Но вернемся в XVIII век. Следует заметить, что в российских тюрьмах в то время практически не было никаких попыток ввести какие-либо работы для арестантов. В значительной мере использование арестантского труда на местах происходило лишь по случаю вплоть до последней четверти XIX века. Только когда при МВД было организовано Главное Тюремное Управление, появились первые циркуляры, в которых предпринимались попытки как-то упорядочить весьма разрозненное применение арестантских умений в городах и весях большой империи. Один из таких циркуляров вышел 21 августа 1879 года. В нем обобщался опыт некоторых тюремных замков, где было «обращено внимание на разведение собственных огородов». Такие работы «в значительной мере служат к увеличению средств тюремных замков», решая проблему не только «получать собственные овощи на удовлетворение необходимых потребностей по продовольствию арестантов», но даже иметь избытки для продажи. Здесь же отмечалась не менее существенная польза от введения хлебопечения в тюремных замках, и не только с целью «получаемого припека» для пропитания обитателей тюрьмы, но и с умыслом «занять производительною, обоюдною для них и для тюремного хозяйства, работою». Однако особенно «видное место занимает занятие арестантов разного рода мастеровыми и ремесленными работами», служащими к развитию производительного арестантского труда в замках. Поскольку в некоторых тюрьмах одежда, белье, обувь производятся обыкновенно через арестантов. И не только для губернских, но и уездных тюрем. В связи с изложенным в циркуляре, предлагалось собрать по всем российским тюрьмам сведения, касающиеся работ, на которых задействуются их обитатели: с целью изучения опыта и его дальнейшей пропаганды во всех местах лишения свободы.
Когда соответствующее распоряжение поступило в Иркутск, местному тюремному начальству было явно чем похвалиться. Арестантский Рабочий дом существовал в городе еще с 1799 года. Тем самым иркутское тюремное начальство могло смело доложить о своей неусыпной заботе об арестантах. Получалось, что в этом смысле Иркутск опередил всю Россию, еще век назад озаботившись потребностью занимать колодников какой-либо работой. Причем, не только на «себе пропитание, но и во благо знатных мест города». В начале XIX века стремительно разраставшийся Иркутск испытывал потребность в хороших мастеровых. Их-то и стал готовить Рабочий дом. За счет умельцев из числа арестантов деревянный Иркутск приобрел ту самую изысканность, которую отмечали современники.
Однако обитатели тюрьмы не только строили Иркутск. В историю города им волей тогдашнего губернского начальства пришлось войти как первым… пожарным командам города. В начале XIX века распоряжением генерал-губернатора Н.И. Трескина предписывалось провести срочную перепланировку города с учетом пожарной безопасности. Специальные команды, состоявшие из арестантов местной тюрьмы, ломали дома, которые не вписывались в свод пожарных правил. А кроме того, отпиливали по линиям улиц те дома, что стояли в нарушение противопожарных разрывов между строениями. И хотя впоследствии избежать больших пожаров в городе не удалось, тем не менее польза от деятельности необычных пожарных команд была очевидной. Многие улицы в городе после того как бы «выпрямились», придав Иркутску более ухоженный вид.
С этой целью заключенных использовали и в последующие годы. Начиная с 1810 года высшее управление тюремным делом в России поручалось исполнительной полиции, состоявшей в министерстве полиции, а с 1819 года – в составе министерства внутренних дел. Одной из основных обязанностей полиции была организация борьбы с пожарами. Профессиональных пожарных команд не было, и квартальным надзирателям вменялось собирать на борьбу с огнем простых обывателей. Но это не всегда выполнялось – горожане нередко уклонялись. С организацией первых пожарных команд в рабочих пожарной артели состояли исключительно ссыльные поселенцы, отбывавшие в Иркутске наказание.
Труд заключенных иркутской тюрьмы использовался для самых разных нужд города. В 1900‑х годах, когда в Иркутске решили поставить памятник Александру III, арестантов привлекли к сооружению специальной защитной дамбы на пологом берегу Ангары, вершившем улицу Большую. Во время паводков берег заливался водой. Исправляя ландшафт, весь склон сходившей в реку улицы засыпали землей, значительно расширив общую площадь и подняв ее над водой на несколько метров.
На содержание заключенных государство отпускало весьма скромные средства. Из вещевого довольствия каждому арестанту иркутской тюрьмы полагались на полгода одна рубаха и на год один халат. В такой одежде заключенные находились целые сутки, не имея сменного белья.
В отчете медицинского департамента министерства внутренних дел за 1884 год иркутская тюрьма попала в число тех тюрем, помещения в которых «наименее отвечают гигиеническим требованиям… очень малы и не могут вместить наличного числа арестантов, лишены вентиляции и отхожих мест».
Назначенный в 1885 году в должность генерал-губернатора граф Игнатьев, посетив местный тюремный замок, нашел его «грязным и переполненным, воздух невыносимым, вообще все в самом непривлекательном виде». После этого посещения он первым делом распорядился предоставить городу 100 арестантов для ремонта иркутских мостовых. Часть доходов от арестантских работ должна была пойти в пользу тюрьмы, другая часть – в казну. Заключенным тоже должны были выдать часть средств – 4/10 от суммы доходов.
Еще в более худшем состоянии находилась в городе другая тюрьма – пересыльная. Один из современников писал: «С первого же взгляда было видно, что тюрьма содержится крайне скверно. Палисад, окружавший тюремный двор, стал разваливаться, в некоторых местах колья совсем сгнили; во многих окнах не доставало стекол, а отверстия были заткнуты тряпками и старыми рогожами». В камерах «голые нары, отсутствие постельного белья, одеял и подушек», иногда замечались «грязные ситцевые одеяла, сшитые из лоскутов».
Одним словом, хвалиться в иркутских тюрьмах было нечем. Однако на критику в свой адрес тюремное начальство держалось стойко, оставаясь при мнении, что здания содержатся в «хорошем состоянии». «Санитарные условия, в которых находятся иркутские тюрьмы, благоприятнее, чем во многих частных домах в Иркутске».
Тюремному начальству было отчего сохранять спокойствие. Иркутские тюрьмы были не хуже и не лучше других тюрем в стране. Это показала ревизия, проведенная шестью годами раньше инспекторами новоиспеченного Главного Тюремного Управления. Впрочем, масштабная проверка всех мест заключения в стране показала, что положение дел в Иркутске было все же лучше, чем в других городах. Что же вскрыла прошедшая ревизия?
Большинство мест заключения, как писали в последующих отчетах, представляли собой самую безотрадную картину. Один из документов свидетельствует: «В течение десятков лет, в ожидании тюремной реформы, правительство отпускало самые ничтожные средства на поддержание тюремных зданий и не производило почти никаких новых тюремных построек. Переполнение тюрем арестантами достигало ужасающих размеров, следствием чего была усиленная болезненность и смертность и во многих случаях совершенная невозможность разместить арестантов по категориям, сообразно требованиям закона. В одних и тех же камерах содержались: арестанты подследственные, отбывающие краткосрочное тюремное заключение, приговоренные к каторге и к ссылке и вместе с ними пересыльные разных видов, не исключая препровождаемых к месту приписки за просрочку паспорта и добровольно следовавших за ссыльными жен и детей их».
Открылись и другие факты, шокировавшие благонамеренную публику. По городам и весям пересказывался случай, приключившийся во время проверки в одной из уездных тюрем. Инспектор Главного Тюремного Управления, войдя в камеру и не найдя надзирателя, спросил арестантов, куда тот подевался. На что кто-то из последних громко крикнул: «Надзиратель!» С одной из лавок поднялся человек с небритой физиономией, всклокоченными волосами, одетый в арестантский халат с бубновым тузом на спине и вооруженный шашкою. На вопрос удивленного инспектора, сколько он получает содержания, надзиратель ответил: 8 рублей в месяц на своих харчах и одежде.
