В комнате, тускло освещённой косыми лучами солнца, пробивающимися сквозь просветы между досками, две двери – одна распахнута настежь, ведёт в холл; вторая – маленькая, высотой около метра, закрыта на латунный висячий замочек. Интересно, для кого такая дверка? Я дёргаю замочек, прикладываю ухо к двери, мне слышится лёгкое постукивание – оно продолжается секунд десять, затем всё стихает. В животе жалобно урчит. Я вспоминаю, что последний раз ел только утром и сейчас не отказался бы даже от тарелки макарон, хотя терпеть их не могу – они так похожи на белых червяков. Надо возвращаться домой.

Я выхожу в холл и начинаю заглядывать во все комнаты, моего окна с оторванной доской нигде нет. Самое странное, что комнаты походят одна на другую как близнецы: большое, двустворчатое, заколоченное окно; присадистый шифоньер в углу; маленькая дверка, запертая на висячий латунный замочек. Не понимаю. Ведь было окно, как то же я попал внутрь...

Я снова и снова хожу из комнаты в комнату и неожиданно в одной из них, вместо уже привычного интерьера, вижу длинный узкий коридор, освещённый странным мерцающим сиянием. В самом конце можно различить белую дверь. «Там выход» - эта мысль неожиданно ярко вспыхивает в моём сознании и я бегу.

Дом, всё это время погружённый в пыльную тишину и не издававший ни звука, вдруг оживает и скрипит словно старый парусник. Я подбегаю к двери и дёргаю за ручку, в глубине души боясь, что дверь не откроется, но она поддаётся и, натужно скрипя, медленно отворяется. Дом как будто не хочет меня отпускать. Я протискиваюсь в дверь и замираю на пороге – впереди всё тот же длинный узкий коридор, освещённый мерцающим сиянием, с белой дверью в конце. Я второй раз бегу к двери, а дом трещит и стонет. За белой дверью такой же коридор и такая же дверь в конце. Снова и снова, снова и снова. Мне кажется, что я бегу уже целую вечность. Ну не бывает таких длинных домов! Я в "сто пятидесятый" раз подбегаю к белой двери, но не открываю её – я знаю, что за дверью всё тот же коридор и бегать мне по нему до смерти.

Я разворачиваюсь и бегу в обратную сторону. Там, в конце, та же белая дверь. Открываю её и оказываюсь снова в холле. Меня опять окружают старые знакомые – комнаты-близнецы с заколоченными окнами, шкафом в углу и маленькой дверкой, закрытой на латунный замочек. Но кое-что изменилось – я вижу лестницу на второй этаж. Я так испугался этого закольцованного дома, что напрочь забыл, что у него есть второй этаж! Но могу поклясться, что когда я мотался по комнатам в первый раз, никакой лестницы не было.

Я прикасаюсь к резным перилам, но не решаюсь подняться. Что я там увижу? Бесконечную лестницу? Десятки, сотни пролётов, тысячи ступеней ведущих в никуда? Мне хочется залезть обратно в шкаф, уснуть и проснуться дома от того, что Лорд облизывает моё лицо. А может быть всё это и есть сон? Может, я всё ещё сплю в этом злосчастном шкафу? Я хлопаю себя по щекам так сильно, что они начинают гореть; бью кулаками в грудь так, что перехватывает дыхание; поднимаю с пола щепку и царапаю себе руку до крови. Больно. Я не сплю.

Поднимаюсь по лестнице – два пролёта и я на втором этаже. Никаких бескрайних нескончаемых ступенек, только светлые комнаты с распахнутыми настежь дверьми вдоль широкого коридора. Окна на втором этаже не заколочены, поэтому здесь светло и пахнет не пылью, а осенью.

Ну всё, вот оно спасение, я могу выбраться из дома через окно на втором этаже. Высоковато, конечно, но прошлой зимой мы с другом прыгали с крыши заброшенного стадиона в снег, и высота там была побольше. Я забегаю в ближайшую комнату, впереди заветный прямоугольник с выломанными створками. Я уже почти касаюсь подоконника, как вдруг опять оказываюсь у дверей комнаты. Не может быть. Неужели снова?! Я делаю несколько попыток приблизиться к окну – безрезультатно, каждый раз меня как будто откидывает, и я оказываюсь в самом начале комнаты. Размазывая по щекам слезы, я обегаю все оставшиеся комнаты, пытаясь подойти к окнам - и не могу, как только до них остаётся около полуметра, я снова и снова обнаруживаю себя стоящим в дверном проёме.

- Мама… - шепчу я и начинаю выть в голос.

Сквозь мутную пелену слёз я вижу в окно тётеньку с собакой. Она прогуливается рядом с моим заколдованным домом, моей тюрьмой. Истошно ору «Помогите!», подпрыгиваю на месте и машу руками. Странно, но, похоже, тётенька меня не слышит, она никак не реагирует, даже головы не повернула в мою сторону. Зато собака меня видит, какое-то время она смотрит на моё окно, затем начинает лаять. Вернее я думаю, что она лает, потому что совсем не слышу её. Только сейчас я осознаю, что не слышу ни единого звука из большого мира – ни гула машин, ни людских голосов, ни криков птиц, ни шелеста ветра, ничего, кроме поскрипывания и потрескивания старого дома.

Я стою в полуметре от окна словно приколоченный, собака внизу, кажется хаски, рвётся с поводка, встаёт на задние лапы, смотрит на меня и захлёбывается в беззвучном лае. Тётенька едва удерживает её, что-то говорит и тоже смотрит на дом. Я опять начинаю кричать и махать руками, но её взгляд проскальзывает, как будто меня и нет. Я хватаю с пола пустую бутылку и с силой швыряю её в окно. На моих глазах бутылка исчезает, растворяется в воздухе, так и не долетев до окна. Как сумасшедший я начинаю хватать с пола всё, что попадается под руку: деревяшки, куски штукатурки, драный ботинок, распухший от сырости русско-французский словарь и бросаю всё это добро в окно. И каждый брошенный мною предмет исчезает в воздухе.

Я бессильно опускаюсь на грязный, паркетный пол, обхватываю руками колени и тихо плачу. Мне никогда не выбраться отсюда. Никогда.

Не знаю, сколько я так сижу, время в этом проклятом доме, наверное, тоже проклято, совсем не ощущается. До меня доносятся какие-то звуки. Прислушиваюсь, так и есть - лёгкое поскрипывание половиц. Кто-то идёт по коридору. Судя по шагам кто-то маленький. Страх расползается по телу, мне сразу вспоминается маленькая дверца на первом этаже закрытая на латунный замочек и шорох, который я там слышал. Скрип-скрип-скрип-скрип. Оно уже совсем близко, поскрипывание половиц замирает рядом с комнатой, в которой сижу я. У меня кружиться голова, холодок пробегает по позвоночнику. Я, затаив дыхание, смотрю в дверной проём – оно не заходит, стоит в коридоре. Я его не вижу, но чувствую. Скрип-скрип-скрип-скрип. Снова лёгкое поскрипывание половиц - оно уходит.

Меня бьет озноб. Я поднимаюсь на ноги и подхожу к двери, осторожно выглядываю в коридор – там никого нет, одна лишь пыль висит в воздухе в лучах осеннего солнца. Я решаю спуститься на первый этаж, чтобы посмотреть, закрыта или открыта маленькая дверца. Очень страшно, но я должен узнать. Я уже почти подхожу к лестнице, как вдруг пол подо мной начинает скрипеть отчаянно и надрывно, качается, проседает и, наконец, проламывается, увлекая меня за собой.

Я падаю, проваливаясь на первый этаж, ору от дикой боли - мои ноги неестественно вывернуты. Потом темнота. Я просыпаюсь в больничной палате, обе ноги в гипсе, рядом сидят родители. Мама плачет, гладит меня по волосам и целует в лоб. Губы у неё такие тёплые. Значит всё хорошо, значит, я всё-таки выбрался. Счастливый, я снова засыпаю. Просыпаюсь. Я почему-то снова сижу в шкафу в том заброшенном доме. Все окна опять заколочены, и я опять бегаю по одинаковым комнатам первого этажа, по бесконечному коридору, поднимаюсь по лестнице на второй этаж, безуспешно пытаюсь подойти к окнам, машу руками тётеньке с собакой, бросаю в окно всякий мусор, сижу на полу и плачу, слышу шаги в коридоре, решаю спуститься на первый этаж, снова пол подо мной проламывается, я падаю и теряю сознание. Опять просыпаюсь в больнице, мама гладит меня по голове, я засыпаю. Когда снова открываю глаза - я опять сижу в шкафу. Я открываю дверцу, выхожу…

Тело десятилетнего мальчика найдено в заброшенном доме на окраине города

Жительница одного из окрестных домов рассказала журналистам, что гуляя с собакой, обратила внимание на странное поведение своего питомца, в тот момент, когда проходила мимо старого заброшенного дома на улице Космонавтов.