Вот случай, выпадающий из общего ряда. Убийца в садоводстве не живёт, лишь изредка наезжает к пожилым родителям. Зато литературная составляющая преступления так и прёт наружу. Убита пожилая женщина, орудие убийства — топор, а фамилия преступника — Трикольников. Остаётся утешаться, что одну старушку зарубил, а не трёх разом. Вряд ли Трикольников порадует чем-то новым, но послушать его надо. Подать сюда Ляпкина-Тяпкина!

Афанасьев ожидал, что увидит человека худого, с горящими глазами, да ещё в гарибальдийской шляпе, но внешность у Трикольникова оказалась вполне ординарная, да и возраст не студенческий.

— Чем вам не угодила покойная Лариса Анатольевна? — спросил Афанасьев.

Трикольников махнул рукой и не ответил.

— И всё-таки? Просто так люди топором не машут.

— Достала. Я сто раз говорил, чтобы моих родителей она оставила в покое, а все вопросы решала со мной.

— Какие вопросы?

— Так она бухгалтер товарищества. Ей бы сидеть ровно и составлять списки должников, так нет, она непременно заявится и начинает пугать, какая пеня будет назначена. У нас задолженности вовек не бывало, но мать из-за этой шлёндры волнуется.

«Всё-таки, процентщица», — отметил про себя Афанасьев, вслух же спросил:

— Полагаете, это даёт вам право убивать?

— Вы ещё спросите, тварь ли я дрожащая! — выкрикнул Трикольников.

Этот узнаёт цитату по одному слову. Видать, немало ему пришлось претерпеть из-за фамилии. Но и он не может стоять во главе флешмоба, его номер шестой.

В кабинет без стука влетел участковый.

— Ещё убийство! Уже девятое!

— Кто?

— Непонятно. Две тётки схлестнулись и отходили друг друга тяпками. Одна в морге, другая в реанимации. И не опросить, кто начал и из-за чего сыр-бор горел.

Чёрт побери! Он поставил глушилку здесь, в полной уверенности, что руководитель флешмоба давно задержан, и осталось только вычислить его. А он сидит дома и продолжает своё гнусное дело. И что же получается, у него уже полный подвал невинно убиенных, которых мы просто ещё не обнаружили… С другой стороны, где ставить глушилку в садоводстве? Тысячи домов, каждый на своём участке, тут никакой мощности не хватит. Хотя… как же он сразу не додумался?

— У вас есть план садоводства? — спросил Афанасьев.

Участковый вытащил из планшета многократно согнутый и исчерканный лист бумаги. Что-либо понять на нём было трудно.

— Вот это разводка воды от артезианской скважины по колонкам. Тут подстанция и электрические сети. Так обозначены пожарные водоёмы и подъездные пути к ним.

Сколько, казалось бы, ненужных вещей вынужден знать сельский полисмен! Само его звание представляет собой оксюморон. Полицейский, от греческого «полис» — город. По-русски — городовой. В деревне городовых надзирателей быть не может, там свои сельские чины.

«Подходит ко мне хожалый, говорит: в отделенье пожалуй!..» — пробормотал Афанасьев, не заметив, что сам цитирует то классику, то фольклор.

— Где здесь на плане границы участков? И сами дома — тоже.

— Границы пунктиром обозначены. А дома — вот. Только половина уже перестроены безо всяких согласований.

— Понятно. Копия у вас есть?

— Конечно, только не с собой.

— Неважно. Тогда этот план мы сейчас испортим. Отметьте, скажем, красным, те дома, где жили убитые, а зелёным, или ещё каким, где убийцы.

— Парень, которого застрелили, ещё не выяснено, откуда он. И те дурёхи, что перетяпали друг дружку, неясно, кого каким цветом метить.

— Отмечайте пока тех, с кем всё понятно.

Через десять минут участковый отложил фломастеры. План садоводства с одного краю был густо усеян красными и зелёными точками. Лишь зарубленная бухгалтерша жила вдали от опасной зоны. Но и она нашла свою смерть рядом со всеми.

— Лёд тронулся, господа присяжные заседатели… — пробормотал Афанасьев, указав на два неотмеченных участка в самом центре аномалии. — Что у нас здесь?

— По этому адресу — ничего. Участок перекуплен ещё в прошлом году, однако новый владелец так и не появлялся.

— Заходили туда?

— Конечно. На двери замок, трава у крыльца не стоптана. А в этом доме обитает гражданка Полякова Валентина Васильевна, старушка — божий одуванчик. Эта и захочет, никого не убьёт. Девяносто пять лет, она уже из дому не выходит. Ей бы в дом престарелых, а она тут засела и даже зимой никуда не выезжает. Вообще, зимующих у нас мало, но она зимует.

— Посещает её кто?

— Женщина-соцработник, уже немолодая. Дом убирает, воду приносит, в магазин за продуктами ходит, с дровами помогает разобраться. В общем, дела много. Ещё я бываю. Валентина Васильевна полицию вызывает через два дня на третий. То ли бабушка умом тронулась, то ли ей просто скучно. Последний раз сообщила, что кто-то к ней в спальню подземный ход прорывает.

— И как, поймали копателя?

— Ага. Экскаватор дренажную канаву углублял, а старушке помстилось невесть что.

— Соцработник, которая в ней ходит, кто такая, как зовут?

— Это надо в правлении спрашивать, они знают.

— Тогда вы с правлением свяжитесь, а я съезжу с Валентиной Васильевной поговорю.

— Вместе доедем, а то вам одному она может и не открыть.

Надо бы было снять бессмысленно установленную глушилку, но Афанасьев решил, что и без того носился с ней, что дурак с писаной торбой. Действовать надо, а не переставлять технику с места на место. В проверке нуждается подозрительно пустой дом, гражданка Полякова, женщина, которая ухаживает за ней и, кстати, участковый инспектор, регулярно бывающий у Поляковой. Так или иначе, иметь в виду нужно всех.

Уже в автомобиле участковый спросил:

— Вы полагаете, женщина-соцработник может быть причастна…

— Я ничего не полагаю, пока нет фактов. Так что, поговорим о чём-нибудь другом. Вот вы любите Шекспира?

— Это который «Муму» написал?

Увидав, как дрогнуло лицо следователя, полицейский сыграл ретираду.

— Да шучу я. Что я не знаю, что «Муму» Пушкин написал. А Шекспир, он же иностранец, что его любить?

— Шекспир сочинял трагедии, и в каждой куча трупов, почти как у нас здесь.

Участковый задумчиво почесал щёку.

— Вот оно как… Даже не знаю, что сказать. Кто в посёлке выпивает, я знаю всех, а кто Шекспиром балуется — это не по моей части.

— Найдём! — Афанасьевым овладел злой азарт. Как ни вертись, а скрываться флешмобщику уже негде. Если дом Поляковой окажется чист, выпишем ордер на обыск и досмотрим пустой дом. Может там, в подвале проходят сборища секты, а никто не подозревает. С жилым домом сложнее. Если виновна соцработница, то почему флешмоб проявляется только здесь? Выходит, это не случайность, а точно рассчитанное преступление. Старуху со счетов тоже сбрасывать не стоит, случается, что столетние старожилы такими бодрячками бегают, что иззавидуешься. Как там, «внучку этому идёт только сто десятый год…» Тьфу, пропасть, привязалось. И всё-таки, кого убили в одном из этих домов и куда дели труп? Флешмоб совершается напоказ, труп должны видеть все.

Дом был обычный, дачный, обит вагонкой. Участок не разработан, но трава подстрижена. Тропинка от калитки к крыльцу чуть обозначена, сразу видно, что ходят здесь редко. Участковый нащупал в траве брошенную палку и несколько раз с силой ударил в дверь.

— Бабка глухая, ни черта не слышит.

На стук долго никто не отзывался, потом за дверью зашебуршало и невнятный голос спросил:

— Кто?

— Милиция, — ответил участковый и шёпотом пояснил: — Старорежимная старуха, полиции не признаёт. Может и не открыть.

Загремел засов, дверь отворилась. Мадам Полякова и прежде была не особо высокой, а теперь, когда годы сгорбатили её, смотрелась карлицей. Морщинистое лицо складывалось в мордочку, морщинистые руки тряслись. Эта не сможет убить, даже если дать ей пистолет. С двух шагов промажет, с таким-то тремором.

— Валентина Васильевна, — произнёс милиционер, — вот товарищ приехал из города по поводу ваших заявлений. Пожалуйста, расскажите ему всё, а я побегу, у меня ещё дела.