Мы мчались на бешеной скорости по лугу сквозь высокую траву, сквозь васильки, ромашки и клевер. Предутренняя роса приятно холодила наши загорелые мускулистые ноги (так обычно пишут). Кромка леса, окаймлявшего поле, из тёмно-серой превратилась в нежно-голубую, потом, буквально через несколько мгновений, стала ослепительно зелёной с перламутровыми отблесками первых робких лучиков солнца!
Мы остановились на песчаной косе у речки, мы купались, мы мыли мопед, мы ели яблоки без намёка на грехопадение – в плохом кино ни в яблоке, ни в раю не может быть червоточинки. И длилось это бесконечно! И было это счастьем!
Потом, слегка оглушённые гармонией, мы ехали домой. Не глядя, я повернул в привычный проулок, а там – свежевырытая траншея! Девушка перелетела через меня и покатилась по траве, а мы с мопедом долго кувыркались внутри, снаружи, опять внутри этой дурацкой канавы!
В итоге Оля, как говорится, отделалась лёгким испугом, а драндулет и я получили значительные повреждения: погнут руль, разбит нос, поломаны спицы, ссадины на локте и на колене и так далее. И знаете, что я понял, ковыляя домой с разбитыми фарой и носом?
Самые счастливые моменты нашей жизни размываются суетой и рутиной. Они настолько хрупки и скоротечны, что мы не успеваем их поймать и зафиксировать. Вот, вот оно! Вот было! Но нет, тебя окликнули, зазвонил телефон, залаяла собака, и мысль о счастье, вздохнув, испаряется в эфире.
В моём случае – не будь ямы, не осталось бы в памяти этой прекрасной картинки предрассветной идиллии. Всё как в кино: сцена началась, потом щёлк – и закончилась. А секрет очень прост – он на поверхности, а в моём случае – в траншее. Нужно вырыть эту траншею в своей душе, и в моменты радости, эмоционального подъёма резко остановиться, оглянуться по сторонам и сказать себе: «Это счастье!»
«Мгновенье! О, как прекрасно ты, повремени!» – никак не решался произнести доктор Фауст. А знаете почему? Потому что он не свалился с мопедом в траншею!
И в завершение мопедной биографии хочу поделиться с родителями, чьи дети вымаливают себе модный электроскутер, одной историей. Как-то я снимал сюжет о мотогонках и разговорился с очень именитым моточемпионом. Я задал ему банально-традиционный вопрос: «С чего вы посоветуете начать ребятам, которые хотят достичь ваших высот?» И вот его неожиданный ответ: «Знаете, сколько процентов мотоциклистов в своей жизни попадают в серьёзные аварии?» – «Нет». – «100».
Больше вопросов у меня не было.
В гараже
«Ну, Марьиванны, что будем делать?»
Н.Б.: Первая машина в нашей семье была персональной – по субботам она привозила на дачу моего деда, академика Владимира Семёнова, возглавлявшего в то время Институт градостроительства. В посёлке НИЛ был ещё один автомобиль – у архитекторов братьев Весниных. Когда подрос мой брат Володя, ему купили «Москвич», а через год и «Волгу». «Москвич» брат продал какому-то молодому человеку, который оказался Алексеем Баталовым. Алёша вернулся из армии, и Анна Ахматова, дружившая с его мамой, актрисой Ниной Ольшевской, и жившая у них, дала ему денег, чтобы он приоделся. С этой суммой он шёл мимо автомагазина, где увидел практически новый автомобиль моего брата. Алёша купил его, пригнал в свой двор, поставил под окнами и поднялся в квартиру. Ахматова, выглянув в окно и обнаружив «Москвич», спросила: «А что, пиджаков не было?»
Потом моя 50-летняя мама решила научиться водить. Записалась в автошколу, сдала экзамены и получила права, но ездить за рулём боялась: когда она видела милиционера, ей становилось плохо. В то время как я училась на третьем курсе архитектурного института, в нём организовали курсы вождения, и я стала их посещать. Тогда надо было учить не только технику безопасности (тормоз, руль, поворотники), но и всю материальную часть. В результате экзамены я сдала на пятёрки. А Шура, сдававший тогда же, получил двойки и тройки, но, так как троек было на одну больше, ему тоже дали права.
А.Ш.: Прекрасно я всё сдал! За руль я впервые сел классе в десятом. Азам меня обучали великовозрастные приятели.
Н.Б.: Через некоторое время после того, как я получила права, меня остановил постовой. Мне было года двадцать два, я ехала за рулём уже тогда нашей с Шурой «Победы». Мы с Миррой Кнушевицкой возвращались с Киевского вокзала, проводив Шуру, который куда-то уезжал. Около Большого театра я проскакиваю на красный свет, и меня останавливают. Подходит милиционер. Лето, мы сидим такие молодые и воздушные: платья в кружевах и кружевные же перчатки до локтя.
Он оглядывает нас и говорит:
– Ну, Марьиванны, что будем делать?
Мы так расстроились! Не из-за нарушения и возможного наказания, а из-за того, что нас назвали Марьиваннами. Мы-то казались себе ангелами. Он нас всё же отпустил.
Я провела за рулем 60 лет без единой аварии. Несколько раз меня останавливали за превышение скорости. Однажды – когда я ехала вдоль Яузы. Тогда было принято в выходной день посылать провинившихся слушать лекции о правилах дорожного движения. И милиционер собрался отправить меня в воскресенье куда-то на окраину Москвы.
– С удовольствием послушала бы лекцию, – говорю, – но дети!
– А у вас не один? – участливо спросил милиционер.
– Если бы один!
А внуки тогда ещё не родились, у меня был только взрослый Миша.
– Что же мне с вами делать? – задумался гаишник.
– Я сейчас еду по делам, а когда буду возвращаться, давайте я помашу вам с того берега и погужу, – предложила я.
И он меня отпустил! На обратном пути вижу – на той стороне Яузы он кого-то штрафует. Останавливаюсь и гужу. Он бросается к парапету, начинает мне махать сам и чуть ли не посылать воздушные поцелуи.
Когда Шура, уже став известным, иногда превышал скорость и его останавливали, то гаишники обычно узнавали его, улыбались и желали счастливого пути. Однажды мы ехали с маленькими внуками, превысив скорость. Милиционер подошёл, увидел за рулем Шуру и воскликнул: «О, какие люди в Голливуде!» Внуки потом долго вспоминали эту фразу.
М.Ш.: Я помню, как однажды Андрея Миронова тормознули. Что-то он там нарушил. Андрей, будучи уже в зените славы, смиренно протянул документы. Пожилой капитан долго их изучал, потом взял талон предупреждений, который в то время прилагался к правам и в котором за серьёзные нарушения прокалывали дырки (три дырки – и изъятие прав!), достал компостер и собрался пробивать. Второй, молодой гаишник, видя решимость коллеги и ужас в глазах Андрея, тихо говорит своему опытному напарнику:
– Это же Андрей Миронов!
– Подумаешь, Миронов, – цедит тот. – Я самого Олега Попова останавливал!
И проколол талон.
А.Ш.: Если окинуть взглядом весь мой автомобилизм, то я прошёл четыре периода. Первый – безумная, лихая юность, когда мы в ночи гоняли наперегонки. Машин на дорогах тогда было немного, милиции тоже. Второй период можно назвать профессионально быстрым. Третий – малоскоростной. Ну а четвёртый – когда меня перестали пускать за руль.
Из бардачка Александра Ширвиндта
Нужно было летом перегнать машину на дачу, и в течение месяца в семье шла бойня. Я бился, орал: «С моей ранней вставаемостью я могу проехать в четыре утра по пустому городу». Ничего не вышло: перегнал внук, а я сидел рядом. Единственное, куда мне разрешают ездить, – это в «Пятёрочку»: от дачи 323 метра по посёлку и потом 20 метров по дорожке к магазину. Такую ездку мне разрешают только потому, что Наталия Николаевна не может дотащить в гору эту «изжогу».
Александр Ширвиндт, «Отрывки из обрывков» («КоЛибри», «Азбука-Аттикус», 2022)