Пришлось их успокоить и съесть три штучки, приятно хрустевших корочкой. Побывали мы у швей, зашли в теплицы, а оттуда направились до конюшни и кузницы: в честь праздника и воскресного дня дядя Толя и дядя Витя тоже не работали, но вечером им всё равно нужно было забирать коней с пастбища и вести на водопой: дядя Толя необходимость выпаса подтвердил своей привычной шуткой: война – войной, а обед – по распорядку.

Здесь отчёты мне пришлось давать более подробные: и какой у меня график занятий будет, и какая полоса препятствий на тренировочной площадке охраны, и сколько лошадей в конюшне и как за ними ухаживают. Пообещал наделать фото и скинуть, чтобы им легче было представить, какие изменения в тренировки мне прописать исходя из имеющихся тренажёров. Так как мы договорились, что после экскурсии будем ждать Перловых у конюшни, чтобы вместе сходить до храма Покрова на Нерли, то спешить нам было некуда, и я с удовольствием отвечал на вопросы. Да и просто пообщаться со своими наставниками мне хотелось – казалось бы, прошло всего несколько дней, а я уже успел соскучиться. Хватило времени до конюшни сбегать, где узнав меня, приветливо захрапели кони; а поняв, что я сегодня без вкусняшек – недовольно. И Красавка двух своих щенков привела – остальных уже разобрали, так что я с удовольствием поиграл с Четом и Уханом, которого так назвали за обвислые уши.

Вскоре семья Перловых вышла через калитку монастыря, и мы все вместе неспешно направились в сторону собора Покрова на Нерли. Впрочем, увидев пешеходный мост, проходивший над железной дорогой, младшее поколение Перловых стало ускорять шаг. Вслед за ними стали ускоряться и Геннадий Алексеевич с Оксаной Евгеньевной. Наигравшись на мосту, и посмотрев на поезда, проходившие внизу, дети спустились на дорогу к храму, выложенную из каменных плит и затрусили по ней.

Москва. Расположение Преображенского полка.

Идя из столовой, император обратил внимание на бледность и излишнюю серьезность внука.

– Что с Сашей? Он что-то сегодня хмурый и заторможенный, и молчит всё время, что на него не похоже, обычно-то он разговорчив и живо интересуется происходящим, – спросил он у наследника.

– Да, и пообедал он плохо. Говорит, что утомился во время молебна – в машине было прохладно, в соборе душновато и жарко, на перепад температур грешит.

Император подозвал внука, и пока они шли, расспросил о состоянии здоровья и впечатлениях от посещения Преображенского полка.

– Вернёмся в Кремль, врачу покажитесь, – бросил он коротко сыну.

Прохождение по территории части для императора и его свиты было организовано так, чтобы высочайшая делегация проследовала по самым ухоженным местам на территории полка и подошли к месту построения с его «парадной стороны». Полк к тому времени в полном составе стоял на плацу: построенные в ровные шеренги офицеры и солдаты были в новенькой исторической форме, блестели начищенными металлическими бляхами и кокардами, сверкали медалями и орденами, заливали округу бликами золотых погон, эполет и аксельбантов.

Как только император оказался в зоне прямой видимости, стоявший в середине плаца генерал Раевский прокричал: – Смирна!

Строй, и до этого не выглядевший расслабленным, немного встрепенулся: офицеры и солдаты развернули фигуры, приподняли плечи и подали корпуса вперёд.

– Равнение на средину! – прокричал Раевский.

Саше даже показалось, что он слышал щелчок от синхронного поворота голов на флангах полка.

Генерал Раевский развернулся и строевым шагом, высоко поднимая ногу и старательно оттягивая носок, под «встречный марш» направился к Романову.

– Ваше императорское величество! Сто пятьдесят четвёртый! Отдельный! Комендантский! Преображенский полк! В связи с годовщиной! Вручения! Георгиевского полкового знамени! Пааастроен!: – командир полка генерал Раевский немного растягивал слова и произносил их короткими рублеными фразами.

Приняв доклад, император в сопровождении генерала Раевского поднялся на трибуну, оглядел строй, и, приложив руку к фуражке, громко произнёс: – Здравствуйте, преображенцы!

– Здрамжеламвашимпервеличество!!!! – дружно откликнулся строй.

Раевский подал команду: – Флаг Российской империи! Боевое знамя полка! Георгиевское полковое знамя! Патриаршую хоругвь! Внести!

Оркестр заиграл полковой марш:

– Знают турки нас и шведы,

И про нас известен свет.

На сраженья, на победы

Нас всегда сам царь веде́т

Славны были наши деды –

Помнит их и швед, и лях,

И парил орел победы

На Полтавских на полях!

Саша смотрел, как молодцевато под музыку этого старинного марша знамённая группа прошла рядом с трибуной, затем вдоль строя и встала на правом фланге. В другое время он был бы в восторге от полной синхронности в движениях четырёх групп со знамёнами и сопровождавшего их взвода охраны, но сейчас сосредоточиться на происходившем мешала головная боль, неожиданно возникавшая и так же неожиданно исчезавшая; его по-прежнему бросало то в жар, то в холод, немного першило в горле, и цесаревич расстроился: он подумал, что симптомы похожи на ангину и если это подтвердится, то он проболеет не меньше недели и пропустит начало занятий в лицее. А в лицей хотелось: его маленький детский мир был ограничен множеством обязанностей, условностей и вполне серьёзных запретов, и лицей оставался чуть ли не единственным местом, где он мог почувствовать себя обычным ребёнком. Конечно, с поправками на свой статус и на статус лицея, предназначенного для обучения отпрысков знатных семей. Саша пытался прогнать от себя мысли о болезни, старательно нагонял на лицо лёгкую улыбку, но давалось это ему нелегко.

Император между тем прокашлялся и подошёл к микрофону: – Преображенцы! Сегодня императорская семья вместе с вами отмечает годовщину вручения георгиевского полкового знамени. Нет, и не может быть в армии ценнее награды, чем та, которая вручается только за подвиги на поле боя и за кровь, пролитую в сражениях. И нет в России полка, прославленного своим героизмом в стольких сражениях, как Преображенский. Уверен, каждый из вас гордится теми, кто стоял в строю полка до вас. Но и они, первые петровские гвардейцы, суворовские чудо-богатыри, герои войны с Наполеоном и всех последующих войн, сейчас с такой же гордостью взирают с небес на вас. Потому что они видят, что вы – достойные хранители и продолжатели их традиций, мужества и героизма. Этот праздник ваш по праву. Поздравляю вас с годовщиной вручения георгиевского полкового знамени!

– Ура! Ура! Урааааа! – трижды прокатилось от одного конца плаца до другого.

Император спустился с трибуны, а место у микрофона занял один из свитских генералов. Ровным поставленным голосом он отчеканил: – Указом его императорского величества Николая Петровича Романова, за мужество и героизм, проявленные во время выполнения задач в зонах ограниченных пограничных конфликтов, звания Герой Российской империи удостоен …

Офицеры, чеканя шаг, подходили к императору, Николай Петрович брал ордена у стоявшего рядом гвардейца, и пристёгивал на китель награждаемого. После «Героя» прошло награждение орденами в порядке старшинства их статуса. Каждому прибывавшему для вручения император жал руку и обменивался парой коротких фраз и высказывал пожелания успехов в дальнейшей службе. Затем состоялась церемония вручения погон старшим офицерам, которым недавно присвоили очередные звания. Завершением участия императора в награждении стала торжественная передача офицерам, получившим наследственное дворянство, подлинника императорского указа и выписки о внесении нового рода в Общий гербовник Российской империи. Эта часть церемонии всегда была самой красивой, так как по традиции те, кто получал наследственное дворянство «за силу» – при переходе с оранжевого уровня на жёлтый, – демонстрировали, что имеют право на это претендовать: перед тем, как получить патент они подходили к тумбе, установленной неподалеку от императора и клали руку на шершавую плиту: вспыхивавшая красно-оранжево-жёлтая дуга зажигалась над испытуемым, довольный офицер убирал руку и направлялся к императору. Некоторые, наиболее опытные во владении силой, добавляли эффекты – разбрызгивая воду, делавшую дугу ярче, или закручивая небольшой смерч, срывавший с радуги разноцветные клочья, или изобретая какие-то свои «прибамбасы». Каждый раз, когда над будущим наследственным дворянином загоралась трёхцветная радуга, строй аплодировал, и это оживляло ритуал.