Александр скучал за своей стойкой и выглядел абсолютно здоровым. Конечно, мы пригласили его вечером на чай. А пока пошли прогуляться. Ветра не было. Снежные хлопья падали в тишине почти вертикально. Палыч с лопатой трудился на парковке. Васька сайгачил по рыхлому снегу.

– Какой снегопад! – пропела Люська. – А зачем вы чистите, все равно к утру заметет?

– Сейчас почищу, утром меньше будет, – голос у Палыча был хриплый. – И Ваське надо побегать.

– Днем не набегался? – удивилась я.

– Днем я его больше дома держу, чтоб отдыхающих не пугал.

– Его кто-то боится? – пес с разбегу прыгнул мне на грудь и попытался лизнуть в лицо, отбежал, проделал тоже самое с Люськой.

– Сейчас нет, но бывает такие приедут, только собаку увидят и давай орать, чтоб намордник надели. Он тоже таких не любит, – Палыч оглушительно чихнул и утерся рукавом. – Правду говорю.

– Твоя спальня запирается? – поинтересовалась Люська, когда мы отошли от Палыча на безопасное расстояние.

– Нет.

– Тогда на ночь подопри чем-нибудь дверь.

Александр принес к чаю бутылку коньяка и пачку печенья. Мы достали кое-что из своих припасов и расселись за столом в гостиной.

– Александр, скажите, а вот те сведения, которые указывают в анкете, как-то используются? – меня весь вечер занимал этот вопрос.

– Все с вашего согласия. Вы же подписывали согласие? Если что-то хотите скрыть, можете не указывать, никто не заставляет.

– Мы согласны, – подхватила Люська. – Вопрос в том, зачем вам столько информации? Там и о профессии есть вопросы, и об увлечениях.

– Это к хозяйке. Она у нас креативит. Акции там ко дню рождения, тематические вечеринки по интересам, я не вникаю.

– А больше никто анкеты не читает?

– Нет, кому это надо? Лишняя работа забесплатно. Была охота чужие каракули разбирать.

– А где они хранятся?

– Куда положили, там и хранятся, в коробке.

– И каждый может прочитать?

– Зачем?

– Как вы узнали, к примеру, что Иванов – доктор?

– Я не узнавал. Он первый начал таблетки раздавать. Кстати Иванов не катается, и анкету для льготного ски-пасса не заполнял.

– Чего же он сюда ездит?

– Вы же взрослые женщины, неужели не понятно?

– Это как раз понятно, – сказала я.

– Не понятно, как он целую неделю может провести наедине с этой Заей?

– Да, ему нелегко, – фыркнул Александр. – Знаете, как он сегодня в Тоськину тетку вцепился! Всю жизнь ее выслушал, про всех родных до седьмого колена. Это он наследственность выяснял и историю заболевания. Коленки ощупывал, рассказывал, как примочки делать. Я аж заслушался.

– Вы присутствовали на приеме?

– Они в прокате расположились, там сегодня никого не было.

– А как же врачебная тайна?

– Какая тайна! Да тетя Мапа рада без памяти, что с ней кто-то о ее болячках говорит! Она еще специально в мою сторону разворачивалась, чтоб я тоже послушал.

– И Иванов не против был?

– Вы его Заю видели? Слышали? Так вот тетя Мапа по сравнению с ней – Ломоносов! У нее и жизненный опыт, и крестьянская мудрость и семь классов доброкачественного советского образования. Иванов наслаждался беседой.

– И осмотром?

– Что? Нет! Он ее не раздевал, так, присесть-встать заставил, послушал, как коленки скрипят. Они в основном разговаривали. Потом он на занятия по сноуборду записался. Позже, правда пришел, вычеркнулся.

– Зая к Кате приревновала?

Мы посмеялись.

– Точно! Записался на лыжи. Завтра буду два часа его учить, если Петя из города не приедет.

– Из города? Дороги же нет?

– Сегодня почистили. Но снегопад усиливается. Возможно, завтра нас опять отрежет от мира.

– А продукты на кухне не закончатся? – испугалась Люська.

– Не должны. Сегодня Стелла приезжала, подвезла там кое-чего. Не пропадем, не бойтесь.

Александр внезапно начал неудержимо чихать.

– Прошу прощения, дамы, вынужден откланяться, – он нацепил медицинскую маску и попятился к двери.

– Что с вами? – встрепенулась Люська. – Аллергия?

– Нет, извините. Просто насморк. Вчера к Катьке с трансформатором раздетый выскочил и вот, готово. Иванов хороших капель дал, но действие закончилось. Спокойной ночи!

– Александра не исключаем, – сказала я, когда за простуженным закрылась дверь.

– Мы перебрали всех и никого не смогли исключить. Слушай, а ты не думаешь, что есть связь между украденной из музея картиной и тем, что ты художник?

– Не думаю. Если бы я была связана с музейными кражами, я бы про это знала!

– Да, про три кражи ты бы знала, – согласилась Люська. – Ладно еще, если одна. Но про три ты не могла забыть!

– Люська, опомнись! Я бы и про одну не забыла! Во-вторых, то, что ты поленилась написать «дизайнер интерьеров», не сделало из меня живописца. А в-третьих, художник – это тот, кто рисует картины, а не тот, кто их ворует.

– Раиска, ты гений! «Художник» – это воровская кличка того, кто специализируется на краже картин из музея.

– Это точно не про меня.

– Тут кроме тебя полно кандидатов. До музея всего тридцать километров. Здесь у них штаб.

– Мысль неожиданная.

– А что? Хозяйка приезжает раз в неделю. У нее дел выше головы, кучу проблем надо решить. Доверенного лица у нее здесь нет. Кому поручить хозяйство? Безумная Катя-Апельсин, девочка-катастрофа? К ней самой надо соглядатая приставлять. Бомж, которому только лопату и можно доверить, да пофигист Александр. Вот и все постоянные сотрудники. Остальной персонал из деревни.

– Согласна. Работники они, судя по всему, хорошие, но умом не блещут.

– Александр, – начала было Люська.

Мысль была понятна, но я не дала ее закончить.

– Пока не делаем исключений ни для кого.

– Он, сказал, что не бывает в церкви.

– «Он сказал», – это не аргумент. Вы знакомы третий день. Он может наплести про себя все, что угодно. Проверить-то мы не можем.

– У меня глаз наметанный! – возмутилась Люська.

– Я знаю, какой ты опытный кадровик, и лично мне Александр тоже симпатичен. Но давай будем объективны. Пока мы можем исключить только Ваську, потому что его следов не было ни у меня под окнами, ни у церкви. А Палыча исключить не можем, потому что днем он Ваську не выпускает.

– А ты не думаешь, что это кто-то из постоянных гостей?

– Вот это вполне возможно. Иванова исключаем, про него те двое в церкви говорили, как и про Катю, в третьем лице.

– Миша и Маша! Здесь бывают регулярно и ведут себя странно.

– Зачем им понадобилось беседовать в церкви? У себя коттедже не могли поговорить?

– Вернулись, потому, что Маша забыла поставить свечку. Да еще дозвониться куда-то не могли. А о том, что в церкви такая особенная акустика, были не в курсе. Знали, что мы на колокольне, но нас не слышали. Думали, что и мы их не слышим.

– Да, Миша и Маша самая подозрительная парочка. Они приехали до снегопада. Тогда дорога еще была. Вполне могли провернуть дельце. Подготовились, ночью подломили музей, а утром как ни в чем не бывало вышли к завтраку. Интересно, кто-нибудь мог заметить, что они отлучались ночью?

– Вряд ли. По ночам сторож сидит у себя и собаку держит рядом, чтобы волки не съели.

– Но машину он мог услышать? Мог. Мог и сам метнуться в город, обтяпать дельце и вернуться обратно. Кто его ночью хватится?

– Так он бомж, у него ни машины, ни документов.

– Опять же, откуда мы это знаем? Со слов, а сказать можно, что угодно. Может у него и машина есть и права.

– Его машина не могла бы стоять здесь незамеченной.

– Или он на ночь позаимствовал чужую.

– Коттеджи стоят близко к стоянке. Миша и Маша наверняка услышали, если бы кто-то заимствовал их машину. Они не настолько молоды, чтобы спать без задних ног, и не настолько стары, чтобы ничего не слышать.

– Опять Миша и Маша! Все-таки они самые подозрительные!

– Самые подозрительные обычно оказываются самыми невинными. В детективах преступником оказывается тот, на кого никогда бы не подумал.