Мысль о ней в моей одежде что-то всколыхнула у меня внутри, и я представляю, как хватаю ее и несу в свою кровать. Мне это совсем не нравится. Это сделка, и ничего больше.

– Я принесу тебе что-нибудь. Мы можем послать кого-нибудь за твоими вещами завтра. Оставь ключи на кухне.

После быстрого душа я надеваю серую футболку, которую Роман оставил для меня на дверной ручке, забираюсь в большую кровать с балдахином и уютно устраиваюсь под толстым одеялом. Я посмотрела время на телефоне, прежде чем лечь в кровать. Уже давно за полночь, но я не могу уснуть. И главная причина этого не в том, что я нахожусь в чужом доме. Намного важнее то, что я на расстоянии пары дюжин ярдов от него. Даже просто думая о нем, мой и так поджаренный мозг сходит с ума.

Грудь Романа полностью покрыта татуировками. Я их видела, когда расстегнула рубашку, но у меня не было достаточно времени, чтобы рассмотреть рисунки. Я жалею, что не сделала этого, потому что необходимость раскрыть хотя бы некоторые из его секретов поедает меня изнутри. Русский пахан – это загадка и полная противоположность прямолинейным смешным парням: таким, которые могут меня рассмешить и которые обычно меня привлекают. Мне нравится ощущение беззаботности, нравится кто-то, с кем легко общаться и кого еще проще бросить: мужчина, который не будет требовать от меня раскрыться. Привязываться к пахану сильнее, чем необходимо для того, чтобы этот план сработал, неблагоразумно.

Я закрываю глаза, и образ Романа, хватающего меня за бедро в то время, как его грешные губы оставляют линию из поцелуев на моей шее, заполняет сознание. Как будто сама по себе, моя рука скользит вниз по животу и останавливается между ногами. Я кладу палец по центру, слегка нажимаю и издаю стон. Нет. Я не должна получать удовольствие, думая о человеке, который угрожал убить меня. Это так неправильно. Я быстро убираю руку, засовываю обе под подушку и пытаюсь игнорировать боль между ногами. Я не буду этого делать.

Часами я лежу в кровати без сна, вцепившись в подушку, ожидая, пока мое предательское тело успокоится. Оно не успокаивается. На самом деле становится только хуже: так, что я не могу больше это терпеть, поэтому в конце концов поддаюсь желанию, и рука скользит обратно между ног. Я кончаю за несколько секунд, уткнувшись лицом в подушку и с именем убийцы на губах.

Мой телефон звонит, когда я расстегиваю рубашку, имя дяди отображается на экране. Старая свинья обычно любит поспать до полудня по воскресеньям. Я знаю только одну причину, по которой он стал бы звонить так рано.

– Что такое, Леонид? – рявкаю я в телефон.

– Я слышал, что ты привез к себе женщину. Она все еще в доме?

– Это мой дом, поэтому тебя это не касается.

– Значит, да. Ты никогда не приводишь своих шлюх домой, – говорит он, и мое тело застывает.

– Если я еще хоть раз услышу, что ты ее так называешь, в разговоре со мной или кем-то еще, я перережу тебе горло. Ясно?

– Что, черт возьми, на тебя нашло, Роман?

– Я ясно выразился, Леонид?

На другом конце линии повисает тишина, затем он отвечает: «Да».

– Хорошо. – Я кладу трубку.

Я ненавижу этого человека, но не могу рисковать и избавиться от него, и неважно, как сильно этого хочу. Леонид слишком много знает, и он мне нужен здесь, где можно все время присматривать за ним.

Я тянусь за костылями, опираясь на тумбочку, ставлю их по бокам и поднимаю себя. Подставив костыли под мышки, я делаю глубокий вдох и совершаю несколько первых, болезненно-медленных шагов. Колено обычно не сгибается по утрам, но оно намного лучше, чем было месяц назад. Все те часы физиотерапии наконец-то окупаются, но я все еще очень далек от того, чтобы избавиться от чертова инвалидного кресла. Я ненавижу эту проклятую штуку, но у меня до сих пор бывают дни, когда боль настолько сильна, что даже невозможно пошевелить правой ногой.

Когда я найду ублюдков, которые подложили эту бомбу, то с наслаждением их убью. Вероятно, наркоз все еще действовал, но я помню двух человек, которые разговаривали в моей больничной палате. Я не узнал их голоса и не уловил всего смысла сказанного, но услышал достаточно, чтобы понять: они были замешаны.

Один из них, возможно, моей плоти и крови и живет под моей крышей. У меня нет доказательств, но я почти уверен, что Леонид сыграл в этом свою роль. Кто же второй из них? Мне нужно это выяснить.

Когда я выхожу из комнаты, то слышу звук слегка фальшивого пения, раздающегося из кухни, и вижу Нину, которая роется в холодильнике. Я знал, что она невысокая, но из-за того, что прошлую ночь провел в инвалидном кресле, не получилось точно определить ее рост. Она даже ниже, чем я думал: от силы пять футов.

Низ моей футболки достает ей до колен, и в ней она выглядит комично. Сейчас она босая, и ее макушка не дотянула бы даже до моей груди.

Она стоит спиной ко мне, поэтому не видит, как я подхожу и встаю у обеденного стола в нескольких шагах позади нее.

– Нашла что-нибудь интересное в этом холодильнике? – спрашиваю я.

Нина подпрыгивает с испуганным вскриком и захлопывает холодильник.

– Черт, ты почти довел меня до сердечного при…

Она останавливается на полуслове и просто стоит, уставившись на меня огромными глазами. Я думал, что она удивится, увидев меня не в инвалидном кресле, но эмоция, отобразившаяся на ее лице, – не удивление. Это страх.

– Нина? – Я делаю шаг в ее направлении.

Она вздрагивает и делает шаг назад, натыкаясь на холодильник. Ее дыхание учащается, становится поверхностным, как будто она не может вдохнуть достаточно воздуха, ее руки слегка дрожат. У нее паническая атака. Понятия не имею, что ее вызвало, но она в ужасе от чего-то, и я практически уверен, что «что-то» – это я. Бред. Всего несколько часов назад я держал ее у себя на коленях, и Нина совсем не казалась напуганной.

– Роман, – говорит она наконец, голос чуть громче шепота. – Прошу тебя, сядь. Пожалуйста.

Я не вижу смысла в ее просьбе, но делаю два шага к обеденному столу, выдвигаю стул и сажусь. Нина остается прикованной к месту перед холодильником, но, кажется, хотя бы ее дыхание возвращается в норму.

И я случайно вспоминаю о том, что она сказала, когда мы приехали. Сейчас я ясно это помню, и мне не нравится, к чему все идет.

– Ты кое-что сказала прошлым вечером. Мне нужно, чтобы ты объяснила, что имела в виду.

Она моргает и мотает головой.

– Что конкретно?

Ее голос окреп, он почти нормальный, но тем не менее она не двигается с места. Ее спина приклеена к холодильнику, как будто она хочет раствориться в нем.

Я останавливаю взгляд на ее лице, чтобы наверняка уловить реакцию.

– Что ты имела в виду под «я не фанат всего большого»?

Она моргает и вместо ответа разворачивается и бежит к себе в комнату. Дверь с грохотом закрывается, и в то же самое время приходит осознание, и гнев закипает у меня внутри. Кто-то причинил ей боль, и если она так реагирует, то, видимо, все закончилось действительно плохо.

Часы на тумбочке показывают два часа дня. Нельзя оставаться в запертой комнате весь день, я это знаю. Но тем не менее не могу заставить себя выйти и столкнуться с Романом после того, что произошло утром. Он, наверное, думает, что я сумасшедшая. Боже, даже спустя два года я все еще больная на всю голову.

Мое состояние улучшалось. Я достигла того, что безпаники могла находиться в компании огромных мужчин. И даже могла вести нормальный разговор, если они меня не касались. Да, многие люди, особенно мужчины, выше меня. Но большинство из них не вызывают паническую атаку. Я реагирую только на мужчин, которые одного роста с Брайаном и у которых внушительная мышечная масса.

Роман совсем не похож на Брайана, который был блондином и выглядел как серфер, но у них примерно одинаковый рост и комплекция. Может быть, если бы меня как-то предупредили, или если бы я знала, чего ожидать, я бы не отреагировала так остро. Но я все еще была сонной, и когда Роман вдруг возвысился передо мной, я просто впала в ступор.