– Не пропадёте, лучше уж отдельно. И так мы навязались этому доброму человеку, – твёрдо сказала Бахрихон опа.

Я растерянно смотрела на их лица и мне стало жаль их.

– Опажон, Хафиза ещё так молода, ей всего четырнадцать лет. Может… может мы вместе… – начала говорить я, но Бахрихон опа строго посмотрела на меня.

– Ты в четырнадцать уже матерью была. Так лучше будет. Мне о тебе заботиться или о них? – ответила женщина.

Я не знала, почему Бахрихон опа так заботится обо мне, только в её глазах я видела доброе ко мне отношение. И я относилась к ней не иначе, как к матери.

Когда поезд наконец медленно остановился, Мирза взял наш мешок и пошёл к выходу.

– Не задерживайтесь, идите за мной. В темноте и потеряться можете, – сказал он, расталкивая людей и продвигаясь вперёд.

Я оглянулась и увидела, как Хадича и её дочь стоят и печально смотрят нам вслед. А что я могла? При всей своей доброте, мне нужно было думать и о себе. Бахрихон права, время тяжёлое, каждый сам за себя.

Выйдя из вагона, мы поспешили за Мирзой. Ночь, так быстро наступавшая, пугала. Мирза договорился с арабакешом, чтобы он отвёз нас к нему домой. Тот согласился, когда Мирза дал ему четверть буханки серого хлеба.

– Садитесь, ехать долго, – сказал он, положив мешок на дно арбы.

Нам он велел сесть на мешок и держаться за края арбы, что мы с Бахрихон опа молча и сделали. Мирза сел рядом с арабакешом и молодой парень стегнул плёткой старую клячу. Откуда у паренька была лошадка в столь тяжёлое время, я не задумывалась, скорее всего, из-за возраста животного, у него её не отобрали. Ехали и правда долго, в темноте я едва различала строения вдоль дороги, мы проезжали мосты через небольшие реки, ехали по пыльным дорогам, потом свернули с дороги и поехали по неровной, глиняной дороге. Часа через полтора, парень остановил свою измученную лошадь и Мирза спрыгнул на землю. Из своего вещевого мешка, он достал обещанный пареньку хлеб и достал из арбы наш мешок.

– Ну что? Пошли. Вот мой дом, – сказал Мирза, показывая на одноэтажное, длинное здание, кажется, побелённое, в темноте разглядеть было трудно.

Мы вошли в здание, огороженное покосившейся оградой и пошли по тёмному коридору. Мирза уверенно шёл в темноте и подойдя к своей двери, вложил ключ в замок. У меня от волнения билось сердце. Бахрихон, словно почувствовала, что мне страшно, сжала мою руку, в темноте я увидела её улыбающиеся глаза. Вдруг, тускло загорелась лампочка, такого я ещё не видела. В кишлаках горел только фитиль из ваты, чуть смоченной в масле, которые сами и скручивали, только в доме Турсун бая горели свечи, которые он сам привозил.

– Чего встали? Заходите. Наверное, есть хотите? Но чая нет, кухня общая, только утром откроется. У меня варёная картошка осталась, холодная, правда и даже есть немного хлеба. Припрятал на потом. Садитесь вот… на табуретку и вот, стул ещё есть. Я на кровать сяду, – сказал Мирза, положив мешок на пол и проходя к окну, где на подоконнике стояла алюминиевая кастрюля.

Он поставил её на маленький столик и взял с этажерки полотенце, в которое он и завернул несколько маленьких кусочков хлеба. Я, наконец, расслабилась, мне стало спокойно и уютно, в маленькой комнатушке Мирзы.

Казалось, во мне что-то изменилось, я не понимала что, но почувствовала свободу, которой у меня никогда не было.

– Вы по имени друг друга называете… так вы не мать и дочь? – спросил Мирза, внимательно рассматривая Бахрихон опа.

– Что Вы! Нет конечно. Как бы это Вам объяснить… мы… жёны, нет… мы женщины одного мужчины, жили в одном доме, я, правда, потом впала в немилость и хозяин милостиво оставил меня в доме прислугой. А Халида была любимицей Турсун бая, родила ему двоих детей. Но… они не выжили, – опустив голову, говорила Бахрихон опа.

Смотреть в глаза незнакомому мужчине, было не положено, но Бахрихон опа украдкой бросала смущённые взгляды на Мирзу.

– Двоих детей? Но… она же ещё сама ребёнок! Когда же она успела? – искренне удивился Мирза.

– Её в одиннадцать лет привели в дом бая, сначала, просто помогала по дому, прислугой была. Потом… хозяин очень сына хотел, ну… наследника. И Халиду повели в покои хозяина. Правда, у неё первая девочка родилась, её… она не выжила. Но хозяин не выгнал Халиду, даже полюбил её, а когда она сына ему родила, он её боготворил, – кинув взгляд на Мирзу, сказала Бахрихон опа.

– Это просто ужасно! Милостивый бай, нечего сказать. Ей в куклы играть, а она детей рожает. Сколько же лет было Вашему хозяину? И где он сейчас? Что заставило вас приехать в Ташкент? – поинтересовался Мирза.

– У нас девочки в куклы не играют, голод, беднота… идут в услужение или, если повезёт, женщиной бая станут. Халиде повезло. А хозяин… его нет, убили. Мы из кишлака от голода бежали, всё лучше, чем сидеть и ждать голодной смерти, верно?– сказала Бахрихон опа.

– Туда ему и дорога. Баям и басмачам не место в мире, где наступило такое время и вся власть перешла народу. Теперь жизнь будет налаживаться. Не сразу, конечно, но наступит день, когда все будут сыты. Равноправие и спокойная жизнь начнётся, – воодушевлённо говорил Мирза.

Но мне не понравилось, что он так сказал о Турсун бае.

– Да у тебя глаза закрываются, девочка. Иди, ложись на кровать, я на стул пересяду. Кровать большая, вместе поместитесь, а я на полу лягу, вот… курпачу постелю и лягу, – вставая с кровати, сказал Мирза.

Я и правда очень устала и жутко хотелось спать. Поэтому быстро легла и закрыла глаза. Но как часто бывает, когда сидишь, хочется спать, а ляжешь, сон пропадает. Думая, что я сплю, Мирза и Бахрихон опа перешли почти на шёпот.

– Сколько же тебе лет? – спросил Мирза, внимательно посмотрев на Бахрихон опа.

– Тридцать четыре скоро. А что? На завод не возьмут? Старая уже? – с волнением спросила Бахрихон опа.

– Какая же ты старая? Красивая. Сними платок, он почти все твоё лицо закрывает. Ты знаешь, что очень красивая? Чернобровая, с большими глазами, белолицая… я ещё в поезде это заметил, – сказал Мирза, не отрывая взгляда от Бахрихон опы.

– Скажете тоже. Красотой сыт не будешь, – смутившись, но всё же снимая платок с головы, ответила Бахрихон опа.

– Нет, нет, правду говорю. Может ты спать хочешь? Так ты ложись. Да и поздно уже, – сказал Мирза, не торопясь вставать.

– Я привыкшая ночами не спать. Да и неудобно, с мужчиной в одной комнате спать, – ответила Бахрихон опа.

Вдруг Мирза положил руку на руку Бахрихон опы, вздрогнув, она отдёрнула руку и опустила голову ещё ниже.

– Ты не бойся меня, Бахрихон, я ничего дурного не замышляю. Просто… как бы это сказать… мне скоро сорок лет, ни жены, ни детей. Всё некогда было, то одно, то другое. Ладно… поздно уже, утром вставать рано. Да… туалет в конце коридора, если что, – тоже смущаясь, сказал Мирза, наконец поднявшись со стула.