И, о, как не сказать об этом. В затененном холле окнами во двор, был камин – прямо напротив лестницы. Подле него журнальный столик. На нем на черном с белыми прожилками мраморе золотая ящерка, увенчанная короной. Ни дать, ни взять – Хозяйка Медной горы[46]. Эта ящерка меня притягивала, я часто подолгу ее разглядывала.

Здесь же на столе, на камине, повсюду свежесрезанные махровые розовые, белые, бордовые огромные пионы, как пена, в вазах распространяли свой пьянящий аромат на весь дом. В холле этом царила своя загадочная атмосфера.

Окна комнаты семьи кузины смотрели в очаровательный внутренний дворик с миниатюрным прудиком, обрамленным папоротниками и округлыми камнями, поблескивающими слюдой на ослепительном солнце, и с яблоневым садом, где так приятно было проводить время теплыми летними вечерами.

Похоже, пока я не выпишу всю историю до конца, не смогу успокоиться.

Так вот история эта, начала бурно развиваться с того момента, когда, следуя плану, мои родители через месяц уехали в Москву, оставив меня с кузиной, тетей и дядей.

Ожидалось, что через несколько дней дядя так же уедет, освободив таким образом место для бабушки.

Но… внезапно мы получили телеграмму от моих родителей, что бабушке неожиданно стало плохо, и она НЕ приезжает.

Бедная бабушка, похоже, ей стало хуже со здоровьем не случайно. Ведь если бы она приехала тем летом в Пярну, как планировалось, нижеописанной истории не случилось бы[47]. Дядя также не мог задержаться, ему надо было в Москву на работу. И я осталась еще на месяц в Пярну вместе с кузиной и ее матерью.

Всю жизнь помнила я только это.

Что же происходило на самом деле, моя память недавно выплеснула на меня небольшими порциями в течение нескольких дней.

Не уверена, в каком порядке лучше описывать события. Попробую в хронологическом.

Поскольку летом в Пярну в те годы случались перебои с горячей водой, мы временами ходили в баню. Солнце уже клонилось к закату и давало сиреневато-золотистый оттенок тихой и пустынной (потому что все были у моря) улочке Posti, по которой мы (я, моя мама, кузина и тетя) расслабленно и умиротворенно возвращались, отмытые до блеска домой, переговариваясь и обмениваясь шутками.

Моя проблема на тот момент заключалось в том, что мои влажные волосы, длинной до колен, были собраны на макушке, и завязаны платком. Пучок этот был тяжелый и медленно сползал вниз. Платок все время перекашивался, но я послушно матери, поддерживала его постоянно на нужном месте и время от времени пеняла на это неудобство.

Сзади вдалеке послышался шум, как от выключенного двигателя машины, и разговор. Примерно в это же время тетя, как бы решив помочь мне, стала поправлять у меня на голове платок и волосы. Хорошо помню ее руку, по моим, возможно, субъективным ощущениям, уверенно-целенаправленную, сильную и довольно жесткую. Вследствие этой махинации косынка полностью съехала с моей головы, и немного сырые мои волосы длинной до колен оказались на свободе.

Я проявила недовольство, т. к. считала, что так я выгляжу неправильно, с моей точки зрения, хотя, с другой стороны, так было гораздо удобнее. Мать вообще опасалась, чтобы я не простудилась, хотя на улице было градусов 25 тепла, если не больше.

Одновременно с этим сзади послышался звук медленно приближающейся легковой машины, и несколько возбужденные мужские голоса. Машина обогнала нас, не торопясь, и я увидела новенькие блистающие в лучах заката фисташкового цвета «Жигули», а в них переговаривающихся и рассматривающих меня молодых людей. Мать сделала грозное лицо, и они почли за благо поскорее свернуть за угол на улицу Side.

Этот эпизод мне хорошо запомнился.

Чего бы мне хотелось теперь, – так это узнать, когда вся эта «каша заварилась» изначально. В этот момент или еще раньше?[48]

Следующим в хронологическом порядке будет, пожалуй, этот эпизод. Родители уехали. Мы еще не получили телеграмму о болезни бабушки. И я живу вместе с кузиной, тетей и дядей.

Ласковое спокойное море, горячий белый песок, купание вволю.

Но пора идти домой обедать. Чтобы переодеть мокрые купальники, мы с тетей забираемся в одну кабинку, ведь в каждую из них на пляже стоит очередь. Переговариваемся. И я ловлю на себе короткий, но пристальный, оценивающий взгляд тети. Точнее не то, чтобы на себе, скорее на определенной обнаженной части своего тела.

И это тоже я помнила до сих пор, хотя и не придала тогда этому значения. Единственное, на мгновение мне стало неприятно.

А следующее событие произошло в тот же день после обеда. Тетя объявила, что нам с ней было бы полезно сходить на женский пляж и позагорать там топ лесс.

Я никак не могла взять в толк, зачем нам это надо. «А как же, – вдохновенно и красноречиво убеждала меня тетя, – все женщины стараются избавиться от следов, которые остаются от бретелек купальника во время загара. Вот наденешь ты открытое платье, а там белые полоски. А если топ лесс, то будет ровный загар».

Я упорно не понимала, к чему мне это, ведь у меня такого платья не было. Но тетя настаивала,

– ей-то точно надо. Хотя такого платья я и у нее не знала. А купить из-за дефицита в те времена нечто новое, модное, красивое и нужного размера было настоящим чудом.

Но тетя сказала, что собирается в ближайшее время перешить одну из своих вещей, и даже открыла чемодан и показала ее.

Я продолжала сомневаться, ведь у нее не было швейной машинки. Но тетя заверила меня, что Лютия, хозяйка дома, с радостью ее предоставит. Где-то на этой стадии дело застопорилось. Помню, Лютия даже показывала мне красивую ножную немецкую швейную машинку «Zinger», стоявшую в одной из дальних комнат.

Однако по результатам дебатов было все же постановлено, что на следующий день мы с тетей идем загорать на женский пляж. Тетя для этого случая надела парик (помню, я все пыталась понять: зачем он ей на пляже, и не жарко ли в нем). И вот наконец мы залегли между прекрасными прибалтийскими дюнами, где – то тут, то там загорали парами или в одиночестве другие любительницы загара топ лесс.

Подставив спину жаркому солнцу, я читала «Войну и мир» сквозь темные очки, которые мне только что подарила тетя. Это были ее собственные фирменные модные очки Polaroid. Грудь я прикрыла полотенцем. Углубившись в чтение, в какой-то момент я услышала странные приближающиеся звуки.

О, это явно был женский визг, и что-то еще. Мужской смех. Двое молодых людей шли напролом сквозь женский пляж по направлению к морю и вовсю хохотали, восклицая: «Ой, девчонки!», когда, – то за одной дюной, то за другим кустом раздавался визг потревоженной дамы. Рукам, впрочем, волю не давали.

В какой-то момент они поравнялись непосредственно с нами. Тетя как бы от неожиданности подпрыгнула, громко ойкая, и как бы приглашая меня последовать ее примеру. Я же глубже вжалась в землю и покраснела. Эти молодые люди показались мне смутно знакомыми. На этом собственно приключение и закончилось.