От влажного горячего воздуха дворцовых бань мой лоб сразу покрылся испариной. Я также почувствовал, как по спине под кафтаном вниз стекает струйка пота, поэтому надеялся, что скоро смогу избавиться от верхней одежды, которая в бане казалась неуместной, однако раздеться мне не предложили.

   Вместо этого меня провели в одно из небольших помещений, где цветочные узоры на плитке, покрывавшей стены и пол, были особенно затейливы. Посреди помещения располагался маленький круглый бассейн с горячей водой, от которой поднимался пар, то есть здесь кого-то ждали, причём скоро. Чьих-либо вещей, оставленных на каменной скамье, я не заметил, а меня тем временем отвели за ширму, зачем-то стоявшую весьма далеко от скамьи, в противоположном от неё углу.

   За ширмой я обнаружил Мехмеда, который, полностью одетый, сидел в раскладном кресле и утирал платком пот с лица.

   Увидев, что я в недоумении, султан улыбнулся и, тряхнув платком, который уже был насквозь мокрым, тихо произнёс:

   - Такова цена правды, но я готов платить.

   - Повелитель, я не понимаю. Мне казалось, что ты сейчас должен находиться в своих покоях. И не один.

   - В эту ночь я спал один, - сказал султан. - А точнее - дремал в ожидании утра.

   - Что же должно произойти этим утром, повелитель?

   - Ты не знаешь, а я знаю, что Ахмед всегда просыпается с рассветом. И приказывает приготовить ему баню. Он скоро должен прийти сюда, и тогда я узнаю правду. Останься здесь со мной. Я хочу, чтобы ты тоже увидел, как правда явит себя.

   - Повелитель, имею ли я право спросить о том, что же произойдёт?

   - Нет, - снова улыбнулся Мехмед. - Просто смотри, а после скажешь, насколько хитрым был мой замысел.

   Мы с султаном ждали ещё около получаса и почти всё время молчали. Я уже подумывал сесть на пол, поскольку устал стоять, как вдруг возле входа послышались шаги, и один из банщиков нарочито громко произнёс:

   - Прошу сюда, уважаемый Ахмед-паша. Всё уже готово.

   Мехмед, сидя в кресле, весь подался вперёд, так что почти упёрся носом в сетку ширмы, сделанную так, что через неё можно было всё видеть, а самому оставаться почти невидимым.

   Ахмед-паша не заметил, что в помещении ещё кто-то есть. Он даже не взглянул в сторону ширмы, а просто разделся и зашёл в бассейн, где уровень воды оказался чуть выше колен. Затем этот визир сел, опершись спиной о край бассейна, и закрыл глаза, чтобы помечтать или подремать, как вдруг в дверях появился знакомый мне паж-сокольничий. Тот самый, за которым визир-поэт пытался ухаживать на охоте.

   Подобно банщикам этот юноша был облачён только в шаровары и в особые сандалии на деревянной подошве. Торс ничто не прикрывало, и поэтому паж казался ещё более красивым и притягательным. Но почему он вдруг стал исполнять обязанности банщика?

   В руках пажа был серебряный поднос, на котором стояла серебряная чашка, явно предназначенная Ахмеду-паше. Юноша двинулся к бассейну, прошёл вдоль края, остановился возле того места, где сидел визир, и опустившись на колени, сказал:

   - Господин, это шербет. Для тебя.

   Однако Ахмед-паша, уже успевший открыть глаза и с удивлением взиравший на своего гостя, даже не потянулся к чашке, а с беспокойством спросил:

   - Что случилось? У тебя новая должность? Почему? И где твои локоны? Ты чем-то прогневал султана, и он тебя разжаловал?

   Сквозь сетку ширмы было всё же не очень хорошо видно, поэтому я только сейчас заметил, что у юноши нет длинных прядей, которые несколько дней назад, на охоте казались мне похожими на женские височные украшения. Тюрбан был, а прядки на висках исчезли, и это означало, что красавец уже не принадлежит к пажам. Однако сокольничий, неожиданно ставший банщиком, не ответил на вопросы Ахмеда-паши и, смущённо потупившись, по-прежнему протягивал ему на подносе чашку.

   Визир-поэт, не выдержав, взял у юноши из рук поднос, поставил на край бассейна, а сам всё пытался поймать ускользающий взгляд красавца:

   - Не смущайся. Скажи, что случилось. Я попрошу за тебя султана. Он благоволит мне, поэтому послушает. Он вернёт тебе твою прежнюю должность. Я же вижу, что быть сокольничим тебе нравилось, а должность банщика не нравится совсем. Посмотри же на меня!

   Ахмед-паша рывком поднялся на ноги и, сев на край бассейна, сжал голову юноши ладонями. От этого прикосновения тюрбан пажа, судя по всему, немного сдвинулся. Я не видел, что произошло, но услышал изменившийся голос визира, радостный и взволнованный:

   - Ах! Они никуда не делись! Вот твой локон. А вот второй, - я увидел, как тюрбан падает на плиточный пол. - Значит, ты нарочно спрятал их от меня. Зачем? Ты хотел проверить, замечу ли я?

   Паж, стоя на коленях у края бассейна, по-прежнему молчал и по-прежнему избегал смотреть на Ахмеда-пашу, сидящего рядом. Визир, на котором были лишь исподние штаны, насквозь мокрые, оказался всё равно что голым, и юношу это очень смущало, но он не мог отвернуться, ведь Ахмед-паша по-прежнему сжимал ему голову ладонями:

   - Не смущайся. Если не хочешь говорить, молчи. Я и так догадался обо всём. Ты хотел убедиться, что мои ухаживания - не шутка, да? Ты подумал, что если я неравнодушен к тебе, то должен буду проявить к тебе сострадание, когда ты окажешься в беде. Поэтому ты явился сюда в костюме банщика, хотя на самом деле - по-прежнему сокольничий. Ты всё так же сокольничий?

   - Да, - еле слышно произнёс паж.

   - Но я выдержал твоё испытание, - взволнованно продолжал Ахмед-паша. - Я доказал, что в моём сердце есть любовь. Не смущайся. Я знаю, что у тебя это впервые. Прежде ты стремился казаться для всех недоступным и никого не любил, поэтому сейчас боишься ошибиться. Но я не обману твоего доверия. Клянусь! Отныне для меня существует только твоя красота! Красоту других я даже не замечу, потому что ты затмеваешь всех. Любовь моя!

   Ахмед-паша внезапным рывком притянул голову пажа ближе, приник к его губам страстным поцелуем. Казалось, может произойти и нечто большее, как вдруг я услышал рядом с собой разгневанный возглас Мехмеда:

   - Ну, хватит!

   Султан толкнул ногой ширму, и эта сетчатая перегородка упала на пол с оглушительным грохотом. Ахмед-паша невольно оглянулся. В его глазах появилась растерянность, а паж тут же высвободился из его рук, вскочил и бросился прочь, с отвращением вытирая губы тыльной стороной руки.

   - Повелитель? - только и мог произнести визир.

   - Не говори ничего. Я и так догадался обо всём, - язвительно произнёс султан.

   - Повелитель... - кажется, это был первый раз на моей памяти, когда Ахмед-паша, превосходный собеседник, не находил слов. Слишком большое потрясение он пережил. Только что ему казалось, что тайная любовь взаимна, но вдруг выяснилось, что всё подстроено и паж пришёл в бани отнюдь не по своей воле.

   - Изменник, - прошипел султан. - Значит, ты обманывал своего повелителя, а когда визир обманывает своего повелителя, то уже не важно, в чём заключается обман. Измена султану - измена государству, и я поступлю с тобой соответственно. Стража!

   В помещение тут же вбежала стража и схватила Ахмеда-пашу под руки.

   - Повелитель, позволь хотя бы одеться, - пробормотал потрясённый визир.

   - Пусть оденется, - усмехнулся султан, - а после этого приказываю посадить его в Семибашенный замок. В той тюрьме ему самое место. Изменник останется там, пока я не решу, что с ним делать дальше.

   Произнеся приговор, Мехмед поднялся с кресла и быстрым шагом направился к выходу, а я поспешил следом, но в дверях решился оглянуться на Ахмеда-пашу и выразительно посмотреть на него.

   В моём взгляде были извинения и сожаление. Мне не хотелось, чтобы поэт думал, будто я причастен к тому, что сейчас произошло, и потому я без слов просил прощения за то, что не смог помочь, и сожалел, что всё так закончилось.