– Ну, давайте выпьем за именинницу, – предлагает Петр Андреевич. Отец Володи говорит короткий тост, стоя с бокалом в руке. Они чокаются и выпивают. Лиля не может понять, что это за напиток.

– Это наше вино, домашнее. Может, тебе коньяку? – интересуется глава семьи. Она отказывается. Надо бы наврать, что этот яблочный сидр, как уточняет Володя, очень вкусный, но, пока собиралась с духом, началось вручение подарков Отец вешает на шею матери кулон на золотой цепочке. Володя вручает подарок от «нас с Галчонком» – большую вазу из хрусталя, в которую принялись устраивать самый большой букет, полученный, как оказалось, от сотрудников Ираиды Васильевны.

Ираида Васильевна, растроганная, чмокает Лилю в щеку, и кажется, инцидент с ножиком ей простила, хотя позже нет-нет да и поглядывает, как девчонка ловко с ним управляется. Они едят одними вилками, столовых ножей у них нет. А ведь могли бы иметь, что тут особенного? Не надо брать кусок курицы руками, как сейчас делают мужчины. Володя похож на своего отца, только он красивее: Петр Андреевич, наверное, в молодости был таким же, а сейчас у него нижние веки слегка обвисшие, складки глубокие от носа до подбородка, но в целом вид мужественный. Глаза у него, правда, серые, а Володе достались карие, как у матери.

Та глядела пристально:

– Кушай, Лиля, не стесняйся. У нас все свое, с огорода. А ты где живешь? У вас тоже свой дом?

– Нет, у нас квартира.

– Двухкомнатная? – не отставала Ираида Васильевна.

– Мать, что ты пристала? – вмешался Володя. – Галчон, попробуй колбаски, она, правда, не с огорода, но тоже ничего.

Что-то прогудел его отец, вроде бы добрый. Этот гул и мимолетно-внимательные глаза, такие дружелюбные, сняли наступившую было напряженность. Но Лиля чувствовала, что ее зондируют. Видимо, Володя о ней ничего не рассказывал, вот они и пытаются выяснить, кто такая. Узнав фамилию и адрес, выяснить остальное для них не составит труда. А то, что они узнают, не поднимет ее в их в ее глазах: мама работает в городской библиотеке, дочка заканчивает школу. И все. Беднее церковных мышей, но зато есть интеллектуальный багаж. Правда, от него сейчас толку никакого, умных много, богатых мало. Связей тоже нет, и вообще, что из нее получится через несколько лет? В лучшем случае преподаватель или журналист, хотя в журналистику ей не хочется. В городе выходит районная газета, но читать этот листок невозможно. Сплошные репортажи с колхозных полей и из цехов заводов. Стихи, которые она в прошлом году туда отнесла, отклонили, сказав, что не их формат. Посоветовали написать очерк, но она так расстроилась, что совету не вняла.

– Ты чего такая хмурая? – спросил Володя, когда они вдвоем вышли в сад.

– Ничего.

Лиля не стала говорить, что от деликатесов ее немного мутило. Она села на скамейку у веранды, рядом пристроился безымянный пес, положил голову ей на ступню, стучал хвостом по земле, покрытой юной травой, преданно смотрел, поднимая голову. Вдруг сорвался с места и с визгом рванул к калитке. Там показалось круглое, как луна, лицо Володиного соседа Сашки.

– Привет, советская молодежь, – сказал Сашка.

– Заходи, – пригласил Володя.

– Нет, в другой раз. Володька, ты обещал посмотреть мой телефон, я тебя ждал.

– Галчон, обожди немного, я скоро. У Сашки телефон сломался. Я быстро.

Володя ушел к соседям, собака спряталась от пригревающего солнца в конуру, и Лиля осталась одна со своим комплексом социальной неполноценности и тошнотворной сытостью. Причины для комплекса имелись. Дом этот находился в той части города, которую жители пятиэтажек называли «частный сектор». Он настолько отличался от собственно города, что существовал как бы сам по себе, и от массива города отделялся заводиком, потом пустырем, через который по асфальтированной дороге мчались машины. Частный сектор был разбит на квадраты, к каждому дому можно было подъехать на машине. У Володиных родителей было две машины – одна стала уже коллекционной редкостью – старая Победа, а новая была Жигули ярко-зеленого цвета. Обе машины стояли в гараже, довольно вместительном, с асфальтированным полом. Рядом с гаражом был сарай. В огороде дышали унавоженные вскопанные грядки, гордо высился большой парник, и все это окружал сад – вишневые деревья, старые раскидистые яблони.

Она сидела на скамейке под приоткрытым окном веранды и слушала разговор родителей Володи. Сад затих, будто тоже прислушивался.

– Что скажешь, Петр Андреевич? – раздался голос матери. – Как она тебе?

– Нормальная девушка.

– Она же не от мира сего, ты что, не видишь? Пусть бы встречался с обычной девушкой.

– Встречаться – не жениться, мать. В его годы пора уже, как мой дед говорил, под юбки лазить к девкам. А потом, ты знаешь, чем окончилась история с Ларисой. Пусть забудется немного, отвлечется, врач именно это и советовал. Клин, говорят, клином вышибают.

– Рано еще, ему еще учиться два года, пусть сначала диплом получит. Зачем голову забивать раньше времени? Как бы узнать фамилию? И сколько ей лет, в конце концов? Говорит, в выпускной класс перешла, значит…

– Да спроси у Володьки, и все дела, – предложил отец Володи.

– Спрашивала, ничего не говорит.

– Ну, это не проблема. С твоими-то возможностями…

– Мне сейчас не до этого. Сам знаешь, что творится. Еле держусь, Петь. Как бы место не потерять.

– Прорвемся, мать. Мы уже подстраховались. Сам… – он назвал известную в городе фамилию – дал добро. Дело за малым, и тогда нам ничто не страшно. Денег будет – курам век не склевать, и тогда тебя никто не посмеет тронуть.

– Тише ты, не надо про это говорить. А Володю давай отправим в строительный отряд, там и отвлечется, и денег себе на карманные расходы заработает. Хоть это ты можешь устроить?

Лиля встала и отошла подальше. Все, что нужно, она услышала. В семье руководила мать, она ими управляла, даже интимную жизнь сыну запрещала, он никогда не заходил дальше поцелуев, хотя темперамент в нем ощущался. Он даже грудь ее боялся трогать.

Надо было бросать этого парня, ведь она тут не ко двору, но что делать с его глазами, его сильными руками, и он так здорово целуется. И этот дом, который ее полюбил, не отпускает, тянет ее сюда, как магнитом.

Летом они действительно не виделись, Володя уехал в стройотряд. Маму положили в клинику в области. А устроилась почтальоном, помогла зав библиотекой, она позвонила начальнику почты, и вопрос временного трудоустройства был решен. Десятиклассница таскала тяжелую сумку с газетами и письмами, газеты надо было предварительно разложить по адресам, но у нее почему-то всегда оставался излишек, видимо, кого-то пропускала, но жалоб от подписчиков не было. Оставшиеся номера она пихала в первые попавшиеся почтовые ящики. Помимо городских, за которыми были закреплены определенные участки, много было сельских почтальонов, все эти женщины приезжали на велосипедах, и на них же уезжали. Они были как на подбор – за сорок, крепкие, с сильными ногами и громкими голосами. В первых числах июля бухгалтерия выдала Лиле под расписку огромную сумму – это были пенсии, и она стала заходить в дома, самые разные, насмотрелась на разное житье-бытье и поняла, что и тут, в частном секторе, людям не так просто живется. Да, у них были огороды, и многие торговали на рынке зеленью, ели свою картошку и другие овощи, но это требовало постоянного труда и заботы. Почему она считала, что у ее парня легкая жизнь? Одно вскапывание чего стоит, да и поливать надо. Правда, у них трубы для полива проложены, стоит открыть кран и вода сама польется, но и эту систему надо было проложить. Интересно, кто сейчас, пока Володя в стройотряде, следит за поливом?

От работы на свежем воздухе она окрепла, да и денег заработала – пенсионеры считали своим долгом давать на чай, и она не отказывалась. За неделю раздачи пенсий у нее накопилась половина оклада – тридцать рублей. Заработанные деньги она положила на сберкнижку, и ощутила желание пополнить вклад, и тогда поняла, и что такое жадность, и как приятно иметь собственные деньги. Только с едой было плохо. Мама не любила готовить, и ее не научила. Вот мама и доленилась не только до удивительной стройности фигуры, но и палочки Коха, которая любит истощенных людей. Теперь она поправлялась при помощи еды и медикаментов, от которых иногда начинала заговариваться. Врач, к которому в свой очередной приезд к матери Лиля подошла с вопросом, что это с мамой, ее успокоил, наговорив кучу всего, из чего можно было сделать вывод, что клиника самая современная, и лекарства самые современные тоже, но Лиля поняла, что по сути это было тестирование новых препаратов на пациентах. А побочные симптомы пройдут, – пообещал врач. – Главное, еды побольше, туберкулез не любит полных, он любит худых. Но не щадит никого, тебе, кстати, девочка, тоже нужно наблюдаться. И питайся получше, а то ты мне не нравишься.