Облегчение взрывается фейерверком. Трость с глухим ударом падает на пол, когда я оплетаю его шею руками.

Любит!!!! Он меня любит!

Наши языки сталкиваются, меня буквально распластывает о его сильное тело. Восторг проникает в каждую клетку.

Как же я скучала, Господи!

Отросшая и колючая щетина жалит мою кожу, но я даже не ощущаю боли. Главное, что я снова чувствую ЕГО. Он все такой же горячий, сумасшедший. И кажется, ни о чем не жалеет.

— Стесняшка, ты как? — спрашивает между поцелуями.

Руками обхватывает мою голову, я чувствую, как жадно его взгляд скользит по мне.

— Лучше всех, а ты? Как ты? — также жадно изучаю подушечками пальцев его впалое лицо.

Он похудел, скулы сильнее очертились. Бедный мой… хороший.

— Я теперь тоже, — отвечает, подхватывая меня за талию и усаживая на что — то твердое.

Вероятно, стол.

— Я так волновалась, — говорю ему в губы.

Мои руки живут своей жизнью и гладят его грудь, плечи, шею. Пытаюсь восполнить в памяти каждый сантиметр его тела, поэтому скольжу на автомате ниже, цепляю пальцами шнурок на спортивных штанах.

— Тш-ш-ш, — дергается Макс, — я тут три недели на нервах, еще и без тебя, не накаляй, стесняшечка, а то… — угрожающе кусает меня за шею.

По мне проходит кипящее волна, концентрируясь водоворотом внизу живота. Закручивает, нагревает. И я, повинуясь порыву, делаю то, чего раньше бы никогда не сделала не просто в общественном месте, а в полицейском участке.

Опустив руку, сжимаю каменную твердость Макса.

— Лиз-з-з-з-з, — шипит он пораженно, резко отстраняясь.

Потерявшись в пространстве, уже успеваю подумать, что наверное зря это сделала. Но шаги, раздавшиеся по кабинету и щелчок замка говорит об обратном.

Эмоции подхватывают меня вихрем, когда я снова оказываюсь в его руках.

Плавлюсь, таю.

Макс задирает мою юбку и придвигает меня к краю. Касается пальцами перешейка трусиков, нетерпеливо сдвигает его в сторону.

От прикосновения уверенных пальцев к чувствительной плоти, я вздрагиваю. Желание, как кислота, шипит в воспаленном теле.

Хочу его так сильно, что от нетерпения сводит между ног.

Мне так не хватало его все это время. А сколько еще будет не хватать одному Богу известно. Поэтому наплевав на все смущение, которого сейчас вообще не испытываю, ищу его губы и притягиваю к себе за торс.

— Это будет самый быстрый секс в моей жизни, — хриплый голос таранит мой рот, а спустя секунду мое тело точно также таранит член Максима.

Я вскрикиваю, по телу прокатывается сильнейшая дрожь.

Мы ввинчиваемся друг в друга, целуемся, как сумасшедшие. Каждый толчок внутри ощущается невероятно острым и болезненно приятным.

Откинув назад голову, тихо поскуливаю, когда Макс алчно кусает мою шею, крепко сжимает бедра, вколачиваясь в бешеном ритме.

До мушек в итак моем невидящем сознании, до головокружения и мощных спазмов, сотрясающих меня через каких — то несколько минут.

— Прости, — шепчет, сжав меня в объятиях после того, как заканчивает сам.

Его грудная клетка тяжело вздымается, мышцы от напряжения сокращаются.

Все мое тело сейчас как сплошной горячий шар. Оно хочет еще. Я хочу еще. Хочу. Чтобы Макса выпустили и больше никогда не отпускать его от себя.

Мне так хорошо в его руках, так уютно, что кажется я снова буду реветь, хоть как и обещала не делала этого больше после операции ни разу.

— Если Александр будет выделять нам на встречи его кабинет, я могу приходить каждый день, — ласково поглаживая его отросшие волосы на затылке, восстанавливаю сбившееся дыхание.

— Он конечно, ко мне благосклонен, но не настолько, — усмехается Максим.

После того, как мы убираем за собой следы преступления, он садится в кресло и тянет меня к себе.

— Ты расскажешь мне прогнозы? — умащиваюсь в его руках поудобнее.

Наконец — то я чувствую его, как раньше.

— Ты в курсе всей истории?

— Да

— В общем, как оказалось, чувак, который заказал у меня вывод денег, говорил правду. — от того, как его правая рука нежно гладит мое бедро, а левая ныряет мне в волосы, я замираю. Хочу вот так всегда, безостановочно, — Его реально кинули. Но выяснилось, что кинули не только его. Когда Леонидов начал расследование, потянулась целая вереница мухлежа с оффшорами у его бывшего партнера Ломова. Короче, сейчас они все это расследуют. А я выступаю в роли свидетеля.

— Ну, это же неплохо да? — хмурюсь, пытаясь понять во что это все выльется Максу.

— Неплохо. Плохо то, что Ломов подал на меня в суд.

— О Господи, — вскидываюсь, но Макс силой прижимает меня обратно.

— Спокойно. Скажу тебе по секрету, Леонидов негласно подтягивает меня к расследованию. Я взломал систему этого Ломова. Там такие схемы он проворачивал. Кидал людей на бабки, и оказывался чистеньким. Так что те деньги, что я якобы у него вывел, и не его вовсе.

С ума сойти. На что только люди не пойдут ради денег.

— Но это ведь тебе не на руку.

— Меня в любом случае ждет суд. Но Леонидов на моей стороне. Он сказал, что поможет обыграть всё случившееся в мою пользу. Хотя бы в ситуации с Ломовым.

— А твоему следователю… Леонидову можно доверять, да? — от тревоги за Макса у меня снова начинает сжиматься в груди.

— Да. Он нормальный мужик. Держит меня здесь в изоляторе. В отдельной камере. Почти что курорт. Единственное, напрягает общение с адвокатами Ломова и Ровенского. Они все как будто мозг мне выворачивают своими допросами, но ничего прорвемся. Филипп Николаич говорит, что есть большая вероятность того, что мне влепят общественные работы и штраф. За содействие в расследовании. Так что… жди меня, стесняшечка.

Переместившись, обхватываю его за шею и крепко обнимаю.

— Я согласна хоть вечность. Но хотелось бы побыстрее…

Начало зимы

— Как же я устала сегодня, этот Коротаев просто изверг, — жалуется Камилла, пока мы поднимаемся домой на лифте.

— Со мной он довольно вежлив.

Всё — таки есть плюсы и в моем незавидном положении. Преподаватели очень ценят, что я несмотря ни на что хожу на пары и делаю все задания устно. А если так выходит, что с чем — то не успеваю справиться, мне это благосклонно спускают с рук.

Я благодарна им за понимание и шаги навстречу. Это очень ценно.

— Завидую тебе, Лизка, — вздыхает Ками.

— Ой, лучше не надо.

— Точно… блин…

Мы смеемся и выходим на нужном этаже. Камилла открывает дверь, мы входим внутрь.

Гипс мне давно сняли и хоть рука иногда тянет, я уже в состоянии одеваться и раздеваться самостоятельно. Сняв сапоги, тоже самое проделываю с курткой, а когда вешаю её на вешалку, вдруг замираю.

Сердце сжимается и совершенно беспричинно ускоряет свой ход. Так обычно бывало, когда в самом начале нашего с Максом знакомства я заходила домой и чувствовала его присутствие.

Воздух казался наполненным им до краёв, кожа искрилась мелкими искорками.

Повинуясь неосознанному порыву, веду рукой в сторону, ощупывая куртки. Зачем? Сама не понимаю. Максим не может быть дома. У него только завтра суд. Наверное, из — за того, что я жду этого дня даже больше, чем дня снятия повязки, у меня начались галлюцинации.

А они действительно начались! Потому что пальцы мои ощущают жесткую кожаную ткань, которой я уверена, раньше здесь не было. Я знаю каждый сантиметр этой квартиры. Знаю, где лежит каждая мелочь, и вот этой куртки здесь еще утром не было.

— Ками, что это? — спрашиваю, ощупывая новую для меня вещь.

По большим рукавам и крупной молнии догадываюсь, что эта вещь мужская.

— Ками?

Оборачиваюсь, выставляя свободную руку вперед. Пусто.

— Камилла? — зову ее, предполагая, что она уже разделась и прошла в зал, но ответа не следует.

Шестое чувство у меня развито отлично и сейчас оно мне подсказывает то, во что я очень боюсь поверить, чтобы потом не разочароваться.