивал предъявителю беспрепятственный транзит через земли выдавшего его государя, а иногда и выезд за их пределы. Письмо имеет форму приказа митаннийского царя Тушратты:

Королевские посланники, такие как Акия, были жизненно важным средством организации сложных политических союзов и экономических дел, которые велись в восточном Средиземноморье в позднем бронзовом веке. Поддержание этих отношений зависело от возможности посланников свободно путешествовать не только в дипломатических целях, но и для перевозки товаров, заключения сделок, сопровождения царских невест, а также в качестве информаторов и даже шпионов. Разумеется, эта была трудная, а иногда и опасная профессия. Сухопутные путешествия таких посыльных – обычно в одиночку, но иногда в составе караванов – были крайне медленными в амарнский период, особенно в жестокую жару летних месяцев, поскольку подарки и товары везли на мулах. Заморские путешествия были ненамного быстрее и зависели от капризов ветра и опасностей, связанных со штормами и пиратами. В книге «Поучение Хети», написанной во времена египетского Среднего царства, несколькими сотнями лет ранее, тяготы профессии описываются в мрачно-фаталистической манере: «Посланник отправляется в чужую страну, передав сперва свое имущество детям, в страхе перед львами и азиатами»{23}.

Глиняная скрижаль, которую нес наш неуязвимый Акия, не могла защитить от хищных зверей или даже от бродячих разбойников, угрожавших неподконтрольным регионам. Тем не менее послание, в ней содержащееся, можно считать ранним примером того, как суверенные власти стремятся усмирить насилие и утвердить порядок в отношениях с другими государями или суверенными государствами. Такой документ мог избавить царского посланника от нападений, грабежей и поборов как со стороны разбойников, так и со стороны чиновников других царств по пути следования. Конечно, он должен был быть под рукой на случай вызова стражников, солдат или эмиссаров местного правителя. Кроме того, такая табличка могла уберечь посланника от посягательств или других злоупотреблений со стороны представителей монарха по прибытии.

Разумеется, можно только догадываться, какие эмоции и чувство собственной важности испытывал Акия благодаря глиняной табличке, символизирующей защиту и покровительство его суверена, царя Тушратты. Однако если искать в далеком прошлом отголоски настоящего, то можно в целом представить, какое значение для него имела эта табличка: письмо гарантировало его физическую безопасность надежнее любого оружия или доспехов и целого каравана других гонцов, купцов и мулов.

Ведь почти магическим образом, благодаря письменам на поверхности, эта маленькая скрижаль олицетворяла и воплощала власть царя, защищая гонца в утомительном путешествии в чужие земли. Носил ли Акия ее в прочной сумке, прижимая к себе, вместе с самыми важными для выживания вещами? Почувствовав опасность, потянулся ли он к этой сумке, нервно проводя пальцами по клинописи, ища успокоения? Испытывал ли он панику, когда, отправляясь в путь одним знойным утром, рылся в вещах, чтобы убедиться, что драгоценный предмет лежит на месте? Какие чувства были связаны с этим маленьким кусочком глины? Опять же, мы можем только предполагать (возможно, проецируя современные тревоги по поводу паспорта на древнего посланника), но вряд ли стоит сомневаться, что, помимо дипломатической цели, глиняная табличка выполняла роль своеобразного амулета – предмета, который якобы защищал человека от неприятностей или опасностей, – или несла какое-то мощное заклинание. Мы знаем, что амулеты из металла, камня, стекла и глины играли важную роль в древних ближневосточных религиозных верованиях, касающихся безопасности как живых, так и мумифицированных мертвых, но лишь немногие из этих амулетов могли обладать дополнительной риторической и политической силой, как артефакт EA30.

Согласно общепринятой практике, послание, которое содержит древний паспорт, сформулировано как приказ представителям другой суверенной державы беспрепятственно пропустить посланника через свои земли: «Послание ко всем царям Ханаана, подданным моего брата {царя Египта}. Так {говорит} царь {Митанни}: Я отправляю так моего посланника Акию…» Таким образом, клинопись этого древнего проездного документа функционирует как то, что британский философ языка Дж. Л. Остин называет «перформативом», то есть сообщением, которое равно действию, а не только высказыванию. Когда царь произносит: «Никто не должен его задерживать! Доставьте его в Египет», он совершает действие – отдает приказ или распоряжение. Сейчас, спустя три с лишним тысячелетия, в современном американском паспорте имеется аналогичная формулировка, хотя и в форме более мягкой просьбы: «Государственный секретарь Соединенных Штатов Америки настоящим просит всех, кого это может касаться, разрешить гражданину/гражданке Соединенных Штатов, указанному в настоящем документе, проехать без задержек и препятствий, а в случае необходимости оказать всю законную помощь и защиту». По мнению Остина, такое послание нельзя оценивать как истинное или ложное, а, скорее, как «счастливое» (успешное) или «несчастливое» (неуспешное) – в зависимости от того, подыграют ли другие этому вербальному утверждению суверенной власти или нет. В этом смысле, как предполагают другие теоретики, повторение счастливых перформативов может даже рассматриваться как обладающее силой проявление такой власти{24}.

Более того, послание на клинописной табличке (как ранняя технология посредничества) распространяет власть царя за пределы его голоса, его телесного присутствия, его суверенных владений и, возможно, даже за пределы его жизни, пока она сохраняется в материальной форме. Таким образом, по прибытии Акия либо был бы встречен гостеприимно, с обильным угощением, удобным ночлегом и, возможно, подарком – и для себя, и для царя Тушратты, – либо подвергся бы грабежу, тюремному заключению и даже убийству, если бы повеление в его паспорте было неудачным – несчастливым – для пункта назначения.

Подобные вопросы суверенной власти часто обсуждались между различными правителями в письмах Амарнского архива. Однако считалось, что система правил, регулирующих отношения между царями на древнем Ближнем Востоке, находится под юрисдикцией богов, которые в таких вопросах выступали высшими судьями. Именно из-за этой божественной юрисдикции ученые спорят о том, следует ли рассматривать правила, содержащиеся в документах наподобие EA30, с позиции теологии или же, скорее, как самые ранние образцы международного права, поскольку на древнем Ближнем Востоке не было внятного разграничения между этими двумя областями{25}. Все стороны, как подчеркивает правовед Раймонд Уэстбрук, поклонялись богам и верили в их участие во всех земных делах. Это означало, что учредительная власть религии не просто устанавливала главенство царя в каждой области и упорядочивала политическую карту всего региона: она также осуществляла общий переход от естественного состояния к правовому во всех этих обществах. Однако во время правления Эхнатона в Египте зародились ранние формы международных отношений, а также произошел ряд радикальных, хотя и быстротечных, социальных и культурных преобразований: обновление художественных и архитектурных стилей, перенос столицы на новое место в Амарну и, впервые в истории, установление монотеистической религии, посвященной богу солнца Атону. Наследие этих преобразований стало предметом многочисленных спекуляций. В своей последней книге «Этот человек Моисей и монотеистическая религия» (1939) Зигмунд Фрейд, основываясь отчасти на свидетельствах, полученных из писем Амарны, предположил, что именно Атон был тем самым единым богом библейского пророка и, таким образом, может считаться основой как иудейской, так и христианской теологии.