— Я смогла договориться с кожевником только на один комплект доспехов. Потребовались годы, чтобы собрать все части, достаточные для того, чтобы Гильдия Охотников не заметила неладного. — Кража у гильдии влечет за собой такое же наказание, как и то, что Дрю пронес мне эликсир. Похоже, мы семья, рвущаяся к виселице. — Мы начали работать над соглашением вскоре после того, как Дрю рассказал мне о надвигающейся Кровавой Луне.

— Что ты дала кожевнику взамен?

— Серебряные кинжалы, три штуки, маленькие.

— Где ты взяла серебро? — Я уже знаю ответ. Это решает давнюю загадку, над которой мы с братом гадали много лет. Я знаю, что она скажет, еще до того, как она заговорит.

— Я переплавила серп твоего отца. — Редкий подарок крепости скорбящей вдове и кузнечной деве, отступление от правил, предназначенное исключительно для того, чтобы почтить память умершего.

— Мам...

— Ни на секунду не чувствуй себя виноватой. — Она подкрепляет свои слова рывком за ремешки доспехов. Я вдыхаю, грудь борется с тесной кожаной нагрудной пластиной. — Это был мой выбор, Флориан. — Она использует мое полное имя. Так я узнаю, что она говорит серьезно. — Я полагаю, у тебя все еще есть другой, который ты сумела выковать?

— Да.

— А тот, который подарил тебе твой брат?

Она действительно все знает.

— Да.

— Хорошо. — Мама заканчивает затягивать ремень на моей талии. — Иди и возьми их.

Я в оцепенении спускаюсь вниз. Мы с Дрю были так осторожны, так внимательны. Мы пытались оградить Мать от этого. И все же она знала. Она делала свои приготовления так же, как и мы, — тоже в обход закона для нашей семьи.

Для меня.

Моя грудь сжимается до боли, когда я беру два серпа и вставляю их в крючки на поясе. Они так рисковали ради меня. На мои плечи вдруг наваливается невидимая тяжесть. Мать складывает руки, прислонившись к опорной колонне в главной комнате. Небо за ее спиной стало сердитым, освещая ее черные волосы золотыми полосами, как огонь в очаге.

— Ты выглядишь как настоящий охотник.

— У меня нет ни маски, ни ворота. — Я потираю горло. Я могу выглядеть как Охотник, но я им не являюсь. И никогда им не стану. Я не знаю, смогу ли я покончить с собой, даже когда вампир смотрит на меня сверху вниз, даже не зная, что это будет лучше для Деревни Охотников. Вот почему Дрю был предназначен для гильдии, а я — для кузницы.

— Будем надеяться, что тебе это не понадобится. — Мать сидит за нашим столом и складывает руки. Она закрывает глаза, и я вижу, как шевелятся ее губы в безмолвной молитве. Надеюсь, ее старые боги слушают. Я не могу молиться богам, которые явно забыли о нас.

Я подхожу к окну. Небо становится фиолетовым. Солнце истекает кровью. Я наблюдаю, как оно полностью исчезает, и мы погружаемся в непроглядную тьму, прежде чем луна восстает из пепла своего собрата. Злая и красная.

Кровавая Луна висит над землей, окрашивая все в пунцовый цвет. Это самая большая луна, которую я когда-либо видела, воспаленная, как гнойник. Она ползет по крышам домов и заряжает воздух беспокойной энергией. Я вкладываю руки в серпы, корректируя хватку.

— Тебе надо отойти от окна, — тихо говорит Мать.

— Я сойду с ума, если не смогу увидеть, что происходит. — Я не знаю, что я ожидаю увидеть. Но я уверена, что незнание гораздо хуже.

— Надеюсь, ничего не случится.

— Надеюсь, — повторяю я.

Первую половину вечера мое сердце замирает в горле. Я не могу оторвать взгляд от пустых улиц. Каждая тень призрачна. Каждый угол скрывает тайну вампира, существующую только в моем воображении.

Я ухожу от реальности и возвращаюсь в ту ночь... давным-давно... в ночь смерти отца.

Я помню, как он уходил. Он поцеловал нас обеих на прощание и крепко обнял, как делал это всегда. В отличие от объятий Дрю, они не были окончательными. Интересно, было бы все проще, если бы так и было. Если бы мы знали, что видим его в последний раз и прощаемся, разве было бы так больно? Смогла бы я заранее сформировать внутри себя эту зияющую пустоту, чтобы мое падение в нее не было таким внезапным?

Он ушел, и когда мы увидели его в следующий раз... серпа у него не было. Его лицо украло чудовище.

Крики заполнили мои уши.

Но этот крик не входит в мои воспоминания о том дне, когда ушел отец. Мать тоже слышит его. Она вскакивает со своего места и бросается к окну, игнорируя свое прежнее предупреждение.

— Ты что-нибудь видишь? — шепчет она.

— Нет. — Я пытаюсь избавиться от призраков прошлого.

— Звук был близко...

— Да. — Я крепче сжимаю серп. Если вампиры здесь, значит, авангард пал. Это значит, что Дрю... Я не могу даже думать об этом. Потому что что-то во мне подсказывает, что он не умер. Мой брат жив. Это глупый оптимизм, не более того. И все же я так уверена, что в глубине души знала бы, если бы он умер. — Иди наверх.

— Флор...

— Мама, пожалуйста, — говорю я тихо и твердо, встречаясь с ней взглядом. Я никогда не приказывала ей ничего делать. Возможно, именно доверие Дрю ко мне — единственное, о чем он просил меня, — защитить ее — дает мне силы быть строгой. — Иди наверх и спрячься.

— Если здесь вампир, он найдет меня, даже если я спрячусь.

— Вот почему у нас есть соль. И я не позволю чудовищу подойти даже так близко. — Я качаю головой. — Разве не для этого ты получила эти доспехи? Не для этого ли ты позволила Дрю тренировать меня в тайне? Чтобы защитить тебя?

Ее руки опускаются мне на плечи, и она легонько встряхивает меня.

— Чтобы защитить себя.

— Я могу сделать и то, и другое, если ты мне позволишь. — Дрю тоже, Я могу защитить его, по крайней мере, так говорит мое сердце. Но логически я понимаю лучше. Я никак не могу помочь ему сейчас. И все же, по мере того как крики становятся все ближе и ближе, я все увереннее понимаю, что я ему нужна. Все пошло ужасно не так. Кровавая луна голодна, а мы — добыча. — Иди наверх и спрячься, засыпь порог своей двери солью, не издавай ни звука и не выходи до утра, что бы ни случилось.

Ее глаза блестят, рот сжимается. Она хочет бороться со мной. Я знаю, что хочет. Но она не станет.

Потому что мы такие, какие есть.

Такими мы были всегда.

Каждый в Деревне Охотников одной ногой стоит в могиле, а другой держит серебряное оружие. Мы не падаем без боя. Мы — единственное, что стоит между нашим миром и вампирами, которые хотят его поглотить.

— Будь осторожна. Не делай необдуманных решений, — шепчет она и притягивает меня к себе, крепко обнимая. — Увидимся утром.

— Я просто буду охранять дверь. — Не знаю, почему это звучит как ложь. Это все, что я должна делать, все, чем я могу быть. И все же мое сердце колотится. Мои ноги тоже хотят этого. — Увидимся утром. — Я похлопываю ее по спине, и она отстраняется.

Мама берет ведро с солью и уходит.

Я остаюсь наедине со своими заботами и далекими криками. Я кладу руки на рукояти серпов и иду выкручивать их из крюков. От движения руки затекли от шока. Я чуть не выронила оружие, но быстро опомнилась, прежде чем оно успело упасть на землю.

Одинокая тень прорезает ночь. Это не человек, я поняла это по его движениям. Слишком быстрые, слишком плавные, но при этом какие-то бешеные и неровные. Чудовище останавливается, и его призрачные глаза мечутся слева направо. Они абсолютно черные, только в центре мелькнула золотистая капля. Зубы выстроились вдоль зияющей пасти, заостренные и смертоносные. Одним укусом он может вырезать горло своей жертве и насытиться кровью.

Судя по багровой вспышке на лицевой стороне, он уже это сделал. Он даже не удосужился украсть лица своих жертв. Он знает, что сегодня ему это не нужно.

Медленно потянувшись в карман, я достаю лежащий там обсидиановый флакон. Эликсир Охотника. Мощный древний напиток, дающий силу и скорость, равные вампирам, чтобы мы могли сразиться с ними лицом к лицу. Но он настолько силен, что его запрещено употреблять всем, кроме охотников, потому что это безумие охотника — состояние, в которое впадают старые охотники.