Не успела я оглянуться, как оказался в главном зале. Все взгляды устремлены на меня, когда я спускаюсь по лестнице с древним кинжалом в руке.

— Флориан? — спрашивает Винни. Они все еще сидят за столом, как будто ничего не произошло, хотя весь мир изменился.

— Мне нужно, чтобы вы кое-что сделали, — говорю я, останавливаясь у коридора, ведущего в кузницу. — Это потребует от вас всех четверых.

— Все четверо? — удивляется Каллос; он не привык, чтобы его посылали куда-то.

— Да, я хочу, чтобы вы все это увидели, — говорю я загадочно. Они должны сами все узнать. Я уже забрала кинжал из тела Солоса, но они соберут воедино важные части: в его мумифицированной груди все еще есть отверстие, из которого я его достала. Вампир должен быть тем, кто передает истину. Как бы мне этого ни хотелось, это должен быть один из них. Потому что мне никогда не поверят. Солос знал это, как и Джонтун, даже Лоретта.

Люди, застывшие во времени, находятся всего в полутора поколениях от Короля Солоса. Они все еще прямые потомки вампиров, которые не могли даже представить себе, что их король возьмет в любовницы человека. Рувану и так будет нелегко убедить их принять мою роль во всем этом.

— Что увидели? — спрашивает Вентос.

— Правду. Идите к развалинам, где мы поймали Терсиуса в ловушку. Там вы найдете дверь в подвал; я оставила ее открытой. Идите в глубину и найдете правду.

— Я не очень люблю все эти уловки, — пробормотала Лавензия.

— Пожалуйста, сделай это для меня. — Мне нужно, чтобы они ушли. Мне не нужны зрители для того, что я собираюсь сделать.

Они все делают паузу. Не знаю, просила ли я их когда-нибудь о чем-то так искренне, так откровенно.

— Это не повредит, — говорит Винни.

Они нехотя соглашаются, встают и уходят. Я со вздохом облегчения спускаюсь в кузницу.

Кузница раскалена. Не требуется много времени, чтобы раскалить ее до приемлемой температуры. В это время я нависла над кинжалом, который я освободила из груди Солоса. Я смотрю на него, желая, чтобы он раскрыл мне свои секреты. Может быть, у меня два дара, когда речь идет о кровом предании. Один — это врожденный дар, присущий только мне, — видеть прошлое, написанное кровью. Другой, возможно, передался мне от моей семьи через века, и это мой дар понимания союза между металлом и кровью.

Я помещаю тигель в кузницу и даю ему нагреться. Кинжал Солоса — действительно прекрасная вещь. Жаль, что с ним связано столько зла и душевной боли.

Не задумываясь, я бросаю его в горнило.

— Я переделаю тебя в свою форму. — Я держу руку над тиглем, в руке мой собственный кинжал из кровавого серебра. Я провожу им по руке чуть выше локтя и пускаю кровь в расплавленный металл кинжала Солоса. — Я беру на себя ответственность за это проклятие. Пусть оно будет связано с моей волей и моей кровью. Отныне я буду нести его бремя. Достаточно, Солос. Ты можешь отдохнуть.

Я выливаю расплавленный металл в форму. Пока он еще раскален, я поднимаю его щипцами и кладу на наковальню. Удерживая ее в устойчивом положении, я начинаю работать.

Это будет не самое лучшее мое произведение. Да это и не нужно. Оно просто должно быть острым и достаточно прочным для этого последнего действия.

Когда металл закалился и остыл, я взяла его голыми руками. Это обычный кинжал, ничего особенного. Я взяла то, что Солос использовал для создания проклятия, и сделала это по-своему. Я придала ему форму и слила с ним свою кровь. Я обрела контроль... я надеюсь.

Я держу кинжал, глядя на него в лучах раннего рассвета. Такой простой. Такой элегантный. Как много зависит от этого пустяка.

Я направляю кинжал на себя.

— Проклятие, наложенное кровью, проклятие жителей Деревни Охотников и человека, который их возглавил. Проклятие в поисках мести. Проклятие в поисках возмездия, — говорю я кинжалу. Хотя на самом деле я обращаюсь к Солосу. — Я принимаю наказание Терсиуса как потомок его рода. Я принимаю твое проклятие. Я заплачу кровью за несправедливо пролитую кровь. Пусть все закончится со мной.

Я делаю глубокий вдох и погружаю кинжал в свою грудь.

ГЛАВА 47

Волна магии вырывается из меня, когда кинжал вонзается мне в ребра.

Я падаю на колени, а вокруг меня сыпятся стекла из окон. Вдалеке слышится грохот, словно город просыпается от мощного зевка. Над Темпостом встает новое солнце, а осколки из окон кузницы похожи на лед, наконец-то освободившийся после долгой дремоты. Магия продолжает волнами литься из меня, сотрясая тело и разливаясь по городу.

Из глубины души доносится стон, треск, хруст, грохот. Сама земля освобождается от этой долгой ночи. Я перевернулась на спину, кинжал все еще в моей груди, одна рука все еще вокруг него, другая поддерживает меня. Я хриплю и кашляю. Кровь брызжет на землю.

Старые боги, я не хотела, чтобы все так закончилось. Я горько усмехаюсь, впиваясь ногтями в камень кузницы, словно цепляясь за жизнь. Может, я и не хотела, чтобы все так закончилось... но, полагаю, часть меня рада, что так получилось.

Я вернула утраченное — для вампиров, для людей и для себя. И если честно, если мне суждено где-нибудь умереть, то это может быть и на полу кузницы. Я умру так же, как и жила.

Оттолкнувшись от земли, я откидываюсь назад и смотрю на небо. Есть смерти и похуже, менее благородные. Я могу быть довольна этим. Но я хотела бы, чтобы еще хоть раз у меня был шанс...

Движение привлекает мое внимание к дверному проему.

Я несколько раз моргаю, пытаясь сфокусировать взгляд. Я не думаю, что он иллюзия, обман моего умирающего разума. Но если это так... я благодарна.

Руван там. Бездыханный. Ошеломленный. Губы разошлись, брови подняты. С шепотом ветра он оказывается рядом со мной. Его рука обхватывает мои плечи. Другая его рука судорожно движется к кинжалу, он слишком запаниковал, чтобы вырвать его из моей хватки.

Он выглядит так же безупречно, как и в дремоте. Так, так идеально. Он такой, каким я его себе представляла.

— Что... что... что ты сделала? — Он поднимает на меня глаза. Они стекленеют от растерянности, паники и еще сотни других эмоций.

— Я сделала это, — шепчу я, кровь стекает по моей челюсти. — Это было проклятие, связанное с кровью. Проклятие, требующее жизни за жизнь. Мы уже убили Терсиуса. Кто-то... кто-то должен был заплатить за это.

— Нет... Нет. — Руван покачал головой. — Я не приму этого, я отказываюсь, я не понимаю.

— Времени осталось мало. — Я погружаюсь в его руку, позволяя ему притянуть меня к своей груди. — Мне так много нужно тебе сказать. Так много я хочу сказать...

— Я все слышал.

— Что?

Он погладил меня по щеке, и слезы упали на мое лицо.

— Ты моя поклявшаяся на крови, моя избранница, женщина, с которой я связал свою жизнь, ради которой я дышу. Никакое проклятие, даже смерть, не отнимет меня у тебя.

Я слабо улыбаюсь.

— А если смерть отнимет меня у тебя?

— Я не позволю... если ты мне позволишь.

— Эта рана...

— Это слишком глубоко и слишком волшебно, — соглашается он прежде, чем я успеваю это сказать. — Моей крови и моей силы будет недостаточно для этого. И проклятие должно быть снято, оно должно потребовать свою цену. Нет способа спасти тебя, не дав тебе умереть. Однако ты можешь родиться заново. — Его глаза цвета восходящего солнца — красные и золотые — сияют надо мной. — Но я не спасу тебя без твоего разрешения. Я уже однажды забирал тебя из твоего мира. Я сделал это без твоего разрешения или благословения, и я изменил твою жизнь навсегда. Я не изменю твою жизнь снова без твоего согласия.

— Ах... — Все это имеет для меня смысл, то, что он говорит — нет, предлагает. — А больно будет?

Руван нежно улыбается и гладит меня по щеке.

— Моя дорогая, я поклялся, что никогда не причиню тебе боли. Я поклялся в этом как мужчина и как клятва. Я обещаю тебе, что это не причинит ни малейшей боли.