– Так тебе и надо, – тихо сказала ему я и посмотрела на статуэтку.
На оливковых нитях вокруг нее больше не было узелков.
Краем глаза я увидела Велеруса. Он стоял на углу и наблюдал. Я улыбнулась и, поймав порыв ветра, снова всмотрелась в дерево, чья листва никак не отреагировала на изменения погоды. Если хижина, как сказал Фентхаим, с Эфирного Плана, выходит, и дерево тоже… Я оглядывала его, пытаясь запомнить, и тянула время, не желая возвращаться.
Вдруг от отпечатка лица Симона на коре стала образовываться бесцветная ниточка. Она потянулась к листве и потерялась за ней в высоте. На глазах на нее принялись нарастать такие же, и совсем скоро она стала толстой, словно канат. Я уже видела нечто подобное над Гулльвейг в склепе.
Понимая, что раз такое появилось, то может и исчезнуть, я незамедлительно схватилась за нить рукой, поскольку нигде больше ничего магического не увидела. В мгновение ока я оказалась под этим же самым деревом, только вокруг не было частокола и каменистых пустошей под пасмурным небом. Светило солнце, а рядом, на траве, сидел драконид с зеленой чешуей и малиновым цветом глаз, и покуривал трубку. Мы встретились взглядами; он удивленно повел косматой длинной бровью, спадающей к усам и жидкой седой бороде, а я лишь приоткрыла рот, чтобы что-то спросить, как моргнула и все исчезло.
Я проморгалась, проверила дыхание, оглядела дерево, убедилась, что нить пропала и обернулась на Велеруса. Он подошел и был спокоен, значит, все хорошо: моя душа на месте, дыма и огня вокруг нет, старения не ощущалось…
– Пути, – проговорила я, ощущая себя в реальности, и посмотрела под ноги. Никакой травы, а в голове – ностальгический шум природы…
– Как думаешь, из этих листьев вы с Гулльвейг сможете сварить какие-нибудь зелья?
– Хорошая идея! – обрадовалась я, убрала в сумку статуэтку, подлетела и стала собирать белые, мягкие на ощупь листья, борясь с лезущей в голову ассоциацией с белыми цветами акации.
Я не заметила, как и когда Велерус ушел, убедившись, что со мной все в порядке. От собственных мыслей я очнулась лишь тогда, когда меня окликнул по имени Сфинкс. Я подошла к нему; у входа в хижину, за порогом которой снова ничего не было видно, стояли остальные. Когда все мы уселись в повозку и Сайрис погнал лошадей, все исчезло: и хижина, и мишени, и частокол, и дерево.
До места очередного привала ехали молча: каждый думал о своем, благо, ничего серьезного с нами в пути не приключилось. Все больше в округе стало попадаться деревьев. Я украдкой поглядывала на каждого члена своей стаи и никого не могла прочитать: мало кто что-то говорил даже собравшись у костра. Разве что Гулльвейг кусок в горло не лез, когда все мы, наконец, перекусили. Насытившись, я вдыхала смольный запах выпускаемого Сфинксом дыма, пока он курил трубку, и впадала в транс, как вдруг Гулльвейг сдавленно заговорила:
– Если Фентхаим говорил правду, то я все еще скреплена с моей Богиней, Шамикаль, обещанием убить Сфинкса, если все пойдет по худшему варианту развития будущего… – она говорила, не поднимая ни глаз, ни головы. – Я дала ей слово и, получается, обязана его сдержать… Если не сдержу, она сделает это сама через меня… В голове не укладывается, что Богиня могла со мной так… она же сняла с меня это бремя… И если все это действительно снимается только смертью…
– Нет, – оборвала ее я, хотя и понимала, что мой случай слегка отличается от ее.
– Нет? – Гулльвейг посмотрела на меня с удивлением и надеждой.
– Нет, – повторила я, глядя ей прямо в глаза, и коснулась груди.
– А есть какие-то иные способы уйти от… от… от договора?.. Я ведь даже не поняла, что заключила его!
Я пожала плечами, догадываясь, почему Фентхаим отождествлял Богов и демонов, и кивнула в сторону Велеруса, не думая, что стоит напоминать, что за вещь он ищет. Вслух я произнесла:
– Смерть таких как мы с тобой точно не разрывает связь. Ни с кем.
Поэтому и убивать, и убиваться нам бессмысленно, – я хотела, чтобы Гулльвейг это поняла, чтобы все это поняли: ни о какой глобальной сделке между Као и Сфинксом речи ПОКА что не шло. У меня язык не поворачивался говорить об этом, а от мыслей вскипала кровь. Все больше и больше я склонялась к вере словам светлого духа в той шаманской землянке и думала, что каждый из нас уже устал обсуждать эту тему.
– Не знаю, поможет ли, но у меня есть одна мысль на этот счет, – сказала Гулльвейг, коснувшись ленточки на своем правом запястье. – Отказ от служения и силы вообще… До того просто имейте в виду…
– Что в конечном итоге все мы будем биться друг с другом? – спросила я, обойдя взглядом остальных.
Велерус возился со щитом, пытаясь настроиться на равномерное покачивание бурых нитей вокруг металлической поверхности. Сайрис поил лошадей, а Сфинкс курил трубку с таким видом, что все мы ему просто мерещимся.
Гулльвейг не ответила. Вдруг что-то хлопнуло, и Велерус скрылся за клубами тумана. Я поспешила всех успокоить, сказав, что вокруг его щита связались узелки нужного эффекта в ответ на какие-то мысли и это стоит запомнить для вызова подобного в бою. Когда туман рассеялся, Велерус прокашлялся и спросил Гулльвейг:
– Хочешь сказать, что при встрече с теми тремя ты будешь вынуждена встать на их сторону?
– Я не знаю… Я ничего не знаю… Она имеет надо мной власть…
– Шамикаль не всесильна, это раз, – начала было я, но ход моих мыслей подхватил Велерус.
– Страх делает твою волю слабее перед ней, это два. При таком раскладе, ей будет очень легко совершить задуманное через тебя. Уверуй сама, что никто не властен над тобой.
Я вздохнула, надеясь, что теперь-то Гулльвейг убеждена чуть больше, чем когда лишь я говорила ей об этом.
– Все еще будешь ощущать пустоту, если избавишься от своей Богини? – с издевкой спросил вдруг Сфинкс. – Выглядишь так, словно проиграла бой еще до его начала.
Гулльвейг посмотрела на него, но ничего не успела ответить, так как снова заговорил Велерус и переключил ее внимание.
– Ты можешь сопротивляться. Помни об этом.
– Я всего лишь человек, – промямлила Гулльвейг. – Разве мне хватит сил противостоять Богине?..
– Если сомневаешься, то нет, – сказала я.
Велерус одобрительно несколько раз кивнул.
– Я попробую… – протянула Гулльвейг, оглядев всех нас.
– Будет вам уже, накинулись тут друг на друга, – особенно тихо сказал Сайрис, подошел к Гулльвейг и, сев возле нее, обнял.
Она поблагодарила его за это, а затем принялась благодарить каждого из нас за все: за то, что выслушали, за то, что все еще не отвернулись, – хотя, куда? – что не осуждаем, верим и поддерживаем.
Я вздохнула, встала и отошла от костра в темноту осенней ночи. Мне было хорошо физически, но грустно на душе. Чтобы успокоиться, я хотела больше огня, чем мог предложить костер. Пока я думала, ощущая за спиной своих товарищей, я услышала тихий голос подошедшего ко мне Сфинкса:
– Иногда расслабиться помогают… резкие движения. Не обязательно при этом использовать магию. Кинжал с тобой?
– Всегда, – не поворачиваясь, с улыбкой ответила я.
К привычному запаху Сфинкса добавился новый – запах дыма, но он не отталкивал, скорее, напротив. Дым всегда означал, что огонь в лесу начал утрачивать свою разрушительную силу.
Сфинкс предложил мне научиться метать подаренный им кинжал и вообще управляться с ним на случай ближнего боя, и я с радостью согласилась. Он с воодушевлением принялся рассказывать мне о различных способах его держания, атаки и метания: наотмашь, снизу, сверху, сбоку, назад с упором в рукоять и каждый показывал на мне стойкой, чтобы помочь понять, как мне окажется удобнее. Прикосновения Сфинкса не позволяли полностью сосредоточиться, но я отчаянно пыталась!
Он говорил о необходимости дышать животом, слегка сгибать колени, оценивать расстояние до цели и не проваливать руку ниже ее уровня. Когда он каким-то образом по моему состоянию выяснил, какая стойка мне подходит, то стал объяснять, как лучше держать кинжал для последующего броска.
