Целое поле чистых ромашек обнимало побережье бухты; бирюзовая вода только просыпалась – волны застыли в ожидании. А цветки от небывалого ночного холода в страхе склонились, но ужас растаял, как и мороз на рассвете. Дворец на холме посреди морской пены как обычно выплюнул Солнце; его лучи сверкали на влажных кристалликах белых лепестков. И растения, среди которых порхал серый котенок, воспряли вновь. Они были такими крохотными, будто вот-вот из земли выползает пухлый кактус, усеянный сотнями жемчужных глаз. Но плодородная почва крепко удерживала влагу; малыш же с черно-белыми глазами ступал по земле с явным дискомфортом. Вот, он совершил прыжок и придавил лапками змею, чтобы сердечно приветствовать, не более. После знакомства поднимут они с надеждой головы к девственным небесам и увидят орла, махнувшего крылом: это будет новый мирный день.

Таким светозарным могло бы быть утро в Орзоке, свободном городе посреди морских вод, если бы не омрачала его тень войны, закончившейся три года назад. Шрамы были свежи, как и свежа боль от разрыва уз с некогда близкой по духу страной, Гризалией. Истоки связи проистекали из двух похожих как две капли городов, одного языка, но с наплывом промышленной революции и обнаружении нового вида топлива – эймы, которая била фонтаном из земли только в границах Орзока, страны отдалились. При нагревании «голубая кровь» порождала электрический ток, что стало предметом зависти соседа. Она дала толчок наукам, изменилось все: изобрели электрогенераторы, провели первое освещение на улицах, машины и корабли стали ходить без пара, но войну изменить не смогла. Война никогда не меняется…

Окончив военную академию в звании лейтенанта, Третья маска – из тысяч тысяч других – был направлен на фронт под командование полковника Рюса, которому пророчили генеральское звание за выдающиеся тактические способности. На самом деле, юноша порывался с тех самых пор, как восемь лет назад началась война, но отец настаивал на том, что он должен быть готов к тому, что его ждет; должен был стать идеальным солдатом как отец.

Тогда битвы шли за самые подступы к Орзоку – безрезультатно. По данным разведки, у противника истощались запасы топлива и эймы, заправляемой как в стрелковое оружие, так и в крейсеры, и в танки, но технологическое преимущество позволяло врагам успешно обороняться.

Каждый день Третий убеждался, что сражается с жестокими и беспринципными ублюдками, не гнушавшимися даже химического оружия. И тем более, когда пришло письмо о смерти его отца: он был казнен в плену.

Ещё два года продолжалась война, пока в Гризалии не начали нарастать волнения, а смена лидеров Партии чуть не поставила под удар целостность страны, из-за чего было решено подписать перемирие. Третьего, повышенного к тому времени до майора и получившего орден за храбрость, отправили на заслуженный летний отдых, а после перевели в часть на границе освобожденных территорий.

Это была неспокойная точка: часто возникали стычки с партизанами Орзока, которые действовали без поддержки властей. Рейдерские вылазки не давали возобновить добычу эймы на этой территории и ее изучение продвигалась очень медленными темпами.

…

Рядом с частью была расположена деревня. Наверное, единственное, что было в ней примечательного – старинные обелиски с замысловатыми рунами, вкопанные неподалёку в лесу, где начало весны жители встречали гуляньями. К счастью, Третьему довелось однажды побывать на одном из таких. Деревенские оплетали разноцветными лентами деревья, отмечая дорогу от деревни к менгирам, чтобы неупокоенные души могли найти дорогу. И ровно в полночь с факелами подносили хлеб, обернутый белым полотенцем с народной вышивкой. Весьма таинственно тогда в пляшущем свете изменялись тени. И вот, в новом году юноше вновь предстала возможность посетить праздник.

В тот раз ему доверили честь нести дар вместе с лучезарной блондинкой, на щеках которой расстилался непринужденный румянец. Гражданскую форму сменили на простенькую рубаху с широким поясом и отправили от самого центра вместе с ней, подпевая позади. Она с интересом поглядывала на него и посмеивалась над тем, как сконфуженно он утопал в робе, по крайней мере так казалось. Но подтвердить догадку не было сил – голова никак не поворачивалась.

Березы расступились пред ними и гладили пышными косами, уступающими в красоте, да и пышноте, разве что локонам спутницы; заяц игриво помахал им хвостом и сопроводил вдоль извилистой тропинки, в ямках которой стояла кристальная вода.

До изваяний оставалось несколько шагов, и Она запела… Ох! Хотел бы он, чтобы этих шагов была бы сотня или тысяча или сотня тысяч. Да, пела она нестройно: излишне дрожал голос – странная мысль посетила тогда юношу: «не из-за него ль?» – но всё же ноты, рождаемые ее устами, лирично резонировали с учащенным дыханием Третьего. Эта была быличка про простачка, которым завладели бесы ненависти и мести. Но в слова юноша не вслушивался: слишком был обворожен. И он запел вместе с ней, хотя раньше даже не пытался, когда они возложили ломоть на алтарь. В складах полотенца, будто невзначай гладкая кожа коснулось его руки, и юноша от удивления заглянул ей в глаза. В золотых ореолах факелов, отразившихся в них, Третий разглядел зов, и он ответил после того, как народ разбрелся веселясь.

Ее плечи поманили в сторону речушки. Она сняла лапти и окунула ноги в прохладную воду, по которой плыли белые венки, сливающиеся со светом луны.

– Гей1, солдатик, присаживайся, водица освежающая, – она похлопала по шелковистой траве подле себя.

Третий уместился там, где приглашали, но не стал разуваться. Земля была ребристой, каждый камешек не помогал усидеть спокойно.

– Эк ты много упускаешь вот так вот ужимаясь! Эт твой первый раз? – она лукаво улыбнулась и слегка пододвинулась.

– П-простите? – краска гротескно покрыла шрам на щеке, и парень отвернулся с долей неудовольствия.

– Ха-ха. Презабавный же малый. – Девушка повернула голову к бегущей воде. – Я говорю, первый раз ты на провожаньях? Я вот днесь2 увидела тебя впервые.

– Н-нет… В прошлом году… был, – странно однако, мог бы он не заметить красавицу в толпе, если бы судьба не свела их?

– Хм… – блондинка в задумчивости растрепал свою косу и грациозно встряхнула головой.

Длинные волосы оплели пальцы Третьего, но он не спешил убирать руку: боялся испортить момент. А затем девушка с удивительной силой толкнула его в воду и сама прыгнула следом. Подтаявшие льдинки, единственные на всей реке, подступили к горлу парня, и холод сковал грудь. Но незнакомка раздвинула ледяные цепи и обвила ладонями талию, заливаясь возбуждающим смехом. От контрастного душа, спазма тела, души, и Третий засмеялся, но искренне, так как смеялся только при матушке. Они бултыхались, обливая друг друга водой, не замечая опускавшейся луны.

Юноша прихватил один из венков, когда они стали выбираться на берег, и надел на бархатную голову девушки. Она же подарила ему тоскливую улыбку: какая-то непостижимая смесь блеснула на текстуре влажных губ, что-то о бессонных ночах, быть может, и горечи утраты. Ее пальцы, извиняясь, пробежались по его опаленной щеке.

– Этот шрам… Не замечала его… – зажглись тлеющие угли гнева в душе юноши. Как можно было не заметить уродства, олицетворяющего его? – Прелестный. Аки3 хребты заснеженных горы. Благодаря тебе я увидела вдругорь4… – ублажающий голос вернул Третьего выше облаков, вернул спокойствие. И она поцеловала его, прощальный подарок, затмивший вечность…