ЗА: Здесь нет будущего и не будет; в Москве я никогда не стану музыкантом, а Дима не сможет вернуться домой из-за мобилизации и призыва; я не смогу обеспечивать родителей, потому что не найду работу и меня посадят в тюрьму /убьют/ превратят в домохозяйку.

ПРОТИВ: Война скоро закончится.

ЗА: Война никогда не закончится.

Таким образом, «за» получалось больше, но не сильно — Даша старалась быть честной с самой собой и своим сердцем. Значит — ехать. Но снова — ехать в пустоту, в никуда; ладно еще ехать в поезде, в машине, но ведь нужно всю себя пересобрать, сделать из музыки работу, превратиться из русской в космо… каспа…

«Каспалолитку? — попыталась Даша вспомнить слово. — Космополитку. Дура. Последняя дура». Она присела на кровати. Только что обретенного спокойствия как не бывало. Гармония улетела, покаркивая, и не было в этом ничего смешного или забавного. Вообще больше не было ничего смешного. Да — она не станет музыкантом. Да — виноват не переезд, а ее дебильные детские хотелки. Да — она все делает не так, да — она всех расстраивает, да — без нее всем лучше, да — она дура, неудачница, да, да, да.

«Заебало! Почему ты ведешь себя как школьница?» Даша стукнула кулаком по стене. Костяшки пальцев загудели, ей это понравилось, и она ударила еще раз. «Иди ты на хрен!» Еще раз. «Иди на хрен!» Рука, затекшая от долгого лежания в кровати, умоляла о движении, и Даша поспешила удовлетворить это желание.

Она колотила стену и злилась, злилась и чувствовала, что весь ее детсад, вся ее девчачность, каждое ее кокетничанье долгие-долгие годы копились, копились, чтобы сейчас вылететь, выстрелить в эту ужасную старую вонючую стену, дурацкую, гадкую вонючую стенку; она колотила и колотила, колотила, хотя рука побагровела, колотила, хотя могли проснуться родители, колотила, хотя хотя хотя хотя — хотя даже об этом не думала, хотя только думала: «На хрен, на хрен, на хрен», хотя ноги подкашивались, а кроме нее и Тимирязевского леса ничего не было, колотила, колотила — все вокруг не так, все вокруг не так из-за нее, и она колотила дальше, колотила, пока между костяшек не выступила кровь и Даша, боявшаяся вида крови с детства, не разрыдалась.

Глава 16

Мысли Даши Наумовой (о смерти)

Рассмотрим слезинку с биологической точки зрения.

Что такое слеза? Вода. Вода водой. Но это намного больше, чем вода. Слеза соленая. Когда слеза попадает на язык, мы чувствуем ее вкус. Слеза вылечивает раны — как физические, так и связанные с душевным равновесием. Слеза не прозрачна — это миф. Слеза бывает всякая: синяя, зеленая, оранжевая, бывает слеза матовая, а в одной песне даже пелось о слезе малиновой, «длинной, как вокзал».

Даша плакала короткими, желто-песочными слезинками. Стукаясь об пол, они издавали звук «плямс», точь-в-точь как в каком-нибудь мультфильме. Но чаще они вовсе не долетали до пола, а высыхали прямо на Дашиных щеках — тогда на ее коже оставались примятые рельсы. Когда-то в богом забытой старине, лет эдак пять назад, она еще плакала перламутровыми ромбиками, но то время безвозвратно утеряно. Может, его вообще никогда не было.

Сейчас Даша уже не плакала. Кровь тоже остановилась. Даша снова стояла у окна — на сей раз настежь открытого — и держала между пальцев сигарету. Изредка Даша подносила ее к губам — и через несколько секунд выпускала густой туман гулять. Туман сначала боялся, очень медленно подбирался к окну, но затем смелел и, почувствовав свежий воздух, тут же вылетал наружу. А потом рассеивался, оседая то на мелких плоских крышах, то на кронах деревьев.

Мысли прятались от Даши, словно мышки. Ни одну не поймать.

Туман гуляет

Самолет

Не высплюсь

Красиво

Вокзал

Время

«Устала, — подумала Даша. — И рука болит. — Она затянулась. — Не буду дышать. Умру. Прямо сейчас». Даша крепко сжала зубы.

— Пусти! — возмутился запертый во рту туман.

— Не пущу. Если ты уйдешь, то у меня никого больше здесь не останется.

— А зачем тебе кто-то здесь, если ты едешь туда?

— Чтобы мне отсюда слали открытки.

— Я не умею писать.

— Ты можешь слать открытки без надписей.

Туман задумался.

— Но у тебя есть мама, и папа, и Настя, — напомнил он.

— Это другое, — возразила Даша.

— Подружки.

— Пф!

— А Дима?

— Дима там, а не тут.

— Точно.

— В том-то и дело. Дима там, а не тут.

Туман еще раз задумался.

— Я понял! У тебя есть ты сама.

— Это не то же самое!

— Не то же самое? — переспросил туман.

— Совсем другая штука.

— Ну и иди тогда на хрен! Дура.

— Повежливее!

— А то что? — туман поерзал на Дашиных деснах. — Съешь меня?

— Вот именно! Съем тебя!

— Вот так прям и съешь?

Даша кивнула:

— Так прям и съем.

Туман усмехнулся:

— Не съешь.

— Почему это?

— Кишка тонка.

— Ах, кишка тонка! Ну хорошо, тогда считаю. Раз… два…

— Ладно, ладно! Сдаюсь. Извини.

Даша и туман помолчали.

— Пусти меня, пожалуйста. Я хочу посмотреть, какие там звезды, и как луна под землю закатывается, и как деревья пахнут.

— Что тебе там делать? Я тебя выпущу — и ты исчезнешь. А так я не открою рот до самой своей смерти — обещаю! — и мы всегда будем рядом.

— Да, — согласился туман, — но разве ж это жизнь? Только и делать, что сидеть и мучиться. Не радоваться, не грустить, не принимать никаких решений. Разве ж это жизнь?

— Ты ведь распадешься на кучу крошечных туманчиков. Миллион! И все — пуф, как не было.

Они снова помолчали.

— Даш.

— А?

— А говорят, что бывает страна, где всегда туманы. Правда?

— Англия.

— Ты там была?

— Была. С родителями.

— А я вот не был, — разочарованно вздохнул туман. — Даша, пусти меня, пожалуйста. Я хочу к птицам и автобусам. Пусти меня.

— Уверен?

— На сто процентов.

Даша помолчала.

— Но подожди, ты же…

Но тут Даша закашлялась — и туман пулей выскочил в окно. Она даже не успела заметить, как так вышло.

* * *

Даша выкинула сигарету, плотно закрыла окно (вся комната промерзла и просигаретилась). Она испытывала какое-то новое чувство, которого толком не понимала, понимала только, что нужно попробовать заснуть. Забравшись под одеяло, Даша шепотом, как мантру, повторила в сто сорок девятый раз:

— Все будет хорошо.

И впервые поверила в свои слова.

Глава 17

Настя

В комнату тихо постучались.

— Даш, ты спишь?

Дверь приоткрылась, и внутрь проскользнула Настя, чуть напуганная и в серо-голубой пижаме.

— Мне стало страшно и захотелось к тебе. Можно?

Голос у Насти был необыкновенный. Детский, нежный, но страшно строгий; будто бы что она ни скажет — все правда, даже если она, например, скажет, что ее математичка злобная мегера. Даша подвинулась на кровати.

— Ты чего? Что-то приснилось?

— Да.

Настя забралась к сестре под бок и сложилась в треугольник.

— Мне приснилось, что я лечу в космос и встречаю там инопланетян.

— Пятки ледяные!

— Потому что у тебя холодно, — объяснила Настя. — Слушай. Сначала инопланетяне показывали мне Марс, а потом заперли в марсианском дворце. Сказали, что не выпустят, пока я не научу их делению. А я ни фига не понимаю в делении, потому что Мария Николаевна — дура.