Я очнулся от прикосновения чьей-то руки к моему плечу – передо мной стоял Яхно. Он, ничего не сказав, поманил меня рукой и вышел из придела.
Мы зашли в небольшую комнатку, которая находилась на первом этаже колокольни. Меня, еще не вполне пришедшего в себя, поразило то, что стены, потолок, стол с тремя стульями в центре и пол из керамической плитки – все было белое. Три окна: на юг, на север и на запад – были открыты, и длинные белые тюлевые занавески до пола тихо колыхались на сквозняке. Это плавное движение невесомых занавесок в лучах вечернего майского солнца создавало ощущение сна. Олег подошел к западному окну и закрыл его – сквозняк немного успокоился. Он взял стул и сел с одной стороны южного окна. Я, по его примеру, сел рядом с ним с другой стороны. Яхно отодвинул занавеску вбок и, вглядываясь вдаль, спросил, подбирая слова:
– Ты видел?.. Видел каплю крови?.. Она была?
Я долго молчал, вспоминая все, что со мной произошло в приделе.
– Да, – тихо сказал я, не узнавая своего голоса.
Дальше об этом говорить не было смысла: мы поняли друг друга. Я почувствовал, с ним произошло то же самое, что и со мной, когда он впервые остался один на один с образом Спасителя (с образом ли?).
– А кто нарисовал эту фреску? – спросил я Яхно после долгой паузы.
– Тебе про это потом Максим расскажет, – сказал Олег. – Я же пока расскажу про Ивана, коли обещал. Если вы были друзьями в детстве, то знаешь, наверное, что он еще до школы, в пять лет, упал с сеновала и повредил оба колени, да?
Да, вспомнил: я помню, как Ваня говорил, что после школы он пойдет сразу в армию. Я тогда удивился и спросил: «Как это так? Ты что, в одном классе два года просидел?» Ваня рассмеялся и рассказал про то, как сломал ноги и как пролежал год в кровати.
– Если я не ошибаюсь, то, вроде бы, у врачей никак не получалось поставить его на ноги? – спросил я Олега.
– Так и есть, – сказал она, все также глядя вдаль. – Отец у него умер от ран, когда Ивану было три года всего. Тяжело было его матери: она же тоже фронтовичкой была и также была несколько раз ранена, как и отец Ивана. Сам Иван был единственным и поздним ребенком: из-за ран долго у его родителей не получалось с этим делом. А тут еще и единственный сын, после смерти мужа, калекой стал. Она возила его к разным врачам, и даже к столичным, но результата не было. Когда в очередной раз они вдвоем ездили в Москву, то какая-то богомольная старушка посоветовала поехать на Белое море к одному монаху-чудотворцу. В безысходном горе хватаешься же за любую соломинку – мать Ивана, взяв сына, поехала туда. Как она разыскала этого монаха – я не знаю, но все же разыскала, и этот монах поставил маленького больного мальчика на ноги…. К чему я это говорю? Было еще одно чудо, если можно сказать так, уже в Афгане – потом узнаешь. А пока скажу немного про себя. Ты, Валера, если взять по военному табелю о рангах, по званию будешь никак не меньше полковника, а то и выше, да? Сколько народу у тебя в подчинении?
– Ну, народу не так уж и много, только каждый человек у меня в подчинении – сплошь самородки и таланты… почти.
– Я про это и хотел сказать. Сам я полковник ГРУ в отставке. У нас взвод количественно как обычное отделение. Да-а, были дела…. От службы отошел еще в конце 1995 после очередного ранения в Чечне, к тому же у меня появилась Соня. Вот тогда я познакомился с… отцом Максима, с Колесовым Петром Львовичем и стал работать у него (про него потом). Матери у Сони нет – я ее грудным ребенком нашел в развалинах Грозного весной 95-го. Так моя цыганская жизнь обрела смысл: дороже ее, и кроме нее…, у меня нет никого на свете. Я в Афгане был тяжело ранен: граната взорвалась прямо под ногами. Тело от осколков спас бронежилет, а ноги посекло, и… я уже не мог стать отцом. Ну, ладно, давай по порядку. Извини, что так обрывочно рассказываю тебе – я не знаю с чего начать….
РАССКАЗ ЯХНО
Попал я в Афганистан почти сразу после Рязанского училища, которое я закончил, к слову сказать, с красным дипломом и имея звание мастера спорта по самбо и по плаванию. Была специальная подготовка в течение некоторого времени, после чего я стал командиром взвода спецназа ГРУ. Был 1984 – как мы были молоды тогда, Боже мой! В 1985, вроде бы осенью, в мой взвод перешел зам комвзводом из соседнего взвода нашей же роты Иван Левков: мой сержант уволился, уволились еще несколько сержантов в роте, ну, и командирами становились самые опытные и способные. Я не знаю, как Иван попал вообще в Афганистан: единственных в семье детей не брали туда. Видимо, он настоял на своем. У нас так-то не было случайных людей: был жесткий отбор вначале, а потом полгода учебки в той же Рязани. Нельзя сказать, что мы подружились или нашлись какие-то общие темы для разговора – нет, ничего такого не было. Была тяжелая служба в сложнейших условиях: то мерзнешь на горных перевалах, то сидишь в засаде среди раскаленных камней в выжженной солнцем долине. Впрочем, все это мелочи, когда тебе двадцать три. Тяжело было, когда мы теряли таких же молодых, как и сам тогда, парней.
Нас было на том задании одиннадцать. Я помню их всех до сих пор и могу назвать фамилии, но тебе эти фамилии ничего не скажут. Высадились мы утром 31 декабря 1985 в горах недалеко от афгано-пакистанской границы. Была информация, что моджахеды хотят перевезти сразу большой караван со «Стингерами», и что всю операцию тщательно планируют американцы. У нас план был такой: расставить небольшие группы на всех потенциально возможных путях перехода каравана и, в случае чего, высадить десант на вертолетах и уничтожить этот караван. Вроде бы все просто, да мы недооценили врага, и это дорого нам обошлось.
Тогда за этими ПЗРК мы постоянно охотились, и дело не Звездах Героя, которые были обещаны, а в элементарном чувстве самосохранения: мы же на все операции летали на вертолетах, а «Стингер» штука очень противная как для вертолетов, так и для самолетов, особенно для пассажирских лайнеров при взлете. Все мы хотели живыми вернуться домой.
Да, нас было одиннадцать…. И место, казалось, выбрали идеальное для засады. Одного не учли: те, кто планировали операцию по переброске ракет, тоже имели это в виду и организовали засаду на тех, кто собирался залечь в засаде в том месте. В моем отряде были, кроме меня, семь моих солдат, а также приданные два сапера и один связист. В случае выведения рации из строя, мы должны были дать сигнал ракетами. Так вот, как и говорил, мы думали, что нашли идеальное место для засады, а оказалось, что посреди того места, где мы рассредоточились, были хитро устроены места для двух душманов: под двумя большими камнями были вырыты углубления, сверху уложена сваренная арматура и все это завалена аккуратно камнями. Даже камни были подточены и вставлены в ячейки арматуры, словно бриллианты в оправу. Часовые были выставлены выше и ниже по склону горы, а то, что прямо из-под земли появятся два моджахеда-смертника посреди отряда, словно джинны из бутылки, – это было что-то! У одного был гранатомет, и его выстрел взорвал радиста вместе с рацией – его после выстрела сразу же срезал Иван. Второй выскочил сразу после взрыва, кинул связку гранат в сторону троих солдат, сидевших вместе и ужинавших тушенкой из одной большой банки, а сам, обвешанный противопехотными минами МОН-50, побежал в мою сторону. Я даже не помню, какая сила меня подбросила за камень, так как видел, что Иван среагировал быстро и стал стрелять по второму. Взрыв был очень сильный, и убило еще двоих и ранило, правда, легко, одного. Мы остались вшестером, к тому же без радиста и рации.
Надвигалась страшная для нас Новогодняя ночь. Мы понимали, что караван, скорей всего, пойдет через нас, но пока его не было, и мы не могли дать сигнал ракетами: а если у других групп произошло подобное тому, что случилось с нами? Может, это специально сделано для того, чтобы мы выстрелили сигнальными ракетами и все силы бросили сюда, а «Стингеры» в это время спокойно перевезут совсем в другом месте. Надо было переждать ночь рядом с телами убитых моих солдат.
