День клонился к закату, похолодало, и я застегнула плащ. От непривычно долгой верховой езды болели спина и мышцы ног. Сегодня наша дорога заканчивалась на границе земель клана Лунар, в поселении, где уже всё было подготовлено к приезду высокопоставленных волвов. Я на время заглушила собственные опасения насчёт нападения Юджина и с осторожным любопытством осмотрелась.

В добротном бревенчатом доме, где нам предстояло отужинать и переночевать, царили тепло и уют. Хозяева много и натянуто улыбались. Их можно было понять, не каждый день они принимают гостей из правящего клана.

– О чём задумалась? – заговорщически прошептала Клара, наклонившись к моему уху. – Надеюсь, ты не оставила в клане жениха и твоё сердце не разбито? – подобный вопрос несказанно меня удивил. Отложив мягкий хлеб и приподняв брови, я посмотрела на даксарру. Она лишь дразняще подмигнула и продолжила есть. Возможно, когда-нибудь она перестанет меня удивлять, но учитывая её изобретательность и воображение, этот день настанет не скоро.

– Ты лучше спроси, дорогая сестрица, есть ли у неё мозги, чтобы думать, – хмыкнул сидящий напротив Юджин, привлекая к себе внимание. Я упустила тот момент, когда он захмелел. Видимо, хозяйское пиво пришлось ему по вкусу.

– Предлагаешь вскрыть череп и посмотреть их наличие? – нарочито громким шёпотом, чтобы все присутствующие непременно услышали, произнёс его приятель господин Кир.

– Неплохая идея. Всегда было интересно, что она за тварь такая, – кровожадно ухмыльнулся Юджин. В мягком свете комнаты его светло-карие глаза казались почти черными. Под столом моя права рука сжалась в кулак. Невыносимо хотелось потянуться к спрятанному в сапоге кинжалу. Разумеется, я бы никогда не решилась воспользоваться им против сына клана Лунар, но твердая рукоять в трудные времена придавала уверенности и спокойствия.

– Как вы смеете такое говорить?! – ахнула Клара, рассердившись. – Немедленно… – я позволила себе вольность и сжала её запястье, давая понять, что продолжать не стоит. Если даксарра потребует у них извинений, они точно выместят всю ярость от своего унижения на мне.

– Даксар17 Юджин и господин Кир просто так шутят, верно? Не стоит расстраивать даксарру Клариссу, – поочередно глядя каждому в глаза, отчетливо произнесла я. Спустя несколько секунд борьбы взглядов Юджин оскалился и с тихим ворчанием откинулся на спинку стула. Весь его вид говорил, что этот разговор ещё не окончен. Если он не напьётся до беспамятства, то через пару часов мне придётся нелегко. На краткое мгновение меня охватила усталость от этих бесконечных стычек, которые продолжаются, сколько я себя помню. В академии я по крайней мере буду избавлена от нападок братьев.

После ужина Кларе следовало отправиться спать пораньше, но она засиделась у очага с новыми знакомыми. Хозяйские дети, коих было шесть, обступили её с разных сторон. Самый младший мальчик и вовсе сидел у неё на коленях и просил рассказать сказку.

Мне вспомнилось, как я сама давным-давно сидела у камина в кресле-качалке с приютившейся у меня под боком сонной Кларой и зачитывала ей легенды волвов и других оборотней. В то время маленькая девочка, недовольная собственным именем, завидовала тому, что меня назвали в честь главной героини её любимой истории. Но какое еще имя могли дать волве, по людским меркам считающуюся принцессой? Кларисса, в честь прабабушки, которая в борьбе за власть одолела всех своих старших братьев и претендентов из других кланов. Говорят, белая волчица, в которую она обращалась, была просто огромной.

Словно прочитав мои мысли, Клара начала новую сказку.

– Так давно, что никто не знает, когда именно, случилась эта грустная история, – тихо и таинственно прошептала она, и я тут же поняла, какую легенду она намерена рассказать. – Жил на свете Белый Ветер – могучий сын самого бога Люпуса и королевы Льдистых Гор, обители четырёх богов, что простирались к самому небу. Летал Белый Ветер над землёй лишь зимой, выполняя свою работу и заметая всё снегом, напуская пургу, замораживая реки и озёра, покрывая деревья инеем. Три времени года жил он в Льдистых Горах и с нетерпением ждал, когда же вновь примется за работу. И не знал он иной доли и был ей рад. Не жалел он погибших из-за его стихии, принимал естественный порядок и не смел в него вмешиваться.

И вот однажды зимней ночью в разгар празднований, посвящённых Люпусу, Белый Ветер наблюдал сквозь медленно падающий искрящийся снег как вокруг большого костра собираются волвы, воздающие хвалу своему богу. Смотрел, как оборачиваются они волками и прыгают через пламя, как снова становятся на две ноги, смеются и распевают песни. Наблюдал он за танцующими волчицами в белых платьях, расшитых серебристыми узорами, с вплетёнными в волосы лентами, извивающимися словно змеи.

И тогда Белый Ветер увидел её. Была она высока, тонка и хрупка, словно снежинка. Бежали по её полупрозрачной коже голубые змейки вен, увидел он её седые волосы, серебристые как снег в свете луны, и единственную прядь золотых волос, оставшуюся напоминанием о былом солнечном цвете. Смотрел он в её лицо и видел в прозрачно-голубых, замерших и слепых глазах пустоту. Видел он как душа её светилась и как этот свет оттеняла спрятавшиеся глубоко внутри старое горе и печаль.

«Алу! Идём же танцевать!» – звали её подруги, хватали за руки и тянули за собой.

«Направляйте меня, сёстры. Боюсь сгореть в костре», – отвечала она нежным голоском и улыбалась бледными губами. Прыгала она через костёр, звонко смеялась, и развивались её серебристые волосы, подхватывал их Белый Ветер, касался дуновением золотой пряди.

И пусть холодна она была внешне, согрела Алу бессметную душу Белого Ветра, и не видел он никогда такой, как она. И не желал он с того момента ни на кого больше смотреть, лишь на неё.

Ступал он на краткие мгновения на землю светловолосым и синеглазым юношей. Говорил он со своей Алу, узнавая о ней все больше, а она узнавала его. И с тяжелым сердцем каждый раз возвращался к своей работе. Но продолжал Белый Ветер присматривать за ней лёгким снегопадом, инеем на деревьях и морозом на окне её дома, а позже, чем ближе был неумолимый час прощания, тем чаще стал наблюдать за ней изморозью, ложившейся льдом и блестевшей на земле точно зеркало.

Полюбил Белый Ветер всей душой свою Алу. За доброту её, за мягкую улыбку, за раненное сердце и золотистую прядь волос, полюбил её и белой волчицей, которой она оборачивалась порой, гуляя по лесу. Полюбил так, что поклялся ей в последний день зимы – как только вернётся, предстанет пред ней вновь и не расстанется он с ней больше никогда.

Улыбнулась нежно ему Алу, обхватила ладонями его лицо и подарила краткий прощальный поцелуй, всем сердцем веря его обещанию.

И вот ушёл он, чтобы вернуться следующей зимой. Обратился к матери, вечной владычице Льдистых Гор, сказал, что отыскал себе невесту в благословлённых его отцом землях. Предупредила королева, что век смертных оборотней короток, а он бессмертен и разобьётся спустя годы его ледяное сердце. Но ответил Белый Ветер: «Несколько десятков лет счастья с моей Алу дадут мне сил на всю оставшуюся бесконечность». Дала благословение королева, велела привести невесту следующей зимой.

И ждал с нетерпением Белый Ветер, изо льда и камня строил дом для своей Алу у подножия снежных гор Перитов.

Наконец наступила зима. Примчался Белый Ветер пургой на земли волвов, так не терпелось увидеть ему свою невесту. Заглянул в её скромный домик на опушке леса, где жила она одна с тех пор, как ослепла, а семья её погибла. Не нашёл он там любимую. Неужели не ждала она его больше? Пронесся он по деревне, заглянул к её подругам. И неистовствовал всё больше, от того крыши у домов сносило, и деревья в лесу гнулись до самой земли. Но не замечал он этого, словно раненый зверь, рычала и царапалась буря вокруг него.

Выглянула на минуту из-за туч серебристая полная Луна и сказала, где видела его Алу. Помчался Ветер в полуразрушенный им же лес и нашёл там свою любимую. Принял он облик беловолосого и синеглазого юноши и опустился на колени возле Алу. Лежала она, прекрасная и недвижимая, смотрела своими невидящими глазами в небеса. Грудь её больше не вздымалась, а ноги прижало к земле упавшее большое дерево. Всегда бледное лицо было теперь голубым, губы тёмно-синими, и лишь горела золотом на потускневших седых волосах одна единственная золотая прядь.