Красноречие и силы иссякали. Дверь раскрылась. Вошла начальник кадров с раскрытой папкой на локте. Клон дуэньи из одноименного фильма – очки на кончике длинного носа, пергидрольные кудряшки.

Папки бойко заскользили в новом направлении. – Его по штатной сетке в шестую бригаду на место Семенова, детей в сад, и комнаты с удобствами найдите во втором.

– А, Семенова?

– Зайдите позже.

Собрав папки, и прежде, чем выйти, дуэнья скрестилась с ней взглядом, понимая откуда ветер. Возможно, возразила и про места в саду и общежитие, но сменила тактику, при отступлении окинув высокомерием.

Бибижан глядя на нее думала, «куда попала, какая-то куча муравьиная, да болото комариное», но… – И последнее, – улыбнулась она, – как вы понимаете, у этих мужчин есть свой главнокомандующий.

Но, как выдать, что это «она»? Минута заминки, вызвала оживление хозяина кабинета. Не дав ему шанс продолжила. – У нее незаконченное высшее, через месяц защита диплома. Оформите ее преподавателем казахского языка в подготовительную, после диплома надо перевести методистом, а через год куда дальше додумаем.

Самое-самое ожидало впереди. Теперь главное, чтобы не получилось, что зашла с целковый, а вышла с лицом двух копеек. Она еще не придумала, как представить ему себя и не меняя тона, продолжила – Пора знакомиться.

Его рука потянулась к кнопке, – Она в приемной?

– Нет надобности вызывать ее, она перед вами.

У него враз прищурился взгляд. Бибижан встала и от безысходности неслась дальше. – Озадачьте кадры в последний раз, вот документы, – через стол летела папка. – Я уехала.

Не дав ему опомниться, мужской хваткой сжав его руку, добавила, – Не провожайте. Утром с детьми буду в саду. Муж, в кадры подъедет к девяти.

Пока он не пришел в себя пора исчезнуть и лучше на него не смотреть. Со спины раздался голос, от которого она едва не втянула голову в плечи, спасибо воспитанию, спина не дрогнула, – Может вам машину?

Последний штрих, легкий поворот головы, он не почувствовал, как внутри ее била дрожь и защитная реакция надменности подняв бровь, глухо бросила, – Я на машине.

Шагая, молилась, не споткнуться-не упасть-не подвернуть ногу и миллион-миллион разно-вариантных «не». В машине едва слышно просипела, – Вперед, – было чувство, словно за ней погоня. Достаточно проехав, прохрипела, – Остановитесь.

Выйдя из машины, стянула перчатки, сняла таблетку с головы, английский пиджак бросила на капот, расстегнула пуговицы, было все равно, чему учили с детства, что все пуговицы должны быть застегнуты несмотря ни на что…

Таксист, кавказец, испуганно наблюдал, – Что вы делаете???

Она ему рассказала, добавив, «мама, наблюдая за ней сверху, сгорает со стыда, но что делать нет прописки-работы, деньги доедались, прокатывались на такси».

– Не переживай, – он вдруг перешел на «ты», – думаю он и тебя и твоего мужа взял на работу.

– Почему, так уверен?

– Отвечаю, он такой цирк первый раз в жизни и видел и пережил, – загоготал он, – поехали, покушаем, у друга на побережье ресторан… – слышалось сквозь накатившую усталость.

Волны пеной накатывали на берег. Кричали чайки. Все в этот день, начиная с того кабинета, для нее было «впервые».

Она впервые кушала брынзу не на хлебе как бутерброд, а порезанную кусками. Впервые ела кинзу, в ее город в 80-х кинзу еще не завозили. Впервые уплетала оливки. И впервые пробовала «киндзмараули» и «хванчкару». Впервые ощутила головокруженье от легкого опьянения. Она росла слишком правильной, даже в студенчестве была равнодушна к вину. В один день низвергла все воспитательные уроки в тартарары… и не раз в тот день подняв голову наверх, про себя говорила, «простите, сегодня со мной произошла трансформация… и мне понравилось все и вино… и быть чуть-чуть не в себе… ужс…»

Уже позже, она не раз приезжала в тот ресторан, где готовили превосходный кавказский шашлык, где так чудесно подавали брынзу, кинзу, ставили на стол оливковое масло и крупные оливки с маслинами. Она покупала с собой «хванчкару» и «киндзмараули».

Этот день изменил ей ее. Она впервые открыла внутренние ресурсы выпустив их в свет.

Неизвестно что, но что-то определенно сработало. В семь утра она детей оформляла в медпункте. – Асма Асадовна, оставляю вам своих гавриков. Я к Саре Абрамовне. Как к ней пройти?

Бибижан постучала в кабинет заведующей. – Да-да, – раздалось изнутри. Открыв дверь, увидела ЕГО, «ну, вот и все, суеты на рубль, а дел на копейку». И глядя поверх его головы, пошла к столу заведующей. Навстречу с улыбкой шла красивая невысокого роста женщина. Ее чернокудрые волосы высоко уложены, выбившиеся локоны придавали легкость.

– Сара, вот она! – пространство разрезал возбужденный голос.

Бибижан, переступая по ковру, шла анализируя улыбку заведующей, эмоции шефа, в целом положительными. Прошла мимо него словно и не заметила.

– Ну, здравствуйте. – Сара Абрамовна мягко сомкнула между своих рук ладонь Бибижан. – Что вы такого сделали? Я только о вас и слышу. – тембр голоса мягкий, спокойный.

– Сара, отпусти ее и иди уже на кухню: проверь методистов-медсестер, и оставь нас. –

Мягко отстранив руки заведующей, он встал напротив во всю улыбаясь. Они остались вдвоем.

– Откуда ты такая? – руки крепко сжали ее плечи.

– Мы на «ты»? – пытаясь сбросить его руки, она не спускала с него глаз.

– Перестань, я не спал всю ночь, – восхищенные глаза сияли, – кто ты? – полушепотом произнес он.

Бибижан отодвинула его руки и направилась к двери.

– Подожди…

Она наобум шла по коридору. Слыша сзади свое имя.

Быстро вникнув в работу, начала подрабатывать. Разработала новые методические пособия по дошкольному воспитанию для института усовершенствования учителей, утвержденное гороно. От гороно имела не одну благодарность в трудовой книжке. Переехав в общежитие, быстро вернулась в арендованное жилье. Ничтожные квадраты не вдохновляли. Тесно, не уютно-не комфортно. Мириться, значило изменить себе. С детства привыкшая к высоким потолкам с лепниной и просторным комнатам, искала простор для выражения мыслей, чувств. И в будущем покупала квартиру, не менее четырех комнат, машину – непременно большую.

С шефом сложились удивительные отношения. Как-то в одной из бесед он вспомнил детство, прошедшее на чабанской точке. Родители, приезжавших руководителей сажали в юрте на почетное место. Резали барана, суетились не присев. Наблюдая, он себе говорил, «вырасту, буду во главе стола и это меня будут обслуживать.» Прошли годы. Сын чабана вырос. Обеспечил старость родителям. Детей обучил за границей. После перестройки вложился в недвижимость Штатов и Европы. Резюмировав, в студенчестве достаточно видел детей известных родителей, громко прошедших по студенческой жизни, в родительской славе. От нажратости щщщек им было не взлететь, так безвестно живущих и сейчас. В них таланта гибкости не было. Это не про прогиб. Шанс выплыть только у умных и амбициозных, а на это нужен характер.

июль 2009 г.

За безнаказанностью вседозволенность

Гайни подняла трубку, – Меня зовут Нелля, думаю, вы и так меня знаете. Сейчас за вами подъедет машина. Встретимся у меня дома.

– Не стоит, я подъеду.

За окном мелькали пригородные дома. На трассе раздавались мычание-гоготание, свист, отдаленные переполохи голосов. Гайни сидела в задумчивости. По этому адресу ее не раз привозил как ее водитель, так и Рашид, водитель Арлана. Ей нравилась острота осознания – она в доме женщины, создавшей присущую атмосферу. И всякий раз хотелось, чтобы ее тут застали. Два месяца назад в холле гостиницы, в которой остановилась, она познакомилась с Арланом, находившимся здесь по своим вопросам. Вечером в ее номере раздался стук. В дверях стоял Арлан. Он спросил, может ли рассчитывать на чай? Она посторонилась. До утра проговорили в комнате отдыха ее номера люкс. Ни намека на спальную комнату. Она влюбилась в него без памяти, едва услышав скрип его голоса. Он не был красив. Высокий, жилистый. Старше на четверть века. В хрипотце голоса, казалась жизнь выскоблила восторг, расшатав устои. Но, из внимательного прищура выглядывали смеющиеся лучики. Их не прятала сутулость трудностей и невзгод, ни тягуче тяжелая поступь, ни властный взмах руки, ни грозный окрик на кучу-тучу находящихся людей. Глаза равно искрили как во взгляде на нее, так и, грозно сверкая словно сменив окрас платины, на темный хребет волны бьющийся об обнаженную ребристость скал. Она влюблялась всякий раз завороженно слушая его скрежет, повторяя за ним, воссоздавая неподдающуюся хрипатость. И на мысль о его семье, думала, «Бог с ней и с его женой. Главное, он делает ее счастливой. Одно только как он смотрит на нее!». Правда не понятно, почему ситуация «женатого» коснулась ее, ведь она не осуждала, не обсуждала разбивающих чужой очаг. Поэтому, приняв звонок Нелли, осознано поехала на встречу.