— Я не очень разбираюсь в течениях и направлениях социалистических учений, но мне кажется, что ты склонен исповедовать русский социализм, коммунизм.
— Да, вроде того. Правда, я, как и другие здесь, не могу знать, в какой мере в России стремятся к настоящему социализму и как им удается это осуществить. Но я пришел к выводу, что у нас небольшая, хорошо организованная группа преданных революционеров, революция во главе с этой группой, железная дисциплина, диктатура могут быстрее и вернее привести к социализму, к осознанию великого «Я» массами.
— А ты не боишься, что таким образом может возникнуть бюрократический режим, как говорят, случилось в России? Никакой свободы личности. Не смей ничего сказать.
— Конечно, есть и такая опасность. Но никакое общество не может обойтись без государственного аппарата. И я уже сказал: преданная группа революционеров. Железная дисциплина, необходимая на первых порах, — явление временное. Это насильственное обновление можно сравнить с работой хирурга, который должен быть безжалостным, чтобы помочь человеку. Я не за насилие, но оно необходимо, потому что слишком много темных, одураченных людей, которые будут против рождения нового строя. Оно необходимо также из-за компромиссов и соглашательства реформистов. Этот, назовем коммунистический, метод решил бы и твою проблему. Надо работать, бороться! Ты ведь понимаешь, что старый строй не рухнет так же легко, как подпиленное дерево. А у того, кто трудится во имя верной цели, время летит незаметно…
Патэ Тэйкка ничего не ответил. От дальних штабелей доносились удары маркировочных молотков.
— Кроме того, не стоит слепо верить небылицам, которые сейчас сочиняют о Советской России всякие борзописцы-злопыхатели. Во всяком случае, эта страна уже проявила необычайную жизненность — Она справилась со многими внешними врагами и подавила мятежи царских генералов. У нее еще не было времени, чтобы создать что-то образцовое.
— А ты не думаешь, что насилие рождает новое насилие? Предположим, оппозиционные партии-эти темные души — окажутся слишком многочисленными. Тогда страну охватит еще большая анархия, нужда и голод.
— И так может случиться. Но только на какое-то время. Я твердо верю, что новое общество, новое великое «Я» когда-нибудь будет явью, потому что подсознательно оно уже живет в людях. Однако его нельзя ожидать, как жеребенка от кобылы. Аналогия не верна. Творцов нового мира лучше сравнить с хлебопашцами, поднимающими целину, с садовниками. Чтобы приступить к севу, сначала нужно выкорчевать лес. Нужно уничтожить дикий, непригодный, неподатливый кустарник капиталистического строя. Земля после корчевки может быть ужасна. Но потом приступают к посадке, к севу. Сначала могут быть и ошибки в применении агротехники. Но будет время — и на месте нынешней дремучей чащи вырастет цветущий, созданный по плану, сад. Жизнь будет богаче, теплее, культурнее…
Патэ Тэйкка представил себе эту грандиозную работу. Возделывание земли! Да, конечно, оно требует труда и труда, пота и времени, терпения. И все же земледелец имеет дело с бесчувственным послушным растением. А тут речь идет о людях, упирающихся, развивающихся каждый по-своему, зачастую черствых существах. Каждый из них может сняться с места как перекати-поле, каждый «сам с усам». Невозможно сделать их ручными, обрабатывать их, как садовник обрабатывает почву. Это можно сделать только с их потомками, которых нужно уже смолоду отдать в специальную школу и воспитывать в духе великого «Я». Из них со временем сложится механизм, хорошо смазанный и слаженный, то есть они, потомки, будут жить, как растения: каждый на своем месте и в дождь и в зной… Но разве Книжник Тякю за то, чтобы превратить человека в маленькое, послушное, бездумное растение? А может, он тогда и был бы счастлив…
— Ну, а как ты представляешь эту организованную жизнь, скажем, для лесорубов? Нас много, а господ, которые живут хорошо, мало. Какой средний уровень жизни можно было бы установить?
Книжник Тякю взглянул на собеседника Цвет лица его напоминал подмороженную репу. Серые глаза блестели.
— Невозможно, конечно, сейчас определить все до мелочей. Неужели ты думаешь, что жизненный уровень богатых резко понизится, а бедных — только чуть-чуть повысится? Если реорганизовать и централизовать производство, которое в данное время находится в состоянии анархии, то производительность труда небывало поднимется, не говоря уже о распределении. У всех будут человеческие жилища, одежда, пища. Рабочий лень сократится, будет больше времени на развлечения и отдых…
— Эй, Книжник, черт тебя побери! Слезай с насеста!
Это крикнул напарник Тякю. Книжник тут же спрыгнул с бревен и во всю прыть помчался вверх по склону.
Да, современному строю, современной эпохе этот Книжник Тякю отдавал сейчас всю свою физическую энергию и даже часть духовных сил. И вряд ли когда-либо человек сможет отдать всего себя будущему.
Патэ Тэйкка закурил и стал разглядывать узорчатую кору бревна, на котором он лежал. Дереву было лет триста, а то и больше. Это тоже был дар солнца своим детям. Патэ Тэйкка попытался представить себе, как должен распределяться этот дар, на сколько частей его можно разделить, но сбился в расчетах. Владелец леса, акционеры, вальщик, возчик, сплавщики, рабочие пилорам, грузчики, хозяева и матросы судна, торговцы, строители… Поди знай, сколько их еще можно насчитать. Все они урывают свою долю от этого многовекового дара солнца. Можно ли такое дерево когда-нибудь в будущем поделить справедливее, чтобы всем доставалось одинаково, как небесного дождя праведникам и нечестивым? Интересно, какой же будет жизнь, когда солнце вырастит вместо срубленного новое дерево такого же возраста?…
Весна вступила в свои права. Небо было то серым, слезливым, то синим и ясным, и солнце, запущенное под его купол, описывало все более крутую траекторию. Снег таял и превращался в слякоть, в воду. Изо дня в день все больше освобождалась от снега старая степенная земля. Лед на реке растрескался, зашевелился, и зажурчала, помчалась черная вода. Весне помогала компания: динамит крошил, сметал ледяные заторы, поторапливая ледоход. В весеннее половодье в верховьях этой реки дорог каждый час. Надо было приступать к сплаву. Каждая морозная ночь, понизившая уровень воды на несколько дюймов, означала для компании прибавление работ и увеличение затрат.
Межсезонье кончилось. Лесорубы покинули деревни и вернулись на работы. Багры насаживались на еловые древки, и древесина отправлялась в свое долгое плавание.
Патэ Тэйкка ходил теперь в начальниках. Правда, он был самым маленьким начальником — всего лишь десятником. В зарплате он выигрывал немного, но все же чувствовал себя так, словно поднялся на первую ступеньку лестницы. Возможно, на этой первой ступеньке придется пробыть очень долго, терпеливо ожидая, пока не появится следующая, более высокая. Первая ступенька была связана в его памяти с шахматной доской, с черными и белыми фигурками и худощавым остроносым человеком, кассиром компании. Они играли в шахматы. Кассир, очевидно, был вполне уверен, что без особого труда будет хозяином положения, но Патэ Тэйкка заставил его поломать голову. Патэ Тэйкка показал себя вполне достойным партнером. Он стал устраивать всякие хитрые ловушки, пожертвовал слона, создавая в партии острые, интересные моменты. И хотя партию кассир выиграл, но победа, доставшаяся в обоюдоострой игре, побудила кассира, как показалось Патэ Тэйкке, спросить:
— Вы, как видно, умеете находить выход из трудных положений. Вы давно уже в сплавщиках?
— О да! С малых лет.
— Я поговорю с Пасо. Наверное, вы ничего не имели бы против того, чтобы стать десятником.
Итак, в кармане Патэ Тэйкки оказалась тетрадь в черном переплете со списком рабочих. Теперь он может называть их своей командой, приказывать им и, достав бумажник, выдавать деньги.
Дни шли, и работа спорилась. С грохотом катились бревна, падали в воду и, покачиваясь, плыли вниз по течению. И вот уже биржа, еще недавно заставленная величественными штабелями бревен, опустела. В лесу остались только лошади компании и табунщики: Книжник Тякю и Симо Аарет.
