— Нет. Мы еще не закончили разговор. Ты так хорошо все объясняешь — объясни заодно свое столь своевременное появление на моем острове. И почему ты появилась там одна, а не с бригадой коллег.

— Тут ты прав, — смутилась она. — Тебя действительно подставили. Но не я! Я бы ни за что не подставила собственного мужа!

— Шварцмана.

— Для меня ты всегда был и остаешься Джоном! И я всегда мечтала тебя вернуть! Я, кстати, выяснила правовые вопросы. После обратной перезаписи ты не понесешь ответственности за свои действия после первой процедуры. Юридически будет считаться, что весь этот период ты был невменяем.

— Большое спасибо. Всегда мечтал быть психом со справкой.

— Невменяемый — это не псих, а человек, который не может отвечать за свои действия… ты ведь даже имя свое забыл! Ну а мое начальство, конечно, тоже хотело тебя найти. Но по другим причинам.

— Ну еще бы!

— Но найти тебя не удавалось. Если бы ты развил бурную экономическую деятельность, появление нового миллиардера на рынке не прошло бы незамеченным…

— Ну, миллиарда там все же не было.

— С тем, что было, и способностями Шварцмана ты бы быстро его сколотил. Но ты не унаследовал в придачу к способностям и шварцмановский финансовый зуд. Тебя вполне устроило просто залечь на дно. Точнее, на свой остров. Мы этого не знали. И были ограничены законом в возможных средствах поиска. Альянзу, конечно, ничто не ограничивало, но она, как ты правильно сказал, тебя не искала, потому что понятия не имела, что искать надо именно тебя. Они знали, что финт, чуть не оставивший их без штанов, мог провернуть Шварцман, но знали и то, что Шварцман убит в перестрелке с полицией еще до этих событий. И вот кому-то в отделе пришла в голову гениальная, мать его, идея…

— Пустить Альянзу по моему следу, а самим уже пойти по следу Альянзы. В надежде в последний момент все-таки сцапать меня раньше, чем это сделают они.

— Да. Я понятия об этом не имела! Мне не говорили… Но потом Кайл все же проболтался. Ты и Кайла не помнишь?

— Нет.

— Твой приятель. Он счел, что это слишком подло, и рассказал мне. А я побежала к начальству, грозя устроить скандал на весь мир. Юридически мы ведь не имели права применять неотработанную технологию на человеке… да и сама эта технология до сих пор тайна… Короче, наверху меня выслушали. Сказали, что останавливать процесс уже поздно. Но предложили развернуть его в операцию, которая, в случае успеха, решит все проблемы. В общем, я увольняюсь из полиции и действую без прикрытия, на свой страх и риск. Спасаю тебя. По правде говоря, тут я действительно чуть не опоздала — наши информаторы в мафии сработали недостаточно оперативно… Потом совместными усилиями, не стесняя себя рамками закона, мы громим руководство Альянзы. Потом тебе возвращают личность Джона…

— А я радостно возвращаю денежки… — в тон ей произнес я.

— Да, но не все. Часть нам разрешено оставить.

— Сколько?

— Десять миллионов. На двоих.

— Как это щедро! Почти два процента моего состояния!

— Джон, но ведь это краденые деньги! От того, что ты их украл у преступников, суть не меняется. Преступники-то откуда их взяли? Эти деньги необходимо вернуть обществу.

— То есть правительству. Заветная мечта моего детства — ах да, у меня же его не было. Так что там дальше в этом гениальном плане?

— Нас пропускают через программу защиты свидетелей, и мы становимся новыми людьми… нет, не в том смысле, просто по документам — и живем долго и счастливо где-нибудь в собственном особнячке. Или, если будет такое желание, возвращаемся на службу, в другой отдел под новыми именами.

— Значит, полиция предложила нам поработать киллерами. Как мило. Нет, я не испытываю никакого сочувствия к мафии. Но неужели даже в интересах пресловутого общества нельзя было действовать законным путем?

— А ты вспомни, какими методами нам пришлось пользоваться. И заодно — сколько денег мы… ты потратил, нашему отделу бы в жизни столько не выделили. И при всем при этом ущучить в чем-то противозаконном удалось лишь Пэйна, низшее звено в цепочке. Да и его мы попросту взяли на понт, сфабриковав доказательства — при официальной проверке он бы, скорее всего, отмазался. Ты сам говорил — мафия давно уже не маргинальные головорезы. Таких-то, уличных бандитов, отлавливают без особого труда, а вот добраться до верхов с соблюдением всех юридических формальностей оказывается практически невозможно. Тем более, верхушка Альянзы обосновалась на территории Союза. Мы, конечно, официально сотрудничаем с нашими черными братьями, но, сам понимаешь… — Миранда поморщилась. — Здесь у полицейского на каждой ноге повисает по десять адвокатов, проверяющих, достаточно ли громко и внятно были зачитаны права серийному убийце, взятому с поличным над расчлененным трупом изнасилованного ребенка. И если вдруг окажется, что полицейский где-то пропустил артикль іЬе, убийца должен быть освобожден! А уж если этот убийца черный, как оно, кстати, чаще всего и бывает, то и подавно окажется, что в преступлении виноват не он, а белые расисты, жившие сто пятьдесят лет назад. И их современные южные пособники, само собой. Это все не говоря уже о том, как янки вообще любят сотрудничать с конфедератами. И потом — тут есть одна тонкость… Альянза совершает преступления на территории КША, а налоги платит в Союзе. Это в прошлом веке мафиозных боссов чаще всего брали за неуплату налогов — сейчас они делают это достаточно исправно… Поэтому местные власти не так чтоб очень заинтересованы в ее ликвидации.

— А наши — в ликвидации клана Спинелли, не так ли? — усмехнулся я.

— Ну, нельзя все сводить к экономике… но, конечно, более активно мы боремся с теми, кто причиняет нам больше вреда. Согласись, это разумно.

— И на Кубе теперь победит Спинелли.

— Ну должен же кто-то там победить.

— Но это осознанное решение.

— Мне не докладывают, — усмехнулась Миранда. — Но, видимо, да. Лучше уж казино и бордели, чем тоталитарная наркофабрика. Для всех лучше, включая самих кубинцев. В конце концов, Лас Вегас тоже построила мафия, и ничего.

И вновь я несколько секунд молча смотрел на нее. Ноющая боль, однако, разливалась по всей руке, от плеча до кисти. Да, насчет часа я погорячился. Статические нагрузки куда хуже динамических.

— Значит, сейчас ты не офицер полиции, — сказал я наконец.

— И никогда им не была, — улыбнулась она. — Перед этой операцией мою запись удалили из базы данных.

— В таком случае, у тебя нет никаких прав тыкать в меня пистолетом. Положи оружие и уйди с моей дороги.

— Джон…

— Меня зовут Мартин! Мартин Мейер.

— Джон, если все дело в деньгах…

— Нет! Не в деньгах. Живя на своем острове, я их почти не тратил, но в любом случае я бы не согласился на твой план за все деньги мира. Ты и твое начальство не учитываете самую простую и самую важную вещь. Неважно, кому раньше принадлежало это тело. Неважно, каким образом возникла моя личность. Важно, что теперь это личность Мартина Мейера. И попытка стереть мою личность означает убийство. А я никому не позволю себя убивать. И не может быть никакого аргумента, который убедил бы меня сделать это. В принципе не может, ибо не может быть ничего ценнее жизни, своего личного бытия, без которого все прочее теряет смысл.

— Джон…

— Мартин!

— На самом деле в твоем мозгу еще сохраняются остатки прежнего Джона…

— А в моем желудке еще сохраняются остатки сэндвича с бараниной. Что отнюдь не делает меня бараном.

— Джон, я люблю тебя! — вот уж не думал, что когда-нибудь увижу в глазах Миранды слезы. Но, честное слово, они и впрямь заблестели самым подозрительным образом. — И ты… нет, я понимаю, сейчас — нет, но раньше… и все можно вернуть… нам было так хорошо вместе… ты просто не помнишь, как нам было хорошо…

— В последний раз говорю вам, леди: Джон Деннисон умер. У меня с ним не больше общего, чем у нового владельца дома с его прежним покойным хозяином. Примите мои соболезнования, но больше я ничем не могу быть вам полезен. И, кстати, мое мнение о любви вам известно. В мире полно идиотов, готовых совершить из-за нее самоубийство, но я не из их числа. Уж из-за этой-то причины — в самую последнюю очередь.