Далеко в темноте замерцал свет, льющийся из окон дома. Женя и Чапа подходили к бабушкиной хате. Но и это место не внушало доверия и все также не отпускало чувство тревоги где-то в глубине сердца.

Как только они прошли через калитку, с неба стали вновь падать капли дождя. Одна за другой они увеличивали свое количество в геометрической прогрессии. Становилось неестественно холодно, особенно если учесть тот факт, что через месяц будет уже лето. Чапа пулей оббежала крыльцо и скрылась в своей будке из фанеры. Женя тоже не встал столбом и ринулся к входной двери.

Когда он уже закрывал за собой дверь, на улице начинался самый настоящий ливень. Парень выдохнул с облегчением. Успел. Попасть под ливень явно не входили в его перспективы.

– Где тебя носит по потемкам-то? – Тут же подала из кухни голос старуха. Женя сжал челюсть, – нет бы бабке помочь, а он лазит где попало! Никакого от тебя толку нет!

Но Евгений лишь молча стал считать ступеньки, поднимаясь по лестнице в свою комнату.

Каждый его шаг по деревянному полу создавал пронзающий скрип, который с успехом заглушал бабушкин бубнеж прямо под ним. Быстро и уверенно парень добрался до своей кровати, на которую он рухнул с тяжелым вздохом. Глаза невольно слипались, а тело стало ватным и неподвижным. Женя лежал лицом в подушку, чувствуя, как его тело, словно кусочек масла на солнце, плавно растекается по постели, желая растаять и уползти куда-то вниз. Руки и ноги становились шире и все больше впивались в жесткий рваный матрас. Кости ног хрустели, будто сам скелет пытался вылезти наружу, оставив Евгения в состоянии слизня. Гадкого, мерзкого и вонючего слизня. Ни на что не способного слизня.

Как же, наверно, здорово – быть слизнем! Человеком быть глупо. Люди постоянно должны что-то делать. Учиться ходить, говорить, бежать… Бежать в школу, потом в институт, получать образование, чтобы потом работать, завести семью… Человек может устать, у него будет все валиться из рук. И стоит ему хоть на миг остановиться, и позволить себе выйти из этого адского круговорота, так он сразу станет для всех худшим человеком на свете, лодырем или же наркоманом. Если, конечно же, выживет и сможет вернуться в этот круговорот обратно…

А что же слизни? А слизни-уроды от рождения. Мерзкий склизкий кусок дерьма, не способный ни на что, кроме бренного бытия. С них и спросу нет, с них ничего никогда не требуют. Они и не хорошие, и не плохие, просто слизни!

– Хочу быть слизнем… – пробубнил Женя и лениво зевнул. Парень так вжился в эту роль, что любые его движения сейчас были тягучими и медленными, как будто он реально покрылся толстым слоем гадкой слизи. С каким большим удовольствием он бы так провел остаток жизни. Бессмысленно и скверно…

Желтый диск луны, прячущийся под пеленой молочного тумана, словно огромный кошачий глаз, внимательно следил за тем, что происходит в деревне по ночам. Это могло показаться невероятным, но даже ветер этой ночью решил вздремнуть, ведь не было даже и сквозняка, который мог бы нервно шуршать листьями тополей или гонять пыль на старом деревянном крыльце. Но даже без ветра все еще было неестественно холодно. Вороны, расположившиеся на деревянном заборе, молча спрятали клювы под крылья, дрожа от холода. Ни одна псина не рискнула вытащить морду за пределы своей будки. Казалось, пройдет еще денек-другой, и выпадет снег. Белым жгучим пеплом он покроет дороги слой за слоем и будет падать с неба, не останавливаясь, пока не закопает всю деревню заживо.

В полуночной тишине послышался протяжный скрип. На темный двор четкой и прямой полосой упал луч света, пробившийся сквозь полуоткрытую входную дверь. Вскоре он дрогнул от тени вышедшего из дома человека, а затем и вовсе пропал, когда дверь захлопнули. Медленно ступая по крыльцу, укутанное в полушубок тело с теплым платком на голове двинулось к калитке. Оглядываясь, словно преступник, человек покинул двор, и медленным шагом двинулся по улице.

Мрак окутал все улицы мертвой деревни. Ни в одном из окон не горел свет. Лишь только одинокая луна рисовала очертания треугольных крыш домов и острых шипов верхушек сосен вдали. Где-то в глубине леса раздался вой. Он был подобен мольбе о помощи, паническому крику, кличу безвыходности. Он резко оборвался хриплым рычанием, и снова наступила тишина.

Разглядывая едва заметную протоптанную линию среди сухих кустов, человек в полушубке, дрожа то ли от холода, то ли от страха, двигался вперед. Он точно знал, куда направляется, поэтому быстрым шагом шел к своей цели. Через несколько минут он свернул с тропинки и подошел к голубой калитке перед странным угловатым домом с острой высокой крышей. Из завешанных плотными шторами окон дома прорывался слабый свет. Хозяева еще точно не спали. Замешкавшись, человек в полушубке все же отворил калитку и ступил во двор. Холодная дрожь пробила его с ног до головы. В этом месте как будто бы что-то пряталось. Казалось, где-то в кустах сидит какой-то черт и пристально наблюдает за тем, как кто-то вошел в его двор. Неуверенными шагами человек дошел до входной двери и снова оглянулся. Как только уставшие и потускневшие глаза посмотрели на двор, в кустах шиповника мелькнули тени. Было ли это больное воображение или действительно нечистая сила, понять было трудно, но человек в полушубке вздрогнул и, затаив дыхание, открыл входную дверь. Мигом влетев в дом, он стремительно закрыл засов, тяжело дыша.

В нос ударил приторный запах, заставляющий вошедшего невольно кашлять. Легкий шлейф дымка был еле заметен в тусклых лучах света. Спертый воздух затруднял дыхание, что только усугубляло положение. Складывалось впечатление, что еще при входе на твою шею уже повесили петлю, и при любом удобном случае она взлетит вверх и потянет тебя за собой.

– Авдотька! – вошедшая, все еще пытаясь откашляться, стала снимать полушубок, – опять свои свечи поганые жжешь! Ну хоть окно открой, здесь и задохнуться недолго-то!

Старушка, кряхтя, сняла с себя калоши и развернулась. В прихожей царила все та же темнота, и лишь из большой комнаты, за деревянной белой рамой сочился свет, проскальзывая между деревянными разноцветными бусами. Через мгновенье в дверном проеме возник тонкий силуэт. На нем как будто не было лица, зато четко можно было разглядеть босые и неестественно тощие ноги, легкий шелковый халат чуть ниже колен, и странным образом повязанный на голове женщины платок. Костлявой рукой с длинными, тонкими пальцами и острыми ногтями она держала тонкую сигарету.

– Раиса, я разочарована, – томный голос перекрыл все звуки в округе. – Я была уверена, что как только ты услышишь чудный запах моих новых ароматических свечей, ты тут же его оценишь по достоинству!

– Чего я должна услышать? – Баба Рая поправила на плечах пуховый бежевый платок и направилась в зал, – ты что, уже со свечами разговаривать начала, Кашпировская?

Бабушка раскинула деревянные бусы и вошла в зал. Теперь она смогла увидеть и лицо своей подруги. Покрытое морщинами, бледное лицо с острыми скулами, тонкими губами и такими же тонкими нарисованными бровями. Глаза ее впали, и как будто были из хрусталя. Старушка медленно провела вошедшую взглядом, закуривая сигарету.

Бабка Рая оглядела мрачную комнату. Первое, что бросалось в глаза, это свечи, горевшие на маленьком черном столике – единственный источник света в комнате. Вокруг них лежало много хлама: сухоцветы, колода карт, непонятные разноцветные бусы, ожерелья и браслеты и, конечно же, пепельница, заполненная через верх бычками сигарет. На полу и на стенах комнаты красовались различные ковры с самыми причудливыми узорами.

– Понавешала ковров, – вздохнула старуха, – на потолок тоже прибьешь?

– Таким образом, я охватываю пространство со всех углов, чтобы не было никакой конкретной стороны, которая является нижним ребром, а другая – верхним. Мое пространство свободно от этих понятий.