– Максимыч, у меня на Радека нет ничего, кроме его слов. Только он не станет давать против себя показания.

Я рассказал Трепалову, как всё было. Выслушав меня, он раздражённо ударил кулаком по столу.

– Будь на твоём месте, кто-то другой, в жизни бы не поверил!

– Я сказал чистую правду, Максимыч.

– Верю, – вздохнул он. – Тебе я верю как самому себе. До нас доходили слухи, что наверху не всё спокойно, но чтобы всё было настолько плохо…

– Идёт борьба за власть. Владимир Ильич серьёзно болен, его дни сочтены, – я не стал озвучивать, что Ленин умрёт в 1924-м году. Медицина, что советская, что иностранная (а к нему приглашали зарубежных светил первой величины), окажется бессильной.

– Но-но! – вспыхнул Трепалов. – Говори, да не заговаривайся, Быстров! Где ты таких контрреволюционных речей успел наслушаться?

– Я – не дурак, умею сложить один плюс один. Да вы и сами только что сообщили, что в верхах идёт грызня за власть. Товарищ Троцкий тянет одеяло в одну сторону, товарищ Сталин в другую.

– Только нам с тобой от этого не легче, Жора! Мне пришлось доложить Феликсу Эдмундовичу про то, что ты задержал секретаря Коминтерна. В общем, если против Радека действительно нет ничего, тебе придётся отпустить его и извиниться! Причём лично!

– Можете выпустить Радека, но извиняться я не буду.

– Будешь, Жора!

– Не буду! Я лучше застрелюсь! – упрямо замотал головой я.

После всего, что произошло… Вот уж нет!

– Тогда иди и стреляйся, как беременная гимназистка! Только кто будет работать? – заорал начальник.

– Незаменимых людей у нас нет.

– Дурак ты, Георгий Олегович! Как есть дурак! – Трепалов вскочил со стула, ожёг меня гневным взглядом и вышел из кабинета.

Я обхватил голову руками и уставился невидящим взором в окно.

Меня охватило ощущение страшной усталости, было всё равно, что со мной будет: выгонят из угрозыска, из комсомола, а то и посадят за превышение полномочий. Чему быть, того не миновать.

Может, и впрямь прислонить холодное дуло к виску и нажать на спусковой крючок? Тогда все проблемы останутся позади…

А потом вдруг ожгла мысль: ведь я не один, у меня есть Настя, жена, о которой я должен заботиться, есть Степановна. Как они будут жить без меня?

И как это глупо сводить счёты с жизнью таким способом!

Как меня назвал Трепалов – «беременной гимназисткой»?! Хрен вам!

Я не сдамся, я выдюжу, доведу дело до конца.

Вылечу из уголовки? Ну и что, буду охотиться за Радеком в частном порядке и обязательно прищучу!

Турнут из комсомола? Ха три раза! На взносах сэкономлю!

Снова распахнулась дверь. Это опять был Трепалов, на сей раз собранный и спокойный, как удав.

– Значит так, Быстров. Вот тебе служебное предписание, – он положил передо мной бумажный лист.

– Какое ещё предписание?

– Самое обычное! Товарищи из Ростова, который на Дону, запросили у нас помощь. Они не справляются у себя с разгулом преступности. В общем, ты отправляешься на усиление, – стараясь не смотреть на меня, произнёс Трепалов.

Ясно, вот как он собирается выводить меня из-под неизбежного удара.

– И когда возвращаться? – обречённо спросил я.

– Как только я тебе сообщу. А до этого, чтобы духу твоего в Москве не было! У тебя два часа, чтобы попрощаться с женой и на сборы. Потом за тобой заедет машина и отвезёт на вокзал.

Трепалов замер. Чувствовалось, что ему нелегко.

– Береги себя, Жора! – наконец, сказал он.

Дома известию о моей очередной командировке не обрадовались – Настя едва удерживалась, чтобы не заплакать, а Степановна заохала:

– Как же так, Жора?! Ты ж только успел с одного задания вернуться, и сразу же на другое.

– Работа такая…

– Мы с Настюшей тогда тебя в дорогу соберём. Пошли, золотце, – она уволокла мою супругу сначала на кухню, а потом в спальню, разбирать мой небогатый гардероб.

Чтобы совсем уже не расстраивать моих женщин, я нарочно не стал рассказывать о ночных приключениях: как в нас бросили гранату, как я гонялся по Москве за бомбистом Гайдо, как нашёл его труп с перерезанным горлом. Ни к чему им такие подробности.

Когда сборы закончились, я посадил Настю на колени и прижал к себе.

– У тебя, наверное, неприятности? – догадалась она.

– С чего ты решила? – схитрил я.

– Сердце чует, – Настя всхлипнула и ткнулась мокрым носиком в мою грудь.

– Что ты, у меня всё в ажуре! Просто надо ростовским коллегам подсобить, ну а я вроде как самый незанятый оказался, вот меня и послали.

– Ты мне не договариваешь! – в проницательности моей любимой было не отказать.

– Было б что говорить, – беззаботно произнёс я и на какое-то время заставил жену забыть о переживаниях.

Через час под окошками просигналила машина.

– Это за мной, – вздохнул я, отстраняясь от супруги.

В коридоре Степановна протянула мне корзинку, накрытую сверху тряпицей.

– Вот, Жора, это тебе в дорожку перекусить: тут курочка, яички варёные, колбаска, хлебушек…

Я обнял её и поцеловал в щёку.

– Спасибо, Степановна! С голоду с тобой не пропадёшь.

– Так это если со мной, в Ростове-то чай один останешься, опять на хлебе с водой сидеть будешь. Только вроде на человека стал походить!

Простившись, я спустился во двор и подошёл к авто.

– Товарищ Быстров, билет вам уже купили, поедете первым классом, – обрадовал меня шофёр.

Слава богу, хотя бы удастся избежать длиннющих очередей возле кассы.

Мы быстро домчались до вокзала по лишённой пробок Москве. Я отпустил шофёра, купил в киоске несколько свежих газет и отправился в зал ожидания.

Сердце всё ещё саднила боль после недавнего столкновения с Радеком. Наверняка этот гад уже гуляет на свободе и строит новые планы. Этот раунд остался за ним. Ничего не попишешь, нельзя постоянно выигрывать, особенно если имеешь дело с могущественным врагом. Достаточно вспомнить, сколько крови из меня попил Кравченко, а масштаб его фигуры куда меньше, чем у секретаря Коминтерна и подручного Троцкого.

Хочешь не хочешь, а придётся не только честно выполнять свой оперской долг, но и лезть в политику. Видно, пришла пора присоединяться к формирующейся команде Сталина. Но это потом, когда вернусь в Москву.

Объявили посадку на поезд, я направился на перрон. По пути к нему меня сразу же накрыли воспоминания.

В Ростове-на-Дону мне приходилось бывать всего один раз сразу после чемпионата мира по футболу, мы с дочкой прожили неделю в гостинице неподалёку от центрального городского рынка. Город показался тогда очень зелёным, уютным и ухоженным.

Мы гуляли по обустроенной набережной, любовались красивыми старыми зданиями на местном «Невском» – Большой Садовой, заходили в многочисленные кафе и ресторанчики, в общем, культурно отдыхали, как и полагается туристам.

И вот теперь у меня появился шанс посмотреть, каким Ростов был сто лет назад. Если не ошибаюсь, пока что он не объединён с Нахичеванью, заселённой преимущественно армянами.

Раздражение и злость от проигрыша сошли на нет, я снова стал собой.

В вагоне занял своё место, а через пару минут напротив опустился тучный мужчина в шубе.

– Добрый день, – первым заговорил он, вытирая платком пот с раскрасневшегося лица. – Вы как – до Ростова едете?

– Да.

– Значит, попутчиками будем! Я тоже до Ростова.

И вид, и манера разговора выдавали в нём нэпмана. Он представился Сил Силычем, а когда тронулись, то совсем расслабился и доверительно сообщил, что в Ростове у него своё дело, а в Москву ездил заключать какой-то договор.

Поезда – удивительная штука, развязывают людям языки не хуже водки. С Сил Силычем мы знакомы были всего ничего, однако через несколько часов я знал о попутчике практически всё.

Чтобы не напугать человека, пришлось назваться служащим одного из московских трестов. Дескать, еду я наводить порядок в ростовский филиал, утрясать недоразумения.