Михею представлялась тёмная фигура человека, скитающегося в одиночестве среди вечного шелеста осени и всюду сопровождаемого тоской и унынием, который в эту ночную минуту бредёт по заснеженному полю к невидимому лесу.

«А если он вернётся? – поинтересовался Михей. – Я же лежу, я не слежу за ним. Идёт ли он прежним курсом, может, он повернул обратно? Для чего призраку поворачивать? Он просто перенесётся. Был – там, а теперь – здесь. И – ко мне! У меня открылось окно – это раз. Появились листья – это два. Следы ведут от моего окна – это три. Не ко мне ли он ломился? Не пытался ли проникнуть ко мне, пока я спал? А может, он был здесь? Что ему стоит пройти сквозь стену. Пустяк? Пустяк. Сколько времени?.. Только два. Всего два часа ночи. Я хотел вставать к четырём, и отъехать в пять… Как тихо. Нигде никто не шевелится, не разговаривает, ничем не стукнет, ничего не уронит… Все спят. А может, не спят, а томятся в тоске? Может, это только я вовремя проснулся, а они не успели, и теперь, теперь… в этой забегаловке я один! А что, если в меня проникнет его хандра, его тоска? Нет. Я же не тоскую, я просто немножечко боюсь. Вот и всё. Я уже давно нашёл, что надо. Это пускай юность ищет да мается. Такое время я помню. Было у меня такое. Было и прошло. И ладно. И пусть. Если же снова придёт пора собирать камни, я как-нибудь справлюсь. Я всё сам для себя решу. В этом мне помощь не нужна. Да, это так. А если я долежу-дотяну до четырёх часов, то не войдёт ли за это время в меня хандра насильно? А что будет, если я усну? Нет! Я не буду рисковать. Зачем? Надо подниматься, одеваться, умываться, чего-нибудь перекусить и отправляться в дорогу. Дорога меня излечит – так было всегда. Она всегда выручала. Дорога – это движение. А движение – это жизнь, а не тоска. Вставать, вставать, вставать».

Михей приказывал себе встать, но не вставал, потому что он бредил, засыпая.

«Вставать, вставать, подъём, Михей, пора в путь, дорога ждёт, работа ждёт, товар пропадает, люди голодают, ты им нужен. Вставай!»

Михей открыл глаза.

Он понял, что задремал.

Он в несколько движений вскочил, оделся, наспех умылся, схватил сумку, ключи от номера и выскочил в коридор, громко хлопнув дверью, подсознательно желая всех разбудить, – и устыдился своего малодушного поступка, допуская, что это только его мнительность, на самом деле всё в полнейшем порядке – люди спят обычным сном, как положено в каждую ночь. Он запер номер и, стараясь не производить чрезмерного шума, скатился с лестницы.

Олега не было. За стойкой бара скучал мужчина лет тридцати семи по имени Егор. Он смотрел маленький телевизор, запрятанный в нишу, и оттого невидимый гостям.

Так как Михей заплатил за ночлег вперёд, он не собирался задерживаться, чтобы поесть, запастись пирожками и наполнить термос горячим чаем. Он торопился укрыться в кабине своего тягача и отъехать на несколько километров в сторону Ярославля. Он даже вознамерился наплевать на проверку груза – потом, всё это потом, когда до «Кольчуги» будет добрая дюжина километров.

«Бежать и только бежать, как можно скорее и дальше!»

Егор был ровесником Михею, и он был живым, то есть двигающимся и думающим человеком. Именно близость других людей требовалась Михею в данную минуту больше всего прочего, чтобы вернуться к реальности, чтобы выйти из дурмана, которым окутался его рассудок от страха, появившегося при допущении возможности чего-то потустороннего, находящегося за гранью знания. Михей остановился.

– Доброй ночи! – сказал он, обращаясь к служащему. – Могу ли я надеяться на галлон простого горячего чая и на пару булочек или пирожных?

– Доброй ночи, – глухо отозвался охранник, бармен, повар и администратор в одном лице. – Конечно. Подождите.

Егор завозился с посудой.

– Если можно, чай не в пакетиках, а листовой чёрный. Какой получше.

– Хорошо, – сказал Егор, но он был недоволен, потому что уже отработанным движением достал и разложил по чашкам чайные пакетики, которые чаще всего заказывали посетители из-за дешевизны и быстроты приготовления, а тут подвернулся гурман – предстояло повозиться.

Михей положил ключи от номера на стойку и уселся на высокий табурет, внимательно наблюдая за манипуляциями Егора.

– Как спалось? – спросил Егор из учтивости.

– Неплохо. До поры до времени. Пока не проснулся и не задумался о вашей новой приманке для туристов.

Егор промолчал… и как будто забыл о клиенте, ожидающем продолжения не им начатого разговора. Но Егор, лично знавший пропавшего человека, не хотел говорить на столь щекотливую тему с первым встречным.

– Это правда, что про него говорят? – наконец спросил Михей.

– Кто знает… люди много всякого болтают, – отозвался Егор.

– Но у вас здесь пропадал человек?

– Многие пропадают… вообще – пропадают.

– Понятно. – Михей понял, что от парня ничего не добиться.

На самом деле, Михею тоже не хотелось говорить. Ему было достаточно того, что рядом находится живой человек, совершающий действие.

Ресторанный зал был пуст и погружён в полумрак. Тусклый свет горел лишь над баром и светился телевизор, тихо шумя голосами, выстрелами и музыкой, запрятанный под высокую стойку. Было тепло. В камельке играли язычки пламени. В углах тускло блестели две застывшие фигуры средневековых рыцарей, устрашая и без того напуганного выдумками Михея.

Через десять минут Михей вышел в ночной простор.

Порошил мелкий снежок.

Гулял промозглый ветер.

Михей поёжился. Он с беспокойством обернулся. За стеклом двери мирно сидел Егор, уставясь в невидимый голубой экран.

Михей боязливо ступил на асфальт, с повышенным вниманием осмотрелся по сторонам, трусцой пересёк снежную целину автомобильной стоянки, открыл дверцу тягача-мастодонта, вспрыгнул на ступеньку, ещё раз огляделся и залез в кабину. Он захлопнул дверь, заблокировал замки, завёл двигатель.

Через пять минут едва прогретый рефрижератор, фырча и гудя, надрываясь огнедышащим нутром, вырулил на трассу и, разрывая светом фар мглистую ночь, скрылся в направлении Ярославля.

В девять часов утра Олег был на рабочем месте. Он сменил постоянного ночного дежурного Егора Жулина, который был старше его на десять лет, отслужил двенадцать лет в спецназе и ушёл в запас по причине полученного на тренировке увечья.

Олег вторую неделю обслуживал гостящих в «Кольчуге» четверых ребят. Приехав за конкретными впечатлениями, Лёша, Сёма, Кирилл и Рита получали их лишь малыми частями, но каждый день и каждую ночь – неизменно. Минувшим вечером мы уже имели возможность познакомиться с проявлением одного феномена, когда все посетители умолкли, вроде как почувствовав холод и запах осени, неизвестно через какие щели просочившиеся в уютную обстановку ресторанного зала. Бывало с ребятами и нечто подобное маленькому ночному происшествию с Михеем. Всё это было неплохо. Но одно обстоятельство всё-таки их огорчало: они до сих пор не столкнулись нос к носу ни с одним из так называемых «призраков». Особенно им хотелось познакомиться с главным из них, с самым первым, ранее известным в миру под именем Руслан, и, что самое главное, суметь ему противостоять.

Выглядели ребята утомлёнными, истощёнными: всклокоченные волосы, обвислые щёки, круги под глазами, серо-лиловый цвет лиц, печальные и задумчивые. Но они бодрились. Они предпринимали попытки, достойные задиристых петухов, поднять себе настроение. Они не решались признать своё поражение. Они не могли без сопротивления уступить тоске, разжигающей в душе каждого из них страх и отчаяние, с каждым днём всё прочнее ими овладевающие. Никто не хотел оказаться тем первым, кто откроет перед товарищами своё отчаяние. Они терпели, заставляли себя поедать порядком надоевшие салаты и поломанную на четверых одну румяную жирную курицу – их бюджет, понеся изрядные издержки, оскудел.

Этим утром сидя за столиком в ресторанном зале «Кольчуги», и Лёша, и Сёма, и Кирилл, и Рита – каждый думал о своём очередном ночном переживании. Им всякую ночь что-нибудь чудилось или виделось, если не наяву, то во сне. И чаще всего это была тоскливая поздняя осень, где они мёрзли и мокли под проливными дождями, и находились они в ней до тех пор, пока озорной петух, поселившийся в будильнике смартфона Сёмки, не начинал горланить на невидимое за облаками солнце.