Известно только, что Дед Мороз сделал большое исключение по доброте своей, перемешал подарки и отправил каждому и того и другого вдоволь. Пусть сами потом разбираются, что почём и зачем. Даже Гном получил охапку гремучей смеси в подарок, сам того не ведая. Никогда не знаешь, чем Дед Мороз отблагодарит тебя за старания. Ему, конечно, со стороны виднее, чего кому не хватает в данный момент для счастья.

Вот так снова непредсказуемо начался Новый год в лесу Эн.

За год и месяц до описанного выше Нового года

Ноябрь в тех краях приходит когда вздумается, без всякого порядка и очерёдности. Вот, кажется, жизнь налаживается, тишина, покой вокруг, благодать развешана на каждой ветке, как игрушки на новогодней ёлке, и вдруг откуда ни возьмись опять ноябрь. Ни тебе предупреждения о начале, ни одного намёка на окончание. Полная зыбкость и зыбучесть всего. Бывало ноябрь обрушивался на ни о чём не подозревающих жителей леса даже среди жаркого лета – точь-в-точь как гром среди ясного неба. Вот и сейчас уже никто не ждал его: казалось, что все ноябри этого года остались позади.

Ветки яблони, похоже, готовились оторваться от ствола и улететь в средневековую тьму, заполнившую небо и землю. Леденящие порывы неуёмного ветра пронизывали землю уже который день подряд. Космический, нездешний сквозняк, ворвавшийся в уютную печаль осени, едва не унёс в неизвестность Гнома, легкомысленно понадеявшегося на свои никогда не подводившие ловкость и устойчивость.

Гном придерживал готовый улететь вслед за яблонями колпак и раздумывал, не вернуться ли домой.

– Что за странное время, – сетовал он. – Ни осень, ни зима, бог знает что. И что прикажете делать? – так он ворчал, явно не желая продолжать путь. – Хотел прогуляться, друзей поискать, новости узнать, лес проведать, да теперь уж не до того, хоть бы целым остаться.

Мысли едва удерживались в голове, ветер проник и туда, безжалостно раскидывая ненадёжный их порядок. Нужно было спасаться.

Осмотревшись повнимательней, Гном залез в ближайшую нору. С удовольствием подрожав, отдышался и начал осматриваться в незнакомой местности. Местность была так себе, ни глина, ни чернозём. Да и нора ни нора, забегаловка какая-то.

Гном ох как не любил всю эту неопределённость из-за непредвиденных обстоятельств. А ноябрь всегда был непредвиденным обстоятельством. Как так выходило, Гном искренне не понимал.

Ну вот же листики падают, дождик моросит, назавтра снежок идёт, сугробики долгожданные растут, словно грибочки, загляденье, а тут нате, ни листиков, ни снежочка, ни грибочков, одно завывание и кромешная пустота всего.

Гному явно было плохо, он кряхтел, ворчал, гримасничал, сопротивлялся, не соглашаясь с бездушной, не от мира сего погодой. Что есть мочи тёр свои острые коленки, дёргал себя за волосы, хлопал по ушам, жмурился, дышал, не дышал – всё напрасно. Не отпускало.

Гном был не из тех, кто легко признаёт поражение. Он привык выходить сухим из воды, да и вообще воду не любил и всячески избегал её журчащей, шумящей, обманчивой прелести.

Не хотелось принимать ни одно из решений, они все грешили подмоченной в прямом и переносном смысле репутацией. Пойди он дальше – простуды точно не миновать, а кашлять и греметь соплями Гному ух как не хотелось. Идти обратно – будешь себя дураком чувствовать: чё попёрся старый, не знал, что ли, что ноябрь впереди? Сидеть в этой забегаловке вдали от уютного дома и сбившись с пути – тоже приятного мало.

Гном погрустил-погрустил и, делать-то нечего, окопавшись, – это у него всегда хорошо получалось, – завернулся в припасённый пледик ждать, когда Дед Мороз стукнет наконец-то своим ледяным посохом и зима вступит в свои законные права…

Но долго грустить Гному не довелось. Как только глаза его закрылись и сладкое облако готово было опуститься под Гномий колпак, он почувствовал, что кто-то осторожно почёсывает пятки его удобно разложенных, вытянутых в полный рост конечностей.

Сквозь одолевавший сон Гном явственно и восторженно осознал, что каким-то образом попал в малодоступную в обычное время, глубоко запрятанную в недра земли страну Весёлых монгов, славящихся своим добродушным нравом и постоянно смеющихся, – почему их так и прозвали.

Существовала пословица в гномьем миру: монг в доме – ноябрь в поле. Это означало, что ноябрь не мог проникнуть в пределы дома и души, если монг оказывался поблизости.

– Всё не так уж и плохо, – сладко потягиваясь, подумал Гном и начал потихоньку отряхиваться от сонной неги, предвкушая встречу с чудом.

Немного понежившись в сладких грёзах, Гном выглянул наружу. К счастью, оказалось, что шторм улёгся, не иначе монги постарались, а значит, пора выдвигаться в путь.

В тот момент Гном ещё не знал, что он не зря сходил в столь, казалось бы, бесполезно измотавший его поход. То ли коварный ветер постарался, перемешав обычный порядок гномьих дней, то ли мысли в голове у Гнома окончательно растеряли свою очерёдность, сначала улетев из головы, а затем прилетев обратно. Что с ними случилось по дороге, никто ведь не знает. Одно можно с уверенностью сказать: ноябрьский поход в лес просто так для Гнома не закончился. Ясно это стало, правда, не сразу.

За восемнадцать месяцев до описываемого Нового года

Гном досматривал интересный сон, как вдруг что-то совершенно ужасное, громкое и пронзительно-зловещее ошпарило его дремлющее в безмятежности сознание. Гном подскочил бы, наверное, как всегда ударившись колпаком о потолок, но предварительные защитные меры, с недавних пор введённые в обиход, надёжно сработали. Гном лишь глубже провалился в мягкие перины, а одна из подушек, упавшая на голову, довершила спасение от шума.

Чуть расслабившись и позволив себе начать ворчать на кошмарное создание, издавшее душераздирающие звуки, Гном повторно подпрыгнул в периньем раю и окончательно и бесповоротно проснулся.

В бесцеремонно и с шумом открытую клювом дверь смотрел грозный тёмный глаз ворона.

– Карррр, – ещё раз сказал «доброе утро» ворон и попытался дотянуться клювом до гномьих тапочек.

– Нет, – закричал обычно всегда сдержанный Гном, схватил тапочки, заодно коврик и перебросил их на другую сторону, подальше от клюва.

Клюв словно щупом пошарил по окрестностям в пределах ограниченной их доступности и мирно убрался прочь. Вместо клюва снова возник глаз.

Гном совсем не походил на себя. Вместо нерасторопной основательности в нём чувствовалась суетливая поспешность и желание угодить клюву.

Порывшись в кастрюльках, Гном достал самый большой кусок и понёс клюву на завтрак.

Клюв осторожно взял кусок, подмигнул Гному и был таков, но, как выяснилось, ненадолго.

Гном проводил взглядом клюв и отправился завтракать сам. Войдя в дом, он хитро подмигнул сам себе, залез в потайной шкафчик и собирался уже было извлечь из него спрятанное лакомство, но вместо этого выронил кастрюльку из рук из-за неожиданного возмущённого вторжения клюва и оглушительного карканья.

– Твоя взяла, – махнул Гном узловатой рукой и стал отламывать кусок от своего завтрака. Ворон удовлетворённо заурчал, подражая Весёлому монгу, и попрыгал в сторону. Умение ворона имитировать разнообразные голоса особенно радовало Гнома. Понадобилось не так много времени, чтобы научить любимым гномьим звукам.

Теперь можно было не бояться разоблачения и спокойно трапезничать. Умиротворённый Гном выбрался на солнышко, обосновался за пенёчком и начал наблюдать за вороном, вкушая собственные разносолы.

Ворон, казалось, только этого и ждал. Распустив свои роскошные крылья, он начал бегать за курицами, которые, по неизвестной Гному причине, сбежали из соседней деревни и остались пастись поблизости.

– А всё на лис грешат – мол, они кур уносят, – размышлял вслух Гном, потешаясь над царившей вокруг суматохой.