– Если о твоих чувствах к Матвею узнает Рома, я тебя со свету сживу, – продолжала кричать мама. – Тебя и ребенок не спасет, проклятая!

Спустя пару минут вопли утихли. Скинул с себя пропитанную потом одежду и встал под душ. Гармония не длилась долго, в голове зазвучала мелодия игрушки, свистульки, окарины…

Накинув банный халат, вышел на балкон погреться.

– Ох, и весна в этом году – невероятнаяяяяя, – улыбался я теплым лучам.

Позже, надев широкие мешковатые штаны, серую майку и пиджак современного кроя, затянув потуже шнурки на новых белых кедах, устремился вниз, закидывая в рот кислые мармеладки.

Планировал перекусить у мамы и направиться в город к друзьям. Но она уже в гостиной на диване величественно ожидала меня. Скрестив ногу на ноге, попивая чай, который принесла горничная, и стояла, опустив голову.

Мама выглядела совсем иначе, и не сказать, что эта великосветская особа получасами ранее волочила любимую супругу любимого сына по полу, скрутив волосы в руке. Она даже успела переодеться. На ней был бежевый костюм в черную клетку, лодочки на удобном каблуке. Светлые волосы заколоты в пучок, легкий макияж подчеркивал броскость голубых глаз, которые по-прежнему сияли, несмотря на зрелый возраст. Тонкие губы были недовольно поджаты.

– Рома должен привезти Тимура в поместье после аварии. Говорит тот бредит, видимо, повредил голову, что-то бормочет без устали.

– Можно подумать сознание его когда-то было не искаженным. А я, здесь каким боком? – сказал, присев рядом.

– Рома сказал бабушка обиделась, и отец, обязательно придет тебя убеждать пожить у нее недельку-вторую, как раньше.

– Я не поеду! Ты пришла уговаривать меня?

– После зрелища устроенного этой… Я бы сказала «да», но я не говорю этого. Слышала о происшествии в деревне. Мне жаль, что так вышло. Не навести ты бабку, не узнал бы подробностей тех лет, ведь былого не вернуть? Не езжай больше к ней. Я выпровожу Рому и Веру из особняка, теперь ты будешь жить со мной…

– Мааа, ты чего перегрелась? Не нужен мне ваш особняк.

– Поняла, что пока время не упущено. И поняв, все твои намерения по отношению к Вере, убедилась, что ты уже готов создать свою семью, и наконец подарить наследника семье.

– Ох, ты, какая рассудительная… Невесту подобрала?

– Нет, оставила на твое усмотрение.

– Таааааак, и чем же еще я так угодил тебе?

– Пока ты отсутствовал, – c дрожью произнесла она, – мне словно становилось холодно. Будто ветер за пазухой, – съежилась она. – Делай, что хочешь, но будь в поле моего зрения. В интонации ее улавливались нотки страха…Чтобы у мамы и страх? Невозможно.

Она поставила чашку на журнальный стол и похлопала ладонями по коленям, с самого детства это означало, положить ей голову на колени, чтобы она пожалела, полюбила, погладила голову массирующими движениями. Я в глубине душе понимал, это новый вид манипуляции, чтобы я перестал ездить к бабушке, или чего похуже, нашла очередную подходящую невесту «престарелому» сыну-холостяку. Однако, нежнее маминых рук нет. Прилег, положив голову на клетчатую юбку. Только она коснулась к волосам, глаза закрылись.

Мы так просидели около пятнадцати минут, когда горничная подошла к маме и шепнула что-то на ухо.

– Ну вот. Рома привез Тимура, пойду дам распоряжения, куда и как его разместить.

Я выпрямился, покачав головой, клонило в сон.

– Иди, я вздремну.

– А ты не идешь навестить приятеля брата?

– Мамааа, ну не начинай…

– Я зайду вечерком, – поднялась она.

– Угу, – разлегся я на диване… – дверь захлопни.

– Встанешь, закроешь, – вышла она.

А горничная подошла, подняв поднос, спросила:

– Вас накрыть пледом, Матвей Исаакович?

– А собой слабо? – горничная тут же обиженно поджала губы.

Она недовольно устремилась в направлении входной двери. Я, накрыв голову подушкой, зажмурил глаза. Не понимал, откуда такая слабость? Снова зазнобило.

Во дворе на пару минут поднялась шумиха, затем все приутихло, стало слишком тихо. Я слышал только стук своего сердца…

В голове промелькнула картина: моя спальня в доме бабушки, как лучи солнца пробиваются сквозь окна. Лето, я только приехал и три беспечных месяца впереди. Костя и Рома дерутся за комнату с телевизором, никто не хотел спать в бабушкиной комнате, обвешанной полынью и другими травами с приторным запахом. По итогу они спали вдвоем в большой комнате, ночь на полу, ночь на диване. Я погрузился в сон… Побегал по двору и мне послышалось, что кто-то окрикнул меня из спальни. Метнулся в сторону комнаты. И чувствую присутствие Алисы, так близко она… Даже на ее могиле не чувствовал такого.

– Мне тесно, мне здесь тесноооооо, – прокричала она словно из стены, на которой годами висел узорчатый ковер.

Резко сел… Интуитивно стекали слезы из глаз. В груди неописуемая боль и чувство вины душило.

– Что же с тобой произошло, Алиса? Столько времени… – тут же ледяное дуновение ветерка и почувствовал, будто лезвием полоснуло щеку. Прокатившаяся слеза моментально ошпарила свежий порез. Подбежал к панорамному окну и увидел на своем отражении два одинаковых пореза, второй немного выше первого, но они одинакового размера.

– Что за чертобесие? – недоумевал. На улице разбушевался ветер, поднялся на пару ступеней и резкий аромат сирени ударил в лицо. Пробежался глазами по столикам около дивана. Нет, горничная не заносила. Там по-прежнему верба. Поднялся на второй. Какой-то страх неизбежного втиснулся в сердце, я опустился внезапно на колени.

– «Мне тесно, мне здесь тесно», – прокричал голоc Алисы в голове.

– Мамааааа, – простонал я, и, почувствовал ледяное покрытие поверхности пола щекой.

В стеклах застучало, посыпал град. Перевернулся на спину, кинул взор на застекленный потолок. Крупные ледышки, стремились пробить стеклянное покрытие. Тут же представил себя погребенным, и как на меня сыпется земля. Глубоко в сознании принял решение, что в случае смерти предпочитаю кремацию.

Провалялся минуть пять. С трудом присел, ухватившись за угол стены, поднялся и направился в спальню прихватить «игрушку».

Вышел во двор, осмотрелся, ни души. Лишь потом разглядел садовника, который уже чистил пруд, а дворник сметал полурастаявшие льдинки. Подойдя к воротам, вновь огибая главный особняк окольными путями, краем уха услышал, как горничная и водитель Ромы шептались в пустовавшей оранжерее. Прислушался.

– Тимур в бреду говорил Роме, что слышал, звучание, мелодию, машину словно саму занесло… – и напела, – «полынь-трава горькаяяяя», – протянула Зинка. Мурашки пробежали по спине.

– Обкуренный, наверное, был.

– Я бы тоже так подумала, но Рома больно серьезно слушал его. И тут же замолчал, как вошла матушка его.

– Зачем его вообще понесло в эту глухомань?

– Ну бабка их там живет, Рома и Матвей же уехали и этот рванулся. Эмма мне вообще указания дала, следить за Матвеем и докладывать, если что замечу. Например, если в деревню соберется.

– Мать, конечно, странная, за Матвеем разве ж углядишь?

Зинка развела руками.

– Пойду ладно, пора отвары заготавливать бесплодным невесткам Нагаи. Как будто неясно, что они не родят никогда.

– А может ты родишь? – вторгся я в их «милую» беседу.

Лицо Зины побагровело.

– Матвей Ис…

– Ты же предложила накрыть меня пледом, пойдем теперь я тебя накрою, чтобы языком не трепала. Быстро за дело, иначе «Эмма», которая втрое тебя старше, так вычистит тебя из поместья, что и следа не останется.

– Простите, простите, – кланяясь убежала она, вертихвостка.

– А ты Денис, рискуешь вылететь отсюда. Вы что совсем страх потеряли?! – прикрикнул. – Иди, заводи машину Ромы, пока моя…

– Но Рома сказал, докладывать ему о каждом вашем… – не дал мне договорить.

– Доложишь, когда вернемся, – перебил его я.

Он, опустив голову, направился в гараж, я следом. Мы выдвинулись в сторону деревни. Хотелось расспросить бабушку кое о чем. Оставив за спиной шестьдесят минут, подъехали к ее воротам.