Дверь в купе тихо открылась, и яркий луч утреннего майского солнца ослепил меня.

– А-а, вы уже проснулись? – спросила с дежурной улыбкой проводница. – Доброе утро! Через час мы прибываем на конечный, так сказать, пункт нашего маршрута. Вы вчера от оплаченного ужина отказались, а с завтраком как?

– Пожалуй, чай я выпью с бутербродом, – щурясь на яркий свет, ответил я. – Если, конечно, это входит в стоимость билета – так уж и быть…

Проводница кивнула головой и зашла в купе СВ, в котором после Зеленого Дола, где мой попутчик вышел, я ехал совершенно один. Женщина потянулась за подносом, на котором стояли пустой стакан и сахарница, но, к счастью, не успела его взять: поезд как-то странно дернулся и очень резко стал тормозить. Проводница охнула и упала на пустое место напротив, при этом вполне ощутимо стукнувшись затылком о стенку купе. Я и сам спросонья не успел сгруппироваться и суть не свалился на пол, и лишь упершись плечом о край столик, удержался на диване.

– Вроде бы не должно быть больше остановок до Йошкар-Олы или же я ошибаюсь? – спросил я, обращаясь к проводнице, когда скрип тормозов прекратился и поезд остановился.

– Да, так и есть, – растеряно ответила она, поправляя свою прическу и глядя на меня через зеркало. – Сейчас попробую узнать, что там случилось – мне самой интересно. Впрочем, сперва я вам принесу ваш завтрак…

Проводница вернулась минут через пять и со слегка растерянным видом сообщила довольно громко, что локомотив нашего поезда сломался, и состав наш будет теперь стоять неопределенное время, пока не найдется другой тепловоз.

– То есть как это – «сломался»?! – послышался насмешливо-недовольный женский голос из коридора. – Интересное дело! Я пятьдесят лет езжу на этом поезде, и никогда такого не было. Было вот, помню, в восемьдесят втором, как раз сразу после смерти Брежнева, опоздали на пятьдесят минут, но там причины были не в поломке локомотива…

– Пожалуйста, все претензии не ко мне, – с таким же тоном перебила пожилую пассажирку проводница, выглянув в коридор. – Я же не начальник депо, где проверяют технику и даже не начальник поезда. Если хотите, могу только чаем угостить вот. Не желаете?

Я не спеша позавтракал и улегся на свое место лицом к окну, задумчиво уткнувшись взглядом на освещенную утренним солнцем стволы высоких мачтовых сосен. Как ни странно, а, может, и закономерно, – мне было даже в некоторой степени забавно то, что мы застряли в часе езды от конечной станции: почти все так же, как и в моей жизни… В данный момент я так сильно вымотался и устал, что даже вынужденная пауза абсолютного покоя посреди леса – это просто награда…

Невольно я мысленно переместился во времени на четырнадцать лет назад. Мне тогда – Боже мой! – было тридцать пять лет всего, но я уже был начальником конструкторского бюро одного из НИИ Министерства обороны, который занимался разработкой различных электронных узлов для Ракетных войск стратегического назначения и для войск ПВО. В начале нулевых работа в нашем институте шла, мягко говоря, ни шатко, ни валко. Вроде бы что-то придумывали, но дальше разработок в целом ничего не продвигалось. Да и специалистов хороших оставалось все меньше и меньше, – я и сам уже для себя в какой-то момент решил было уйти на «вольные хлеба», но не успел…

Помню как сейчас тот дождливый хмурый апрельский день 2002 года, когда с утра внезапно пришла вводная, что к нам едет Президент страны. Начальство института забегало-зашуршало, все вокруг забурлило, словно в чайнике, в которую воду налили совсем немного, поставили на огонь и забыли. Нам в отделе велели сидеть и делать вид, что все напряженно трудятся, чем мы и занялись.

Прошло около двух часов. Все знали, что кортеж Президента сорок минут назад въехал на территорию нашего института и сейчас Глава государства в хмуром настроении (прошел слух) инспектирует по своему усмотрению основной корпус. Наш отдел находился в соседнем корпусе, который с главным соединялся длинным стеклянным переходом на уровне третьего этажа, и мы надеялись, что суровое «государево око» благополучно минет нас. Но неожиданно в какой-то момент, без всякого объяснения причин, вдруг вызвали меня к проходной института, что мне показалось очень странным: ну, хорошо – вызывает начальство, но к проходной-то зачем, тем более за окном холодный дождь со снегом? Какое же было мое изумление, когда я, пройдя через главный корпус, вышел на улицу: меня прямо в дверях встретил наш тогдашний Министр обороны и, загадочно улыбнувшись, кивнул в сторону большого правительственного лимузина с флажками России на капоте.

– Валерий Ильич, вам туда, – сказал он.

Я просто обомлел: я и Министра обороны вижу впервые воочию, а тут, по всей видимости, меня приглашают на разговор с самим Президентом. Подойдя на ватных ногах к лимузину, абсолютно не обращая при этом никакого внимания на непогоду, я словно коала, очень неловко взгромоздился через заднюю приоткрытую дверь на мягкое кресло и очутился лицом к лицу с Главой государства. В довольно большом салоне автомобиля было четыре места. Я разместился на одном из основных – по ходу движения; Президент, который рассматривал какие-то документы, сидел в противоположном углу по диагонали за раскладным столиком на дополнительном сиденье – против хода.

– Добрый день! – дежурно улыбнувшись, устало поздоровался он. – Я прошу прощения, что распорядился вызвать вас сюда, но мне хотелось побеседовать именно так с вами, чтобы никто не мешал нам.

Лимузин мягко тронулся места, выехал за ворота и направился в сторону Ярославского шоссе в сопровождении машин охраны. Президент молчал и, углубившись в чтение документов, словно бы позабыл обо мне. Так прошло минут пять, пока он, убрав все свои бумаги в кожаную папку и спрятав ее в миниатюрный сейф, расположенный между передними дополнительными креслами, не обратился ко мне с довольно странными словами:

– Валерий Ильич, вы знаете, кто такой Иван Терентьевич Пересыпкин?

Голова моя соображала очень плохо, и я, особо не задумываясь, ответил отрицательно.

– А знаете такие фамилии, как Смирнов, Любович, Антипов, Рыков, Ягода, Халепский, Берман?

Я никак не мог понять, что к чему: вроде некоторые фамилии известные – из истории тридцатых готов, но какое отношение они имеют ко мне?

– В нашем КБ таких сотрудников нет, – недоуменно ответил я, так как что-то надо было сказать. – В отделе кадров вот есть Смирнов…

– Я не про ваш институт, – вполне добродушно рассмеявшись, перебил меня мой собеседник. – Ну, если вы не знаете таких персонажей, то в целях, так сказать, общего образования, напомню вам, что все они перед Отечественной войной отвечали за развитие связи в нашей стране…

– И вроде бы все они расстреляны, – начиная немного приходить в себя и выуживая из памяти какие-то обрывки, предположил я: то ли из какой-то книги, то ли когда-то смотрел передачу про них по телевизору, – но что-то такое отложилось в голове.

Президент строго взглянул мне в глаза.

– Да, так и есть, – выдержав недолгую паузу, продолжил он, – но кроме Пересыпкина. Он стал наркомом связи в 1939 году в возрасте 35 лет и был им до середины 1944 года. В том же 1944 году он, в свои 39 лет, стал самым молодым обладателем звания маршала войск связи. И это он обеспечивал все наши войска во время Отечественной войны управлением и связью… Впрочем, не будем углубляться в историю. – Президент глубоко вздохнул. – Я не буду ходить вокруг да около… Вы и так все знаете, как обстоят дела в вашем институте, да и в других таких же НИИ: нехватка профессиональных кадров и особенно талантливой молодежи, моральное и физическое устаревание материальной базы и так далее, и так далее. А нам надо строить новые космические корабли, создавать принципиально новые и модернизировать старые стратегические ракеты, формировать концепцию беспилотных летательных и не только летательных аппаратов – и везде нужна наша собственная электроника, а ее нет. Нам нужен такой человек, как Пересыпкин в этой области, и я думаю, что вы справитесь с поставленной перед вами задачей. Мы оба знаем, какая у нас ситуация в стране: слишком много свободы, слишком много говорунов, слишком много экспертов, которые ни за что не отвечают. Поэтому сделаем так: вы будете моим советником, и по вашим рекомендациям я буду делать те или иные распоряжения, но отвечать будете вы – так будет очень даже справедливо, думаю. Если вас пустить в плавание без поддержки, то вас съедят очень быстро…