Из леса вернулся далеко за полдень, так и не получив ответы на вопросы, что колом стояли внутри, мешая дышать. И сразу зазвонил телефон. Это была Марина или Мартина, как она любила себя называть.

— Где был?

— В лесу, — Толик замолчал.

— За привидениями гонялся? — попала она в точку.

— Мать надо проводить, придешь?

— Приду, — Мартина повесила трубку.

Толик познакомился с Мартиной два года назад. Она работала ветеринаром на маленькой районной станции и в первую же встречу заворожила его рассказами о полосных операциях. Толик, затаив дыхание, слушал длинные описания анатомических особенностей мышей, кроликов, собак и иной живности. Ночью, в постели, она рисовала пальцем по голому толиному животу печенку, поджелудочную, сердце и половые органы в том месте, в каком располагались бы они, будь Толик котом. Мартина любила лошадей. Ее часто приглашали на конный завод осматривать племенных жеребцов. Некоторых приходилось кастрировать, чтобы не будоражить табун. Каждый раз, орудуя скальпелем, она восхищалась физической мощи этих животных, и как-то раз призналась Толику, что с радостью поменяла бы свое тело на лошадиное.

— Тогда бы ты точно никуда от меня не делся, — говорила она в запальчивости. Толик и не думал никуда деваться.

Ровно в шесть Мартина позвонила у двери, и они поехали к матери в Марьино. Та провела здесь всю свою жизнь, сначала в деревянном бараке, потом в коммуналке, а сейчас в двухкомнатной квартире, напротив нового торгового центра. Вокруг было неуютно, голо, сквозняки везде, не погуляешь.

— Хочу частно практиковать, — сообщила Мартина в метро, — тогда сможешь присутствовать, а то ходишь, как неприкаянный.

Толик обрадовался. Он давно хотел увидеть ее в работе.

Лиданька решила не говорить Толику о изменившихся планах. «Проболтается», — она боялась, как бы Наташка не проведала. «Пусть проводит до вокзала, на электричку посадит, выйду на следующей станции и вернусь, успею на свой поезд». Для отвода глаз Лиданька с утра позвонила Наташке и пожаловалась, что поехала вкалывать на огороде у матери, вот тебе и отпуск. Наташка ждала Бориса, наводила марафет и укладывала вещи. Лиданька улыбнулась, повесив трубку: «Жди у моря погоды!» Она надеялась на Гальку. «Эта не подведет, побоится и придержит Борьку у себя, пока не вернусь». Лиданька подстраховалась и разрешила Гальке ебаться с ним один на один. «Две недели — не срок. Вечно голодная, точно с цепи сорвалась».

В последнюю минуту пришли Толик с Мартиной, подхватили вещи и поехали. В метро Толик занервничал, поглядывая на мать. Опять пришел на ум сон. Воспоминания всплыли, словно трупные испарения. Безумным ужасом повеяло на него, едва она заговорила.

— Всю жизнь в одиночку, женишься и тебя потеряю.

— Отчего потеряете, Лидия Васильевна? — оживилась Мартина, — наоборот, еще и дочка будет.

— Не себя ли пророчишь? — Мартина не нравилась Лиданьке. «Мужиковатая и нахальная, разве тебе такую надо?» — ворчала она. Лиданька сама не знала, чего хотела, всякая была не та, в любой видела изъян.

— Какая вы, однако, Лидия Васильевна…

— Какая, ну-ка? — Лиданьке не терпелось напоследок полаяться, — вот, что я тебе скажу, не суйся, куда не спрашивают.

— Я и не суюсь, — заволновалась Мартина.

Толик обалдело глядел на двух сцепившихся женщин, думая, что мать, пожалуй, посильнее будет…

На перроне она всем своим коротеньким телом повисла на сыне и вдруг тихонько заплакала в рубашку. Толика до судорог пронзило ее прикосновение, и перед глазами замаячили тугие соски. Сдержавшись, ласково погладил поредевшие от химической завивки волосы, подул в лицо, осушая слезы и улыбнулся.

— Чего ты, словно на войну уезжаешь?

Она с удивлением почувствовала, как задрожал сын.

— Как ты без меня? Не женишься?

Толик жестоко боролся с собой.

— Хочешь в деревню приеду?

Лиданька моментально изменилась в лице.

— Нет, нет, что ты? С какой стати? Одна справлюсь. Делами занимайся, дел-то, небось, полно? — затараторила она, отстраняясь, и, чтобы скрыть волнение, заспешила в вагон. Проехав две станции, вышла, пересела в другую электричку и благополучно вернулась в город. Через три часа скорый поезд понес ее в сторону жгучего юга.

К утру в вагоне стало нечем дышать. «Мог бы и на купе раскошелиться, — обливаясь потом, чертыхалась Лиданька, — там хоть раздеться можно». Соседи за легкой перегородкой с самой Москвы пили, горланили песни и угомонились только час назад. Среди ночи Лиданька не выдержала и сходила за проводником, но тот сразу же подключился к компании и сейчас спал мертвым сном. Маленькая девочка, лет десяти, неприкаянно бродила с листочком бумаги в руках. Она тыкалась ко всем, легонько трясла за плечо, все бесполезно, никто не откликался. Взгляды ее и Лиданьки нечаянно встретились, и Лиданька поспешно отвернулась к окну. Но девочка подошла, и заговорила.

— Моя мама-писательница, вон она, — ткнула в всклокоченную рыжую голову, повисшую с лавки, — хотите почитаю?

Деваться было некуда.

— Это дневник, — девочка по-взрослому нахмурила бровки и тоненьким голоском с выражением начала:

По поводу мастурбации или любви

к натуральным продуктам

В нашей стране идиотов нет! От себя добавлю — и быть не может. Судите сами. Однажды, еще в пору моего детства я пошла со своей тетей на базар. Стоял жаркий летний день, и народу было много. Тетка таскала меня по базарным рядам часа два и, наконец, остановившись около какой-то бабы, принялась тщательно рассматривать фрукты, отбирать и складывать их в отдельную кучку. Вдруг она заметила длинный зеленый огурчик, обхватила его кольцом из среднего и большого пальцев, прищурилась на свет и поинтересовалась по чем? Баба разлепила глаза и заметно оживилась — для чего тебе? Тетя помялась и тихо призналась — для этого. Баба посмотрела с сочувствием — вчерашний день, милочка, этот почти задаром отдам. А что есть и другие? — тетя что есть силы налегла грудью на прилавок и заглянула через него. Я, естественно, во все глаза пялилась туда же. В тени, на аккуратной фанерке, в ряд были выложены свежие огурчики странной и диковинной формы, одни загнутые с одного конца, другие с обоих, иные заканчивались заметными уплотнениями, вроде шариков, а один был похож на корень мандрагоры с двумя параллельными стволиками, как вилочка. Тетя моя просто обалдела — ну что? Какой будем брать? — она вопросительно посмотрела на меня, но тут же спохватилась и обратилась к бабе — и как это у вас все получается? — Божьей милостью и смекалкой, — разухабилась баба, — он ведь как, огурец-то, растет. Если его равномерно поливать, то он и вырастет прямой и холеный. А кто сейчас на такое падок? Говорю вам — вчерашний день. Вот и кручусь. Какой хошь, такой и получишь. Важно знать, как поливать. С какой стороны и когда. Тот двойной видите? С ним мучилась несколько дней. Но получился на славу. Главное, никакой химии. А вот еще, слышали про Чкаловку? — баба взяла веточку черешни. Черешня была очень крупная и черная, — в пизду не пробовали? Я попробовала раз, так после этого своего мужика месяц к себе не подпускала. Ягодки катаются внутри, а я заливаюсь от смеха, немного щекотно, но приятно, а когда кончать стала заорала так, что соседка с улицы прибежала, думала убивают. — Послушай, — ввязалась торговка справа, — репка тебе тоже понравится, она вон какая крепенькая и круглая, с кулак, ей тоже удобно себя ебать. — Да где ж ты такую пизду-то видела? — возмутилась баба. — Каждый день вижу, когда в зеркало гляжусь, да к тому же я не всем и предлагаю, — огрызнулась торговка. Тетка при этих словах зарделась. — Ну, берете или нет? — Тетка сгребла все и рванула меня за руку. Всю дорогу она торопилась и нервничала — Ну же иди быстрее, слышала, что они говорили — куй железо, пока горячо. Когда мы пришли домой, она все помыла, уложила на блюдо и сказала, что обедать будет одна в своей комнате. Через несколько минут я тихонько заглянула в щелочку. Тетка как раз пристраивала между ног мой любимый огурчик, похожий на вилочку. Мне стало его очень жаль, и я заплакала.