Annotation

Старый судья Андерсон боялся неизбежного — его должен был заменить кибер! Машина, выносящая решения без человеческих ошибок и эмоций. Что подумал бы об этом судья Холмс?

Фрэнк Райли

notes

1

2

3

Фрэнк Райли

Кибер и судья Холмс

^{© Frank Riley — «The Cyber and Justice Holmes», 1955}

«КИБЕРПРАВОСУДИЕ!» Именно так назвал это окружной прокурор в своей предвыборной речи вчера вечером.

«Киберправосудие!»

О, чёрт!

Судья Уолфред Андерсон швырнул утреннюю газету, полученную по факсу, поверх книг по юриспруденции, которые изучал в течение последних двух часов, и сердито зашагал через весь кабинет к двери зала суда.

Но газету было выбросить легче, чем забыть напечатанные в ней слова:

— …и, в случае переизбрания, я обещаю сделать всё, что в моих силах, чтобы помочь обеспечить замену человеческой неэффективности на киберправосудие в судах этого округа!

— Мы видели, как в других округах себя показали кибернетические судьи. Мы стали свидетелями эффективности кибернетических подразделений в нашем собственном Апелляционном Отделении. И я могу обещать вам вдвое больше судебных разбирательств при вдвое меньших затратах для налогоплательщиков, благодаря современному, оптимизированному кибернетическому правосудию!

О, чёрт!

Уолфред Андерсон мельком увидел своё отражение в овальном зеркале, висевшем за вешалкой для одежды. Он остановился, кипя от злости, и пригладил несколько оставшихся седых прядей. Окружной прокурор ждал его. Не было смысла доставлять ему удовольствие, изображая огорчение. Всего несколько минут назад председательствующий судья позвонил по телефону и предупредил, что окружной прокурор добился изменения графика и собирается сегодня утром представить неожиданное дело…

Судья лихо поправил галстук-бабочку, распахнул вырез своей чёрной мантии настолько, чтобы из-под него выглядывала розовая бутоньерка, и вошёл в зал суда настолько бодро, насколько позволяли его восемьдесят шесть лет.

Окружной прокурор был бывшим футболистом, широкоплечим и с квадратной челюстью. Он поднялся на ноги, небрежно поклонился и остался стоять для принесения клятвы верности.

Пока судебный пристав монотонным голосом повторял клятву, Уолфред Андерсон позволил своему взгляду скользнуть по фотографии Оливера Уэнделла Холмса, его личного идеала правосудия, в золотой рамке^[1]. Судья Андерсон подмигнул судье Холмсу. Это был утренний ритуал, неукоснительно соблюдаемый им на протяжении почти пятидесяти лет.

Это было не классическое изображение судьи Холмса. Это была не та львиная фигура, которую Уолфред Андерсон однажды видел в Национальной галерее. Судья Холмс на стене в зале суда у судьи Андерсона был гораздо теплее и человечнее, чем на официальном портрете. Это была старая гравюра, на которой был изображён судья в элегантной серой фетровой шляпе. Легендарные усы судьи были длинными и пышными, что придавало ему вид титулованного плейбоя, но его глаза были глазами человека, однажды сказавшего: «Когда я буду умирать, моими последними словами будут: «Верьте и стремись вперёд»».

Это были хорошие слова, которые стоило вспомнить, когда тебе восемьдесят шесть. Уолфред Андерсон задумчиво уставился на пожелтевшую гравюру, ожидая, что у него в голове всплывёт какая-нибудь другая запомнившаяся фраза. Но судья Холмс в это утро был неразговорчив. Он уже давно ничего ему не говорил.

Голос окружного прокурора, пронизанный сарказмом, ворвался в его размышления:

— Если Суду будет угодно, я хотел бы вынести на рассмотрение дело «Народ против профессора Нойштадта».

Уолфред Андерсон взял папку у своего старого, близорукого секретаря. Он увидел, что первоначально дело было передано в департамент 42. Это было то самое дело, о котором его предупредил председательствующий судья.

Уолфред Андерсон изо всех сил старался сосредоточить всё своё внимание на рассматриваемом иске. Его резкие черты лица, которым когда-то приписывали сходство с добродушным бульдогом, стали жёсткими от сосредоточенности. У судьи были жёсткие моральные принципы насчёт своей сосредоточенности в суде. Дело — это не просто дело, это человек, чьё прошлое, настоящее и будущее были связаны с предъявленным ему обвинением.

— Ваша честь, — нетерпеливо вмешался окружной прокурор, — если Суд позволит, я могу очень быстро изложить суть дела…

Тон его голоса подразумевал, что:

Кибернетический судья ускорил бы процесс. Введите все факты в проприоцептор, и они мгновенно будут сохранены и сопоставлены.

Возможно, так оно и есть, подумал Уолфред Андерсон, внезапно почувствовав усталость, хотя утро ещё только начиналось. В восемьдесят шесть лет ты уже не можешь долго бороться и сопротивляться.

Может, ему стоит уйти в отставку, послушать речи на прощальном обеде и позволить киберам взять власть в свои руки. Киберы были быстры. Они быстро и уверенно выносили решения, руководствуясь законами. Они отделяли факты от заблуждений. Их не сбивали с пути правосудия человеческие слабости. Их взгляд не было затуманен эмоциями. И всё же… Судья Андерсон взглянул на судью Холмса в поисках решения, но глаза судьи были непроницаемы.

Судья Андерсон, прижимаясь ноющей спиной к кожаной обивке, устало откинулся на спинку своего высокого кресла.

— Вы можете продолжать, — сказал он окружному прокурору.

— Спасибо, ваша честь.

На этот раз сарказм был настолько резким, что секретарь и стенографистка возмущённо посмотрели на него, ожидая одной из знаменитых реплик судьи.

Выражение лица судьи стало ещё более мрачным, но он продолжил молчать.

С натянутой улыбкой окружной прокурор взял свой блокнот.

— Подсудимый, — начал он решительно, — обвиняется по трём эпизодам мошенничества в соответствии с разделом 31…

— А именно… — невозмутимо пророкотал судья Андерсон.

— А именно, — огрызнулся окружной прокурор, — подсудимый обвиняется в проведении платных представлений в местном театре, во время которых он намеревался продемонстрировать, что может взять на себя функции кибера и выполнять их более эффективно.

Уолфред Андерсон почувствовал, как перед ним захлопывается дверь. Так вот почему окружной прокурор потребовал изменить расписание! Какая удачная привязка к избирательной кампании! Он повернулся, чтобы получше рассмотреть обвиняемого.

Профессор Нойштадт был удивительно худым человечком; казалось, кости его плеч вот-вот прорвут ткань дешёвого коричневого костюма. Его худоба в сочетании с пучком седых волос на макушке придавали ему сходство с тощей птицей.

— Наше расследование в отношении этого обвиняемого, — продолжил окружной прокурор, — показало, что его звание было использовано исключительно в сценических целях. На протяжении многих лет он был связан с менее благовидными сферами шоу-бизнеса. В юности он привлёк к себе значительное внимание как «ребёнок-викторина», а позже, какое-то время, вёл собственную программу и организованную несколькими участниками колонку. Но его популярность иссякла, и он, очевидно, придумал это кибернетическое действо, чтобы…

Вспомнив о своих судебных моральных принципах, судья Андерсон прервал его:

— Ответчика представляет адвокат?

— Ваша честь, — заговорил профессор Нойштадт звучным басом, который должен был исходить из гораздо большей диафрагмы, — я прошу разрешения Суда выступить самому в качестве моего личного адвоката.

Уолфред Андерсон заметил улыбку окружного прокурора и предположил, что тот вспомнил старую юридическую истину: у человека, защищающего самого себя, клиент — дурак.