Я даже удивился, но потом подумал, что она это нарочно сказала! Я тоже так люблю на эти наводящие вопросы бухнуть. Например, на новогодней ёлке затейник кричит: Кто подарки нам принёс? Наш любимый дед… А я изо всех сил как крикну: «Склероз!» Вот и она вроде этого. Но поглядел на неё – она глазёнками голубыми хлопает – дура дурой! Неужели, действительно, сообразить не может, чего от нас директор добивается?

– Нужно, – говорю, – организовать поиск людей, которые учились в нашей школе, по этим фотографиям!

– Да! – кричит Роберт Иванович. – Это замечательная мысль. Вот…

– Макаров, – говорю. – Шестой «а».

С первого раза, конечно, мою фамилию запомнить невозможно!

Тут дверь как распахнётся – и влетает завхоз. Красный, как огнетушитель, глаза безумные, по кабинету заметался, во все углы заглядывает.

– В чём дело, Андрей Лукич? – директор спрашивает.

– Убёг! Шахтёр убёг!

Я скорее к нему спиною стал и – как из пулемёта:

– Организуем поисковые группы, отыщем интересных людей… – И сам всё так поворачиваюсь, чтобы меня Лукичу видно не было, словно хочу директору в рот прыгнуть. – Рассказы интересных людей будем записывать на плёнку…

Роберт Иванович прямо заслушался.

– Верно! Верно! – поддакивает. – Андрей Лукич, вы не могли бы попозже, видите, у нас заседание кружка красных следопытов?

– Ага! – вздыхает Лукич. – Что за дети пошли! Ничего не боятся. Конечно! Разве его теперь найдёшь! – И выкатился из кабинета.

– Так! – хлопнул по столу рукой директор. – Вот…

– Макаров, – говорю, – шестой «а».

Вот Макаров предложил интереснейшее дело! Давайте посмотрим сейчас альбом и наметим пути поиска!

Тут все к альбому бросились. Только я собрался смыться под шумок – не стану же я какой-то ерундой заниматься,– тут директор всех остановил:

– Постойте! Председателем нашего кружка предлагаю избрать Макарова из шестого «а».

Надо же, запомнил! Лучше бы не запоминал!

– Не! – говорю. – Я не могу председателем! Я всю работу завалю!

– Это почему же? – говорит Роберт Иванович. – Учишься ты на одни пятёрки, а мы тебе помощников дадим! Правда, ребята?

– Пра-авда! – протянули следопыты, а один мне язык показал – сам, наверное, в председатели метил. Вот и выбрали бы его! На здоровье! А мне это нужно как лягушке галоши! Но я так растерялся, что ничего не мог сказать, – ну и Роберт Иванович! То он моей фамилии не может запомнить, а то вдруг знает, как я учусь! Прямо я от удивления чуть на пол не сел.

Так всё шло прекрасно: с контрольной сорвался! От Лукича сбежал! И как настоящий детектив, чистое алиби имею: скажут, почему на контрольной не был, а я в ответ – пожалуйста, на заседание кружка красных следопытов ходил, которым сам директор руководит! Но быть председателем мне не блестит!

Роберт Иванович за столом восседает, красные следопыты вокруг него толкутся, над альбомом лбами стукаются – картинка! Мне от неё плакать захотелось!

– Давай! – приглашает меня Роберт Иванович. – Давай, Макаров, выбирай первым – ты альбом отыскал!

– Да ладно, – говорю, – я потом.

Слабая у меня надежда была, что следопыты как накинутся – всё расхватают и мне ничего не достанется.

– Не скромничай! Давай прямо с первого листа.

Все в альбом носы уткнули! Малявка даже ахнула. Там жёлтая фотография: трое военных – у одного лицо всё бинтами завязано – и пионеры. А под снимком подпись: «На встречу к нашим пионерам пришли герои-орденоносцы, участники боёв за Халхин-Гол, бывшие выпускники нашей школы ».

– Не! – говорю. – Это Халхин-Гол! Это надо испанский язык учить!

Роберт Иванович глаза вытаращил:

– Зачем испанский?

– Придётся же в Испанию писать! Ветеранов разыскивать!

Тут все замолчали, а один дылда, который мне язык показывал, как захохочет:

– Умираю! Он думает, Халхин-Гол – в Испании! – У него прямо истерика началась, как у Анны Карениной в кино.

И все тоже: Ха-ха-ха! Испания! Хи-хи-хи! Серость! Не знает, где Халхин-Гол!

Все смеются, заливаются. Я сначала растерялся, потому что, действительно, не знал, где этот Халхин-Гол! И вообще что это! Город, гора или пустыня. Но то, что я этого не знал, ещё не означало, что я глупый! Я, может, поумнее их всех!

– Ах, так! – закричал я.

Как повернусь, как побегу из кабинета! Как будто я на них очень обиделся! Ну просто возмутился! Как будто я такой нервный, что не могу их смеха выдержать! И в раздевалку! Рванул, как спринтер! Никто ничего, наверное, и сообразить не успел, а я шапку в охапку и – домой!

Портфель мне Васька обещал занести, и я бежал налегке. Светило солнце, небо было голубым и морозным! Хорошо быть умным и хитрым! Эти следопыты думают, что если они чего-то там в книжках вычитали, хоть про этот Халхин-Гол, хоть про что, так и умные… Нет, это я умный! Их теперь, наверно, Роберт Иванович ругает за то, что они такие грубые и нечуткие! А мне их смех до лампочки!

Один раз я у Аги варенье съел – целую банку! Меня ругают. Ну, я, конечно, глаза в пол, Ага с холодным компрессом на диване лежит, а дед с работы пришёл, послушал, послушал, да и говорит:

– Ему ваши морали как слону дробинка! Ему плюнь в глаза: оботрётся и ещё пять банок варенья сожрёт! – Это дедова обычная шутка. Папа говорит, что от таких шуток не то что лошади краснеют, а кони с Аничкова моста могут в Фонтанку прыгнуть!

Я как про деда вспомнил, у меня сразу настроение хуже стало. Он бы меня из кабинета не выпустил. Он на меня всегда как кобра или как рентген смотрит – насквозь просвечивает! Ну да ничего! Вот когда я вырасту, я и деда запросто обдурить смогу! И тогда я запел:

Я от алгебры ушёл!

И от Лукича ушёл!

И от директора ушёл,

И от следопытов ушёл,

И хоть от кого уйду!

А до каникул четыре дня, —

Значит, джинсы мои!

Их все как увидят —

Сдохнут от зависти!

3 ИЮЛЯ 1939 ГОДА. 6 ЧАСОВ УТРА

– Слыхал? – закричал лейтенант, постучав гаечным ключом по броне танка Б Т-7.– Шофёр из штаба ребятам рассказывал: они с полковником вон там на японцев напоролись.

– Врёшь! – Из танка вылез другой лейтенант, с рассечённой бровью. – Там же монгольская кавалерия стоит.

– Елки-палки! – высунулся из-под танка механик-водитель . – Когда же они успели?

– А вот успели! – взволнованно говорил тот, что принёс известие. – Шестая кавалерийская монгольская дивизия отошла, самураев – как грязи! И артиллерия хоть какая, и тяжёлая, и…

– Погоди ты! – оборвал его лейтенант с рассечённой бровью. Он вытащил бинокль и, взобравшись на башню, стал смотреть в рассветную степь.

– Ну, чего там?

– Непонятно… – ответил лейтенант. – Только если это не трепотня… Механик, тяги в порядке1

– Ща! – Механик сунулся под танк. – Ща!

– Ваня! Давай по-шустрому готовь боекомплект/ Ну, лейтенант, если брехня…

– Какая брехня! – засуетился тот, что принёс новость. – Думаешь, в бой пойдём?

– Ты что, слепой? – спрыгивая с танка, сказал лейтенант с рассечённой бровью. – Не понимаешь? Если они сейчас там, то через сутки они у нас на фланге и в тылу.

– Не паникуй! – прошептал, бледнея, его товарищ.

– Я не паникую, а рассуждаю…

– Командиров машин к командиру полка! – раздалась команда.

– Эх! – торопливо поправляя ремни и стряхивая белобрысую чёлку на глаза, чтобы прикрыть рассечённую бровь, сказал лейтенант. – Стало быть, не брехня…

От укрытых в окопах короткоствольных, словно курносых, танков, выкрашенных под цвет пыльной выгоревшей степи, бежали люди в танковых шлемах и комбинезонах.

– Неужели сейчас в бой пойдём? – растерянно спросил тот, что первым узнал новость.

– Не сегодня, так завтра, – ответил белобрысый. – Плохо, что позиция не блестящая… А так всё лучше, чем на жаре этой торчать. У моего механика всё время кровь из носу идёт – в машине как в духовке…

– Равняйсь! Смирно. – По тому, как тревожно застыл строй, как внимательно смотрели на командира танкисты, словно старались угадать свою судьбу, чувствовалось, что известие о японцах распространилось среди танкистов.