Борька поднялся из-за столика, как ему казалось, сдержанно, грациозно, откашлялся в кулак и направился к молодым людям, которые за обе щеки уплетали принесённый заказ.

– Прошу прощения, господа желают побольше знать о призраке? Дамы! – Он учтиво склонил голову.

Жорка, чавкая шашлыком, не удивился. Он тут же протянул руку в сторону, достал свободный стул и, развернув его, пододвинул к себе:

– Садись, мужик, пить будешь?

– Д-да… -с… не откажусь, спасибо, весьма благодарен-с.

– Ишь ты какой, – подметил Ванька, зыркнув на мужика понимающим глазом, и впился зубами в толстую ножку цыплёнка.

– Как звать? – Жора был скуп в выражениях – он ел, и это занятие ему нравилось. Он, опять-таки не глядя, поднял руку, подзывая обслуживающий персонал.

Борька не успел отрекомендоваться, как на столе появился графинчик с водкой и рюмочка.

От удивления Жора вскинул брови:

– Во как! – воскликнул он. – Браво! Видать, тебя тут уже знают, ха-ха – свой парень!

– М-да-с… позвольте? – Борька взялся за графинчик.

– Валяй, – разрешил Петька и улыбнулся Светке, смотрящей на мужика во все свои огромные чёрные глазищи.

Боря налил, сказал:

– За здоровье здесь присутствующих…

Выпил, налил ещё. Выпил. Олег подсунул ему тарелочку с четырьмя кусочками шашлыка.

– С-с-пасибо, – сказал Боря и вопросительно посмотрел на присутствующих.

– Ешь, ешь, всё оплачено. Давай. – сказал Жора.

– Ага. – Боря налил ещё водочки – выпил, крякнул и нацепил на вилку кусочек мяса. Сжевал. Откашлялся в кулак. Поднялся и сказал:

– Позвольте отрекомендоваться. Борис Чавкин, местный житель.

– Хе… – не удержался от усмешки Петька.

– Что ещё скажешь? – поинтересовался Жора и потянулся за холоднющей, покрытой изморосью, кружкой пива.

Борис залупал глазами, не зная, как ему перейти к тому, что у него лучше всего получается, а именно, к рассказу о пропавшем человеке, обретшем новую жизнь… и, пока соображал, закинул-таки в рот, нацепленный на вилку, уже задранную вверх, второй кусочек мяса, который было завис на междупутье от вопроса Жоры, отчего начал стремительно стынуть. Борька принялся усердно жевать. Полез за новым мяском. Ему не мешали – ребята тоже ели, ели и ждали, когда мужик, удовлетворив свои потребности, обвыкнется с новыми людьми настолько, чтобы взяться за то, ради чего его собственно угощают. В любом случаи теперь у Борьки нет иного выхода – надо рассказывать, иначе Жора, Петя и Саша очень скверно начистят его брехливое, бессовестное рыло. Встречаясь с глазами ребят, когда они отрывали их от тарелок, Боря понял это очень быстро.

Боря выпил ещё и начал:

– Год тому назад на нашей стоянке, – он указал рукой за порог, – нашли машину, принадлежащую некоему Руслану Леопольдовичу Покруте-Половцеву, за несколько недель до этого пропавшему из Москвы.

Ребята жевали и с интересом слушали.

– На ту пору ему было всего каких-то двадцать восемь годком. Не многим больше вашего…

И тут дама, та, которая была печальной и, одиноко, скорбно сидя в углу, украдкой всхлипывала, перешла на откровенные рыдания: уткнувшись в стерильно-белый носовой платок, она залилась слезами.

Все, кто был в зале, оставили свои занятия и повернулись к ней.

Дама поднялась. Она уронила на пол стул с ужасающим звоном, пробежавшим по всем закуткам помещения раскатистым многоголосым эхом. Дама испугалась этого нежданного звука и, не видя дороги, опрометью, толкая сидящих, сдвигая столы, пряча заплаканное лицо в платок, кинулась к выходной двери.

Лишь только она потянулась к дверной ручке, дверь распахнулась и на пороге встал пожилой господин в дорогом сером костюме с седой непокрытой головой.

– Тихо, тихо, Лиза, – заговорил этот господин, в котором с большим трудом можно было опознать Леопольда Семёновича Покруту-Половцева, настолько он постарел и усох, – успокойся, поедем домой, поедем, я – за тобой, успокойся, ничего не поделаешь, надо ехать, успокойся, голубушка, до чего же, бедненькая моя, ты себя доводишь, разве так можно, поедем.

Он обхватил её за талию и провёл в распахнутую дверь.

– Кто это был? – спросил Жора у Борьки.

– А, это? Это – то ли жена, то ли возлюбленная Руслана Леопольдовича. А уведший её мужчина – его отец.

– Вот как? И часто они здесь бывают? – Жора ухватил кружку с пивом и начал жадно пить.

– Бедняжечка, как мне её жалко, – сказала Лёля.

Петя поцеловал девушку в щёку, и стал быстро вытирать поцелуй, оставивший жирный след от губ, перепачканных курицей.

– Ну тебя! – возмутилась Лёля. – Ты размажешь всю косметику.

– Как хочешь. – Петя хмыкнул и вернулся к еде.

– Частенько, – отвечал Борька на вопрос Жоры. – Правда, в последний раз я видал её с месяц назад. А я здесь бываю каждый день, так что пропустить не мог. А до того – часто бывала. Тоже всё вот так вот разревётся и уйдёт. А то, бывало, час за часом сидит этак тихонько-тихонько, сидит и не шевелится, всё о чём-то думает, куда-то всматривается, во что-то неслышимое вслушивается. А отец пацана приедет да и оторвёт её от страданий – увезёт. Иной раз со скандалом, силой, но увезёт. А в первое время и сам сиживал, тоже чего-то ждал. С месяц тому назад она пару раз кряду объявлялась. Но, только она объявится, он уже тут как тут! И увозит. Знать, она под его крылом находится, следит он за ней, бережёт, оберегает, а она нет-нет да и сбежит из-под опеки, и прямиком сюда, и – сидеть, ждать… Так-то вот. Глядишь, вскорости он объявляется. А они ведь в Москве живут – путь сюда не близкий. А он едет! Но, пока он доедет, она уже успевает пролить не мало слёз, а навздыхается – и того больше: целый товарный вагон тоскливых вздохов.

– Бедненькая, – повторила Лёля, и глаза у неё увлажнились.

– Вот это любовь… – печально сказал Ванька, обращаясь к Светке, – я это понимаю и уважаю. А ты так не смогла бы… эхма…

– А может, смогла бы, – обиделась Светка, – ты почём знаешь?

– Смогла бы – по мне?

– А может, и по тебе! – выпалила она и отвернулась, смутившись откровенности.

– Ладно, прости.

– У…

– Так что? Русланку убили, что ли? – спросил Петька.

– А никто не знает, – ответил Борька. – Был человек и – нет человека. Да только не так всё просто. Видели его… и не один раз. И не только возле «Кольчуги», но и… внутри!

После этих слов Борьки Чавкина, у стены, между столиками печальной дамы и тем, где разместилась четвёрка искателей острых ощущений, задвигались стулья, и торопливо поднялось семейство: папа, мама и четырёхлетний сын.

– Да что же это такое! – сказал в сердцах отец и швырнул на стол салфетку, которой он отёр губы и руки. – Сколько с нас? – крикнул он бармену Олегу.

Тот торопливо подбежал со счётом, быстренько принял деньги, отдал сдачу, которую решительно приняли, и шепнул:

– Не сердитесь, это только сегодня так. Приходите в другой раз, заезжайте. У нас хорошо. Извините.

– Да-да. Уж конечно, – пробурчал глава семейства, подхватил сына на руки и вслед за женой вышел на улицу.

– Чего это он? – удивилась Света.

– Наверное, не хочет, чтобы ребёнок слышал про убийство и нечисть, – сказал Ванька. – Чистюли. А делов-то – на два пальца.

– Фу! – Лёля погрозила ему кулаком.

Олег, ничего не сказав Борьке, вернулся за стойку бара и взялся на приготовление цыплят на гриле. Он понимал, что Борька находится под покровительством хозяина, но также знал, что судьба Борьки висит на волоске, и в ближайшие дни, возможно, с ним будет покончено.

– Весело, занимательно здесь, но мне пора, – сказал Пётр, выпадая из ступора, в котором прибывал с момента истерики печальной дамы, и опомнившись от скандального ухода семейства.

Он поднялся.

Взглянув на часы, поднялся и Николай Сергеевич.

Они распрощались с Михеем, выразив надежду на то, что ещё, даст бог, свидятся, сказали, что было очень приятно познакомиться и интересно поговорить, посидеть с приличным человеком, и так далее и тому подобное, расплатились и вышли во мглу сырого вечера.