Он тоже не понимал этого, лишь ощущал иногда сосущее одиночество. Порой ему казалось, что он — тоже мнимая единица. Или почти Ихтиандр.

Глава 6. Уходящее поколение

Март 1975 года, Город, 9 лет

В начале весны папа пришел с работы грустный и сказал, что Кузин умер. После ужина мама подсела с шитьем к Торику.

— Дядя Федя был на войне, — начала она. — Сначала ефрейтором, потом окончил срочные курсы и стал офицером.

— И воевал с немцами?

— Да. Он был хорошим командиром.

— И дошел до Берлина?

— Нет. Не получилось. В середине войны его сильно контузило. Все его подразделение погибло. Думали, что и Кузин погиб, но нет, он выжил, вот только… — Она горько усмехнулась. — Пока лежал без сознания, немцы взяли его в плен.

— Ох!

— Его отправили в концлагерь. И там он пробыл до самого конца войны. Как рассказал, что там было… Ужас! Девяносто процентов людей в их лагере погибли. А когда война закончилась, пришли наши и освободили пленников. И дядю Федю выпустили.

— И он вернулся?

— Вернулся, но… Тогда ведь знаешь, как было? Офицер? Побывал в плену? Значит, шпион, предатель Родины.

— Как же так? Он же…

— Да, он был без сознания. Но закон есть закон. Посадили его уже наши. Отправили в лагеря, как предателя и изменника.

— Так не бывает!

— Бывает. Именно так и случилось. С ним и еще со многими. Рядовым проще — живой и слава богу. А вот офицерам, да еще военнопленным…

— Как жалко его!

— Еще бы. Хорошим человеком в этой жизни быть нелегко. Им почему-то всегда достается…

— Мам, ну почему так?

— Даже не знаю. Так уж все устроено.

* * *

Июль 1975 года, Кедринск, 10 лет

Закончилась начальная школа. Первая учительница попрощалась с классом чуть ли не плача, но сказала, что теперь у них будет много учителей. Зачем? Непонятно.

А потом пришло новое лето. Пару недель Торик гонял по Перелетной на велосипеде, затем они с родителями отправились в поход на байдарках, а в самую жару, в июле, его ждал гостеприимный Кедринск.

Жизнь в домике над Пральей почти не изменилась. Вот только бабушка Маша теперь всегда мерзла и даже в самую жару выходила на улицу в овечьем полушубке. Бабушка Саша, грустная и усталая, бывала в Кедринске редко. Однажды она призналась, что Жинтель тяжело болен и, судя по всему, осталось ему недолго.

А в «Гнезде» сменились акценты: наконец-то вернулся из армии Андрей, сын тети Тани. Сама тетя сияла. Только теперь стало видно, как она беспокоилась за сына: мало ли что могло случиться в армии, да еще в другой стране, в Германии. Но он вернулся — с отличными значками, в новенькой форме — чем не повод для искренней материнской гордости?

Бабушка София, тонкий ценитель Бальмонта, Ахматовой и прочих высокоштильных авторов, теперь все чаще уходила подальше в сад, потому что отныне в доме витал сигаретный дым и звучала громкая музыка. Внук старательно обживался в гражданской жизни и «метил жизненное пространство».

* * *

Легкий приятный дух бензина. На земле аккуратно лежит черный мотоцикл. Андрей опять делает с ним что-то непостижимое. Мотоцикл был для него лихим конем, другом, инструментом и мерой престижа.

Торик привык, что в «Гнезде» со всеми нужно говорить на «вы». Подсел рядом с братом на бревнышко, дипломатично посидел пару минут молча, а потом робко начал:

— Андрей, а вы можете…

— Так, стоп! Давай сразу договоримся — со мной на «ты», ладно? Терпеть не могу эти старорежимные штучки! Усек?

— Усек, а вы… ой… ты возьмешь меня прокатиться на мотоцикле?

— Возьму. Только не сегодня.

И взял! Шлем Торику оказался великоват. Ветер свистел в ушах, дышать было нечем: воздух убегал вбок, зато в рот и в нос никак не попадал. Но как же это было здорово! Стремительный полет по горным тропинкам изобиловал неожиданными поворотами и разветвлениями. Порой мотоцикл опасно кренился, и они ехали чуть ли не лежа. Андрей ловко отталкивался ногой, а в некоторых местах выруливал только чудом, но скорости не снижал. Это была его стихия!

* * *

День выдался жаркий. Торик снова шел по дороге ВЖК, но теперь обратно — из «Гнезда» в домик над Пральей. Он обогнул холм и увидел блеск Кедринки. По всему берегу галдели отдыхающие — кто стоя загорал, кто шумно лез в воду.

«Э-э-й!» — вдруг раздалось сзади, и Торик еле успел посторониться, пропуская ватагу смуглых мальчишек. Они с воплями катили с пригорка огромное колесо, но что-то пошло наперекосяк, и вот уже колесо бежит само, а мальчишки с трудом хоть немного направляют эту громаду. Колесо мощно пропахало чей-то огород насквозь, подскочило на обрывистой кромке берега и с шумом плюхнулось в воду, едва не задев купающихся. Плеск, переполох, крики…

«Дикари!» — вздохнул Торик и важно пошел дальше. Заниматься подобными глупостями он не собирался. Он едва замечал жару, лето, реку… Сегодня его посетила необычная мысль.

Его всегда интересовали цвета и оттенки. Он различал их, радовался найденным закономерностям. А недавно тетя достала из старых запасов огромный каталог ниток для вышивания мулине — тысячи цветовых оттенков! Причем не картинки, а образцы настоящих ниток. Странички красных — отдельно светлых, темных, средних и смешанных. За ними — красно-оранжевые и так далее. Особенно многочисленными оказались оттенки коричневого.

Двести оттенков коричневого, и все разные! Чем же этот цвет такой особенный? Коричневый будто создавал основу и звал в гости другие цвета. Бывают нейтрально-коричневые, красно-коричневые, желто-коричневые, серо-коричневые и еще десятки оттенков.

И теперь, неспешно шлепая по песку дороги ВЖК мимо шумной возни на речке, Торик думал вот о чем. В книгах есть жанр, чем-то похожий на коричневый цвет — фантастика. Она тоже многолика — бывает очень разных оттенков-поджанров: научная, космическая, авантюрная, лирическая, мистическая, даже детективная, и все это — фантастика. Удивительный жанр и удивительный цвет чем-то похожи.

Торик размышлял о многом. Лишь одна мысль никогда не приходила ему в голову. Он смутно догадывался, что мальчишки его возраста живут совсем другой жизнью. Так, может быть, все-таки правильно жить так, как они, а не как он?

* * *

Сочная желтая груша закатилась в куст махрового шиповника и никак не хотела оттуда вылезать. Дядя Миша, выгонявший ее тростью, терял терпение, а массивный горб и больные суставы не давали ему нагнуться.

— А ты вот, молодой человек, чем разглядывать сцену, взял бы да и помог раздобыть искомое, а?

Торик неловко залез в куст, обломив несколько веток.

— Ну, эдак-то и я бы, наверное, смог! — не удержался от сарказма дядя Миша, но грушу взял.

Они прогуливались по нижнему саду, разглядывая новые бабушкины цветы. Дядя Миша аккуратно доел грушу, вынул сложенный клетчатый платок, тщательно вытер руки и медленно уложил платок в карман.

Прошли мимо небольшой ровной площадки: по центру вкопан наискось металлический стержень, а по кругу от него — каменные метки, одни ближе, другие дальше.

— Всегда хотел узнать: что здесь такое? — спросил Торик.

— Не догадываешься?

— Похоже на… солнечные часы?

— Правильно, это они и есть. И ведь работают!

— Их папа сделал?

— Нет, это не папа твой сделал. Я когда маленький был, эти часы уже были старыми. Подозреваю, что они здесь чуть ли не с семнадцатого века.

Торик с недоверием посмотрел на дядю Мишу. Нет, сейчас тот не шутил. Перед мысленным взором тут же протянулась длинная вереница людей: вот его дед, а за ним уже его дед и прадед. У всех жены, дети, братья, сестры. И тянется этот ряд далеко-далеко в прошлое. Их сейчас уже нет никого, но след остался, причем видимый, не воображаемый — вот эти странные часы. Теплое ощущение сопричастности охватило Торика, и он растроганно глянул на собеседника. Тот усмехнулся: