Вдвоём с мамой они размещались в комнате. А бабуля спала на кухне на кресле-кровати. И сколько себя помнила, Стефания мечтала о своей отдельной детской. Жутко завидовала подружкам, у которых была возможность хлопнуть дверью перед носом у родителей и побыть наедине со своими мыслями. Теперь больше всего любила идти до метро и обратно, мечтая на ходу о лучшей жизни. Работала почти без выходных, лишь бы проводить дома как можно меньше времени.

«Только бубнят, собачатся между собой, да мне мозг выносят! «Выходи замуж, засиделась!» и одновременно «Все мужики – козлы, им одного надо!». Хотя мать без мужа родила, неизвестно от кого, сама – одноночка, так уж помалкивала бы. «Мало зарабатываешь!» и «Да куда ты пойдёшь, сиди уже, где устроилась, чего метаться, что ты найдёшь?». Вот и показали бы пример, как в жизни устраиваться! Нет, только попробуй что-то вякнуть, сразу закидают ссаными тряпками, лучше уж помалкивать. Как говорится, не тронь, вонять не будет!».

Бабуля на пенсии, мать на почте подрабатывает, моет полы два раза в день. Как два хомяка много лет складывали в кубышки на книжки, но изо дня в день ныли и бубнили, что денег мало, что без её помощи они не справятся. И ей не съехать, даже комнату не снять. Зарплаты не хватит, чтоб и за аренду платить, и семью поддерживать.

– Ты всё в облаках витаешь, Стешка! Не в сказке живёшь, фею-крёстную не дождёшься! – окликнула мама из комнаты. – Иди, догладь простынь, а то у меня уже спина отваливается.

Она послушно встала к доске, уныло глядя одним глазом на утюг, вторым – в старый телевизор. Теснота и духота, даже окна толком не раскрыть: мама боялась сквозняков.

На ужин под серию «Вместе навсегда» мама с бабулей ели котлеты с жареной картошкой, потом толстые румяные оладьи со сметаной и вареньем. Стеша со вздохом стиснула челюсти и под аккомпанемент урчащего живота пошла на кухню. Приготовила себе зелёный салат и подсушила два тоста без масла. Подрумяненный хлеб намазала авокадо.

– Смотри, Золя, она опять намешала не пойми чего! Одной травой питается, откуда бы здоровье взять? – насупилась бабушка.

– Тебе что, дома и кусок в горло не лезет? Бабуля старалась, пекла, на больных ногах полдня у плиты! А ты только и знаешь, что морду воротить! – вторила мать.

«Да когда же вы от меня отстанете!» – злилась Стеша, хрустя листьями. Набивала рот салатом, чтоб в сердцах не отгавкаться, а то это ж заводиловка на пару суток с гарантией непременных «сердечных приступов» и корвалола на завтрак, обед и ужин!

Она до сих пор вспоминала симпатичного мальчика из параллельного класса, по которому сохла в старшей школе. И как он посмеялся над ней из-за полноты и россыпи прыщей, как за ним до самого выпускного попугайничали одноклассники. Перед вручением аттестата Стеша голодала до обморока, чтобы похудеть. Кости проступили, кожа стала чище, но красавицей себя не почувствовала. К ужасу матери, она не стала снова есть «как все нормальные люди», а пошла по врачам, сдала анализы, получила рекомендации специалистов и крепко встала на путь здорового питания.

Еда – одно из семейный полей боя. С подросткового возраста Стеша воевала против пищевого насилия, ссорилась с родными, доказывая, что неправильно «всё с хлебом», что можно прожить без «третьего блюда и пирожка с собой на дорожку». Принципиально не ела перед телевизором, читала и цитировала статьи о правильном питании. Мама с бабушкой – обе дамы сдобные и рыхлые, любили сладкую домашнюю выпечку. Обе давно маялись от давления и скачков уровня сахара, но жалели себя и утешались новой порцией вкусностей. Стеша пререкалась, ругалась, говоря, что не желает превратиться в такую же больную и никому не нужную квашню, как мать. Та обижалась, рыдала, мирились за чаем с мёдом. Только когда Стеша начала стабильно зарабатывать, стало легче: покупала продукты и готовила отдельно по своему вкусу.

Вечером купаться Стеша пошла последней, как всегда. Мама с бабулей полоскались недолго, и часто ворчали потом: «Что ты там бултыхаешься по часу, как утка? Чего намывать-то? Только воду зря льёшь!». А Стеша, брезгливо морщась, сдвигала в сторону над головой гирлянду влажных колготок и огромных штопаных трусов, тщательно чистила ванну. Потом набирала воды с горой ароматной пены, чтобы хоть на несколько минут заглушить запах прогорклой кухни и старческого кислого пота, которыми пропиталась квартира!

Всякий раз, когда Стеша стояла перед зеркалом, осторожно протирая лицо увлажняющим молочком, собственное отражение не давало покоя. С детства её раздражало почти круглое лицо с "яблочными" щечками и маленькой ямочкой на подбородке. «Вся в маму-тыковку!». Но хотя бы кожа её стараниями гладкая и чистая. Жаль только бледновата, загар не прилипал никак, даже в детстве обгорала мгновенно.

Вряд ли бы она стала когда-нибудь украшением обложки модного журнала: длинные ноги и модельная фигура остались в подростковых мечтах и фантазиях. Выше ста шестидесяти сантиметров Стеша так и не выросла. Зато со временем научилась компенсировать рост каблуками. Статьи из разряда "как казаться выше с помощью свитера или кардигана" на тематических сайтах стали неплохими учебными пособиями.

Одна радость – чёрные шёлковые косы до пояса: хоть что-то хорошее досталось от неизвестного отца с необычным именем. Длинные и прямые волосы, блестящие с сине-зелёным отливом, как воронье крыло. Тяжёлые

«Вот на фига было ребёнка рожать, если нет возможности обеспечить. Мать жизни учит, по мозгам ездит, а сама-то, сама… Хоть бы алименты какие вовремя поимела с папочки-залёточки. Сначала дала какому-то левому придурку, потом дала дочери дурацкое имя-отчество. Вот о чём думала? «Ты моя принцесса!». Ага, щаз! Была «Белоснежка», стала «Стешка-бестолочь». Ни нормальной профессии, ни семьи, никакой личной жизни. А кто виноват?! Мать, бабка… Уйти бы, снять хоть комнату, вон, как Катька. Да ведь вой до небес поднимут: и предательница я, и неблагодарная…!».

В четырнадцать и двадцать лет она порывалась поменять нелепые имя и отчество при получении паспорта. Но мать закатывала совершенно неприличные истерики, начинала вопить про свою великую и безответную любовь к красавцу Норберту, отцу единственной дочери.

Семейная легенда гласила, что его застрелили бандиты в разборке на рынке около метро. В конце девяностых ведь каких только переделов не было. Но Стеша давно про себя уверилась, что папаша шустро канул в Лету, как только замаячило отцовство и алименты. Она жалела мать, скрипела зубами, но сдавалась.

«Как можно было поверить мужику, который назвался Норбертом?! Мать совсем от одиночества сдурела, кроме имени ничего не знала о мужике! Готова была уже родить от первого попавшегося! У неё-то типа любовь была, а мне теперь жить!», – вздыхала Стеша.

Иногда, когда она беспокоилась или была слишком напряжена, начинало покалывать самые кончики пальцев. Не больно, будто бы мелкие тонкие иголочки пытались обратить её внимание на переживания, помочь сконцентрироваться. Стеша ходила к неврологу и кардиологу. Но врачи не находили патологий, анализы были в норме. И кроме рекомендаций избегать стрессов она ничего от медиков не получила, а покалывание время от времени возвращалось.

Ночью Стеша привычно растирала пальцы, чтобы умерить тревогу, потом долго ворочалась, не могла устроиться и расслабиться. От наволочки и одеяла стойко разило пережаренным маслом, как будто бы закуталась в огромные жирные блины. Бабушка зычно храпела на кухне.

"Господи, да когда же все это закончится? Когда в моей жизни хотя бы что-то наладится! Ну невозможно же навсегда увязнуть в этом болоте!".

За всеми мыслями, переполненными жалостью к самой себе, Стеша не заметила, как ее сморило. В этот раз она не только увидела цветной сон, но и запомнила его.

Далеко над деревьями чернели силуэты горных вершин. И она совершенно без страха шла через ночной лес, радуясь тихому стрёкоту сверчков. И будто бы не дышала чистейшим воздухом, а пила его из родника жадными глотками. Совсем рядом слышался шум воды, порывы ветра подгоняли невидимые волны. Сквозь густые кроны виднелись кусочки низкого неба, усыпанного незнакомыми созвездиями, словно полотно алмазной мозаики. Босые ступни колола хвоя, щекотали травинки, и пальцы ног с наслаждением погружались во влажный мох.