Такое значение паспорту придается во многом потому, что он является ключевым реквизитом в современном ритуале пересечения границы. «На границе, – пишет Рушди, – мы лишаемся свободы – временно, как надеемся, – и вступаем во вселенную контроля. Край, оконечность – зона несвободы даже для самого свободного из всех свободных сообществ; одни предметы и люди движутся отсюда, а другие – сюда; причем и туда, и сюда должны попадать именно те, кому положено»{2}. В этом месте мы обязаны идентифицировать себя: в наших документах указаны имена и национальности, даты и места рождения; пограничный контроль дополняет эти данные, расспрашивая о роде нашей деятельности и намерениях, наших ресурсах и пути следования. Офицер изучает документ, который мы передаем, внимательно рассматривает фотографию, лицо владельца, задает еще несколько вопросов.

Национальное государство, которое он представляет, предлагает такую форму гостеприимства, которую Жак Деррида называет «условной»: она предполагает вопросы, напряженность, драматизм, связанные с тем, кто мы и откуда. В этих обстоятельствах разумным будет подыграть заведенному порядку и представить себя как можно более просто: незачем дополнять эту напряженность политическими взглядами, тонкими остротами, провокационной иронией или чем-то еще, что может привлечь внимание. Но в таких обстоятельствах мы также можем почувствовать отчужденность от дома и самих себя: неужели меня так легко свести к набору дат, географических названий и биографических данных? Есть ли у меня право собственности на свою личность? Стоит ли меня опасаться? Имеется ли у меня повод для страха? Показательно, что ритуал проверки паспорта присутствует практически в каждом крупном произведении литературы о путешествиях прошлого века – от «Дороги в Оксиану» Роберта Байрона (1937) до «Великого железнодорожного базара» Пола Теру (1975), «В Патагонии» Брюса Чатвина (1977), «Всемирной души» Пико Айера (2001) и «Ешь, молись, люби» Элизабет Гилберт (2006) – как неизбежный и зачастую тревожный эпизод любого путешествия через границы. Здесь, в промежуточном пространстве между одной и другой областью, паспорт обещает оградить нас от бед и сопроводить на другую сторону.

В книге «Джозеф Антон» (2012), мемуарах о годах, проведенных в подполье из-за фетвы, Рушди рассказывает о том, как однажды паспортный ритуал был нарушен. Вскоре после прибытия в международный аэропорт Бенитес на литературную ярмарку в Сантьяго (Чили) в жаркий безветренный день 1993 года писателя и его спутницу (и будущую жену) Элизабет Уэст окружили представители местной полиции, отобрали у них проездные документы и препроводили в находящееся поблизости здание правоохранительных органов для допроса. В те времена силы государственной безопасности все еще контролировались жестоким Аугусто Пиночетом. Как вспоминает Рушди, его задержание стало результатом спора между конкурирующими группировками внутри силовых структур по поводу того, стоит ли пускать в страну человека, над которым висит смертный приговор, и должен ли он получить защиту государства, гражданином которого не является. В течение нескольких часов его вместе со спутницей держали в маленькой комнатушке с вооруженной охраной, находящейся снаружи, и они неоднократно обращались с просьбой вернуть им паспорта, однако на их испаноязычных захватчиков это не возымело никакого действия. В этой мрачной истории даже случился забавный эпизод, когда охрана отлучилась и Рушди решил «немного прогуляться» по улицам Сантьяго, однако его вскоре перехватил переводчик с английского, который уважительно, но твердо потребовал от писателя вернуться в комнату для задержанных{3}. Ситуация разрешилась, только когда прибыл сотрудник британского консульства и забрал писателя вместе с его спутницей, чтобы доставить их в город, к месту назначения.

Этот эпизод с «драгоценной книжечкой» можно рассматривать как довольно свежий и крайне выразительный пример того, что Пол Фассел назвал «паспортным неудобством» (заимствуя выражение британского писателя-путешественника Нормана Дугласа){4}. Для Фассела «этот ритуальный повод для беспокойства, столь знакомый современному человеку, – момент предъявления паспорта на границе» символизирует новую разновидность опыта, возникшего после Первой мировой войны, когда впервые были стандартизированы и универсализированы требования к паспорту. В своем исследовании «Заграница: Британские литературные путешествия между войнами» (Abroad: British Literary Traveling between the Wars) Фассел приводит показательный пример такого «паспортного неудобства» из кратких мемуаров Д. Г. Лоуренса, где описываются его длившиеся целый год отношения с «полуджентльменом и должником» Морисом Магнусом. В 1916 году, до знакомства с английским писателем, этот колоритный американец сбежал во Французский иностранный легион, а после войны покинул свой полк, чтобы тут же попасть в руки итальянских властей за финансовые махинации. Весной 1920-го Лоуренс сопровождал Магнуса в морском рейсе из Италии на Мальту, где стал свидетелем паники американца в очереди на паспортный контроль. Плут Магнус, которому удавалась обманным путем проникать в номера роскошных отелей и вагоны первого класса по всей Европе, чуть не дошел до нервного срыва во время совершенно обычной бюрократической процедуры. Но едва он прошел «экзамен» («Да, прошел. И опять был свободен»), как вся его нервозность улетучилась и к нему вернулись «бодрость и самообладание». Фассел описывает этот паспортный «ритуал» в мальтийском порту как извращенный вариант мифического перехода через порог, отделяющий дом от более широкого мира за его пределами: «Для героя это момент триумфа. Для современного путешественника – момент унижения, напоминание о том, что он – продукт своего государства, элемент собственности, который легко можно заменить любым другим»{5}. В этом отношении, по версии ученого, возвращение домой современному путешественнику дается еще тяжелее – под пристальным взглядом сотрудника таможни и иммиграционной службы, который ненадолго отбирает паспорт и сверяет данные в нем со списком политических диссидентов, беглых преступников и других нарушителей закона.

Когда Голливуд впервые обратил внимание на ритуалы пограничного контроля, то в первую очередь отметил сопутствующее процедуре унижение, поэтому тема новых паспортных правил разыгрывалась в юмористическом ключе, чтобы зритель мог посмеяться и тем самым смягчить связанные с ней тревоги. В фильме «Обезьяньи проделки» 1931 года, третьем полнометражном фильме с участием братьев Маркс, четверо молодых людей следуют в Америку на трансатлантическом лайнере. В долгом морском путешествии у них достаточно времени, чтобы развлечься в своем фирменном стиле – бесить капитана, измываться над пассажирами, бесчинствовать на корабле. Эти выходки достигают пика, когда судно наконец прибывает в Нью-Йорк и пассажиры выстраиваются в очередь на паспортный контроль и получение визы: братья, не имея с собой проездных документов, прибегают к обману и подкупу, чтобы нарушить работу государственного бюрократического аппарата. Когда затея терпит неудачу, они решаются на безумную уловку. Каждый из братьев по очереди пытается выдать себя за благопристойного пассажира – знаменитого французского артиста Мориса Шевалье, чей паспорт они каким-то образом подрезали на пути к Америке.

Разумеется, когда братья друг за другом оказываются в начале очереди, инспекторов не убеждает ни их сходство с фото в паспорте, ни попытки спеть хит Шевалье «You Brought a New Kind of Love to Me». Ситуация становится навязчиво абсурдной, когда Харпо – с безумным взглядом и копной светлых кудрей, так не похожий на спокойного прилизанного брюнета Шевалье, – лихо взбирается на стол инспектора и танцует там с тростью, а потом спрыгивает, расшвыривая официальные бумаги, пока инспектор пытается его задержать. Другой инспектор требует паспорт, но ему в руки суют планшет для рисования, стиральную доску и только потом – краденый паспорт Шевалье, который безбилетник откапывает в карманах своего мешковатого пальто. А так как Харпо немой, он не может спеть песню Шевалье, поэтому просто шевелит губами под фонограмму, звучащую из болтающегося на спине фонографа; но по мере того, как завод кончается и пластинка замедляется, все это представление идет прахом. Происходит короткая стычка с сотрудниками погранконтроля, в конце которой Харпо удается лишь сорвать фуражку с одного из них и поставить ему штамп на лысину.