— Что, дождь пошел? — сказал Патэ Тэйкка. — Ну что ж, дождь тоже нужен. Оросится земля, взойдут хлеба, а потом опять будет ясно и солнечно…
— Ты должен писать мне…
Да, конечно. Патэ Тэйкка, десятник сплава, молодой человек, преисполненный надежд, умеет писать и сможет написать. Ну, а что это даст?… Но он все же обещал. Ему почему-то было хорошо сейчас. Ее красивые глаза наполнились слезами из-за него. Из-за него? Да, во всяком случае он был причиной появления слез. Приятно думать, что эта девушка когда-нибудь вспомнит о нем. Может быть, действительно прошел какой-то дождь, который размыл мерзлоту и сделал его, Патэ Тэйкку, лучше и податливее.
В ЛЕСОПРОМЫШЛЕННОМ ГОРОДЕ
Патэ Тэйкка и начальник сплава Пасо пьянствовали в городе, вернее, за городом, на пригорке, поросшем сосняком.
Лето подходило к концу. Солнце светило как-то грустно. С лесопилок доносился глухой и тяжелый грохот. Проезжая по улицам городка, машины поднимали за собой серые клубы пыли. Была видна река, темно-синяя и величаво широкая. На фоне неба грандиозным сооружением возвышался железнодорожный мост. По нему с грохотом проходили составы.
Сплав закончился. Уже двое суток Пасо и Патэ Тэйкка отмечали свое прибытие в город. С самого утра, захватив с собой вино и закуску, они забрались на эту горку. У Пасо в городе был свой дом, но там ему не сиделось.
— Я не люблю город и вообще помещений. В них душно. Почти всю жизнь я провел под открытым небом. И не люблю всякие там правила приличий и разные формальности. Я, например, хоть убей, не надену воротника. Почему это человек должен ходить в ошейнике, как собака?
Эти слова скорее всего адресовались Патэ Тэйкке, который был в новеньком костюме в полоску, в галстуке и штиблетах. Пасо, наоборот, был в своей обычной летней одежде. Он отпустил бороду. В зубах его все так же дымила папироса, а за щекой черным комком шевелился размоченный спиртом кусок жевательного табака.
— Я не люблю город. Стоит мне проспать ночь в своей квартире, как утром хочется выскочить на улицу и заорать во всю глотку. А попробуй, заори! Тут тебе и полиция, и законы, и положения. Я не имею права распоряжаться даже своей глоткой… — Он сделал глубокую затяжку. — Вот возьму и заору.
— Смотрите сами. Полиция может услышать.
— То-то и оно. Человек не имеет права выразить свою радость — покричать, хотя у него и нет дурных намерений. Выражает же птичка божия свои чувства голосом, данным ей от природы, и никто ее не тащит в участок.
— Постановления не распространяются на птиц. У птиц имеются крылья. Если в городе вам нестерпимо хочется орать, то зачем вы поселились здесь, зачем купили дом?
— Из экономических соображений. Заметь для себя: дом и хозяйственность неотделимы. Мне удалось купить дом по дешевке. Он приносит мне изрядный доход. Дом — это собственность, недвижимость. Эта собственность ни с того ни с сего бесследно не исчезает. Я уже не верю в бумаги и в цифры. Однажды я прогорел на них. И как прогорел! Да, мировая война и меня пустила по миру. Я работал, экономил и скопил порядочную сумму. А потом в один прекрасный день обнаружил, что я нищий. Деньги, на которые только что можно было купить многое, которые давали людям чувство уверенности, уже ничего не значили. Можешь поверить, что мне было досадно, когда я увидел, что трудился и копил впустую, но я начал сначала. Черт побери, неужели я так глуп, что меня еще проведут, объегорят! Я заключал сделки, спекулировал продуктами — и наживался. Снова поднялся на ноги. И так больше не упаду. У меня в городе дом — недвижимое имущество. Это тебе не бумажка с цифрами, которая в один миг может потерять всякую ценность…
Патэ Тэйкка знал, что Пасо считается состоятельным человеком. О происхождении его состояния ходили разные слухи. Говорили, что ради наживы он готов на все, что он якобы обчистил какого-то иностранца. Утверждали, что однажды несколько десятков лесорубов рубили для него лес за счет компании. Приходилось только поражаться его стяжательским способностям. Зарплата Пасо была не ахти как велика. Не много он смог и наспекулировать. Правда, образ жизни он вел весьма простой, но на вино и табак тратил больше, чем кто бы то ни было в этих краях. И вот — у него свой дом в городе, лесные угодья…
А Пасо продолжал хвастаться своим преуспеванием.
— Попробуй-ка найди еще такого, как я, кто бы начал на пустом месте и достиг того же. Да, начал я с ничего. Когда уходил из дому, за душой не было ни одного пенни. А все-таки я уважаю своих родителей, что при всей своей бедности они отдали меня в школу. В те времена в наших краях этого не делали даже богатеи, считая ученье напрасной роскошью. А я достиг всего только благодаря школе, научившей меня писать и считать. Попытал я счастья на разных поприщах, но только на этом почувствовал себя, как рыба в воде. Преуспел материально, духовно, физически… А полагаться — мне приходилось только на самого себя, на свой ум, на свои кулаки, а не на связи да родню…
Затем Пасо рассказал, как он стал начальником сплава. В одно лето воды в реке было мало, и сплав страшно запаздывал. Наконец встал вопрос — удастся ли сплавить лес к месту назначения или придется выкатывать бревна на зиму снова на берег. Приехал директор компании и созвал собрание. Дело оказалось нешуточным: леса заготовлено много, в производство вложена уйма марок. Все мастера считали, что надо начинать выкатку древесины на берег. Конечно, это дорого обойдется, но ведь и сплав при малой воде немало стоит. Притом лес, в конце концов, может застрять на зиму в реке. Но вот директор спросил лично его, Пасо, что он думает…
— Если бы я распоряжался, то попытался бы завершить сплав Осенью обычно идут дожди… — ответил Пасо.
Директор взглянул на него в упор и сказал:
— Значит, Пасо берет сплав на себя и доведет его до конца. До свидания!
Так Пасо возглавил весь сплав. И ему повезло: недели через две пошли дожди, вода в реке начала прибывать, и лес был проплавлен неожиданно быстро и без особых затрат. Оказавшись в городе, Пасо решил зайти к директору. Он никогда не отличался стремлением хорошо одеваться, а тогда выглядел и вовсе бродягой с большой дороги. В болтающемся на нем засаленном полупальто, в неописуемо помятой шляпе, обросший, не спавший много ночей, он шел по городу и на ходу подкреплялся колбасой. Было раннее утро. Директор еще валялся в постели, а служанка на кухне с явным подозрением оглядывала гостя.
— Что вам угодно?
— Я к директору. По делу. Могу подождать.
Пасо присел на ящик с дровами, и глаза его закрылись сами собой. Через некоторое время на кухне появился директор и строго спросил, какое у него дело.
— Я пришел сказать, что прошлой ночью весь лес доставлен на место.
Директор долго и удивленно вглядывался в него.
— Да это же Пасо! А я и не узнал…
Директора словно подменили, он протянул Пасо руку, пригласил его в комнату, угостил сигарой и коньяком.
Видимо, это был незабываемый момент в жизни Пасо. Патэ Тэйкка чувствовал это по его голосу, по интонации.
Пасо откусил жевательного табака и пристально посмотрел на собеседника, что-то обдумывая.
— Послушай-ка, ты, часом, в душе не социалист, не коммунист?
— А что, хотя бы и так?
— Ничего. В душе человек может быть кем угодно. Иногда может и сказать кое-что. Я-то понимаю бедных. Понимаю, что иногда надо дать волю своим чувствам и выругаться как следует, чтобы облегчить душу. Пусть себе ругаются, только бы не пытались применять свои идеи. Я не люблю социализма. При социализме человек не сможет преуспевать. Социализм требует, чтобы все были на одном уровне, на уровне ленивых, неспособных. На уровне толпы…
— Ну, не знаю. И то слишком мудрено.
— Я не могу про себя сказать, чтобы я был очень умудрен науками. Однако знаю, что человеку, если он что-то смыслит, старается, делает, и в этом мире неплохо. Я понял это с малых лет, хотя родился в бедной семье. У меня был брат (я могу сказать тебе, но это между нами), он и сейчас есть, но он был и, наверно, остался красным. Тогда, во время мятежа, он попался. Смертной казни избежал, но его осудили на много лет. У меня есть и второй брат на юге, он торговец и тоже преуспевает. Так ни говори, одна кровь. Мы пустили в ход деньги. Устроили красному брату побег из тюрьмы. Решили, что здесь на севере, в глуши, он сможет спокойно, неприметно жить. Я взял его к себе на сплав, и он работал почти целое лето. Но всегда находятся завистники, недоброжелатели. Рантарятю, эта рыжая собака, узнал моего брата и донес. Брату пришлось смыться, перебраться за границу, в Карелию. Он писал мне оттуда, писал совсем не то, что наши газеты. Видно, он настоящий красный, которого сколько ни отбеливай, а белым не сделаешь.
