Девушка отреагировала с бешеной скоростью. Конечно, физически справиться с этим громилой, который по каким-то причинам хотел ее искалечить, она не могла. Другое дело, что в голове у этого состоявшего из одних мускулов животного, видимо, почти отсутствовали мозги. Это давало Даниэль большой шанс на благополучный исход предстоящей баталии.

Легким, почти балетным движением она отпрыгнула на шаг назад и изо всех сил ударила конюха носком сапога по колену. Вряд ли этот удар причинил великану сильную боль, но, как Даниэль и рассчитывала, конюх пришел в ярость и совсем перестал что-либо соображать. Тогда девушка выложила свой второй козырь: вновь ловко увернувшись от длинных рук здоровяка, она встала в позу тореадора и вылила на конюха такой фонтан отборной площадной брани, что собравшиеся поглазеть на драку зеваки из числа гостиничных слуг пораскрывали рты от изумления. Кстати сказать, все они надеялись, что Жак — так звали противника Даниэль — без труда преподаст заносчивому маленькому снобу пару хороших уроков. Конечно, Даниэль об этом ничего не знала. Ни об этом и ни о том, что впала в немилость у здешней дворни исключительно благодаря своему покровителю. Вчерашний отказ Линтона разрешить своему «слуге» столоваться вместе со всеми на кухне был воспринят челядью как высокомерие самого «наглого мальчишки», а не его хозяина.

Между тем Даниэль удалось переломить ход поединка в свою пользу. И последним ее выпадом стало неожиданное сравнение мужского достоинства ее обидчика с поросячьим. Услышав такое, Жак ринулся на девушку, как ослепленный яростью бык. Она же, следуя всем правилам испанской корриды, сделала легкий шаг в сторону, и конюх, пролетев мимо, врезался головой в бок стоявшей рядом лошади. Но закрепить свою победу уже вертевшимися на языке эпитетами по адресу мясистой задницы конюха, которой в тот момент был вынужден повернуться к девушке, Даниэль не успела: громовой хохот зрителей, наблюдавших драку, перекрыл голос графа Линтона:

— Данни, прекрати сейчас же!

Девушка оглянулась и увидела графа, стоявшего рядом с мгновенно умолкнувшей толпой. Причины его ярости Даниэль в первую минуту не поняла, ведь она не чувствовала себя виновницей разыгравшегося скандала. Когда девушка подошла к графу, тот наклонился и мягко, почти задушевно шепнул ей несколько слов. Глаза его при этом метали молнии:

— Черт побери, вы хоть когда-нибудь думаете, что делаете и чем все может для вас кончиться? Ведь стоит этому медведю схватить вас, сразу выяснится, что вы совсем не тот, за кого себя выдаете! Или вы надеетесь, что местные холопы пощадят переодетую слугой девчонку? Что им польстят те эпитеты, которые льются из вашего очаровательного ротика?

Кивнув в сторону уже заметно поредевшей и на глазах продолжавшей таять толпы, Линтон очень серьезно добавил:

— Вы не успеете опомниться, как они опрокинут вас на спину, стащат бриджи и силой раздвинут ноги!

Во время суровой отповеди графа Даниэль так внимательно рассматривала носки своих сапожек, как будто именно в них сейчас заключался весь смысл ее жизни. И наклонившаяся хрупкая шея девушки вдруг начала предательски краснеть…

— Прошу вас, в следующий раз, прежде чем впутываться в очередной скандал на конюшне или драку, вспомните о том, что я вам сказал, — назидательно закончил Линтон. Он вдруг почувствовал жгучее желание провести кончиками пальцев по позвонкам, выступавшим под тонкой кожей девичьей шейки.

Сдержавшись усилием воли, граф резко повернулся и быстро зашагал через двор. На пути его встретился Жак, который, столкнувшись с лошадью, свалился в канаву с водой и теперь стоял мокрый насквозь. Поравнявшись с конюхом, Линтон угостил виновника драки сокрушительным ударом левого кулака снизу в подбородок. Тот, захныкав, сполз обратно в канаву, а граф снял со стены злополучный берет и вернулся к своей подопечной, которая без всякого смущения отплясывала победный танец над своим поверженным врагом.

— Это же настоящий нокдаун! — восторженно воскликнула Даниэль, бросаясь навстречу Линтону. — Ваша левая рука, милорд, бьет наповал!

— Вы-то что в этом понимаете?

Граф со вздохом надел берет на очаровательную головку девушки. Действительно, его вопрос звучал глупо. Это «дитя», и Линтон это знал, слишком хорошо разбиралось в самых неожиданных для своего возраста вещах. Какого, с позволения сказать, дьявола Луиза воспитала свою дочь в столь чуждом всяких условностей духе? Но тут же Линтону пришло в голову, что, будь иначе, они, вероятно, не встретились бы.

В тот день граф оказался очень скучным и неинтересным спутником. Большую часть пути он просидел, уставившись в пол экипажа, пытаясь немного смягчить боль в глазах и унять пульс, настойчиво колотившийся в висках. Даниэль, хорошо знавшая, что в подобном состоянии голову полезно чуть наклонить вперед, старалась ему не мешать и помалкивала. Бесконечное утомительное молчание лишь изредка нарушалось хлопаньем крышки корзинки для пикников, предусмотрительно собранной для путешественников мадам Боннэ. Там было полным-полно всего, и Даниэль не смогла побороть искушение. Сначала она тактично предложила Линтону разделить с ней трапезу, но тот скорчил брезгливую гримасу и отрицательно покачал головой. Тогда девушка со спокойной совестью открыла корзину. Она понимала, что человеку в том состоянии, в котором находился сейчас граф, тяжело выносить чье-то громкое жевание над ухом, и Даниэль постаралась есть как можно бесшумнее. И даже сумела почти беззвучно разгрызть большое твердое яблоко…

В маленький портовый город Кале они приехали во второй половине дня. Сквозь запыленное окно кареты Даниэль с любопытством рассматривала живописную бухту, заполненную элегантными яхтами и не столь привлекательными рыболовными суденышками.

— На какой корабль мы сядем, милорд? — отважилась она задать вопрос, почувствовав, что дальнейшего молчания просто не выдержит.

— На мой собственный, — коротко ответил граф, — «Черную чайку».

— Звучит, как название пиратского шлюпа! — заметила Даниэль.

— Нет, к пиратам корабль не имеет ни малейшего отношения, — отрезал Линтон.

Даниэль сокрушенно вздохнула. Граф заметил это и решил немножко подобреть. Действительно, было несправедливо вымещать свое дурное самочувствие и мерзкое настроение на девушке, даже если днем она и доставила ему немало хлопот. Ведь в дороге она вела себя безупречно!

Линтон наклонился к окну:

— Посмотрите налево. Да-да, на несколько яхт, пришвартованных к пирсу. Среди них — белая, с черной полосой у ватерлинии. Видите? Это и есть «Черная чайка».

— Ой, какая красивая! — воскликнула Даниэль. — Мы поедем туда прямо сейчас?

— Я намереваюсь выйти в море с вечерним приливом. Вообще-то чем скорее я увезу вас из Франции (и он чуть было не добавил: «и сбуду с рук»), тем легче будет у меня на душе.

Экипаж повернул к пирсу. Вскоре карета остановилась, и граф, уже взявшийся за ручку дверцы, обернулся к Даниэль:

— Скажите, дитя мое, вам известно значение выражения «не привлекающий внимания»?

— Конечно, — с некоторой обидой в голосе ответила Даниэль.

— М-да… Надеюсь, вы извините меня за это предположение. Я, согласитесь, имел некоторые основания в этом сомневаться.

Даниэль саркастически сморщила нос. А Линтон продолжал:

— Мои матросы — профессиональные моряки, однако я не хотел бы иметь никаких неприятностей во время плавания. Поэтому вы меня очень обяжете, если во все время нашего путешествия не будете покидать каюту, а если захотите что-нибудь сказать, станете говорить только по-французски. Понятно?

— Вы хотите сказать, что в течение всего плавания я должна сидеть внизу? — переспросила Даниэль, и глаза ее округлились от удивления и обиды.

— Совершенно верно, — невозмутимо и твердо ответил Джастин. — Вы будете все время находиться в каюте, то есть — внизу.

Даниэль в раздражении пожала плечами и последовала за Линтоном на пирс.

— Застегните куртку, — неожиданно прошептал граф ей на ухо. — Конечно, вам нечего особенно демонстрировать, но у всех моряков очень зоркие глаза.