Реальным хозяином в местах заключения был союз «воровских людей». Такая арестантская община, по свидетельствам современников, вступала «то в молчаливый, то в открытый договор с тюремным начальством». Она ручалась за то, что «никто не бежит, что не будет крупных скандалов внутри тюрьмы, требующих вмешательства посторонней силы, что не будет жалоб при посещениях высшего начальства». В ответ администрация тюрьмы «гарантировала невмешательство в дела общины и обязывалась смотреть сквозь пальцы на такие явления, как пьянство, карточная игра, разного рода торговля, сношения с внешним миром». Все это было настолько распространено, что казалось нормальным явлением. И на вопросы ревизующих чиновников о том, почему все это допускается, тюремные смотрители отвечали: «Так желают арестанты».
Тюремная реформа 1879 года основательно встряхнула пенитенциарную систему. Должности тюремных смотрителей были упразднены. Вместо них учредили должности начальников тюрем. Отвечая за порядок в местах заключения, они облекались распорядительной и дисциплинарной властью. Им увеличили оклады и предоставляли казенные квартиры.
Тюремные надзиратели тоже были приняты на государственную службу как «нижние служители». При условии беспорочной службы, через каждые пять лет они получали право на добавочное жалованье. Им выдали казенную форму. Они получили «право на пенсию по сокращенным срокам службы».
Специальная инструкция предписывала тюремной страже обходиться с арестантами справедливо и в то же время строго требовала от них соблюдения установленного порядка. При этом насильственные действия и употребление бранных слов ни при каких условиях не допускались. Свое служебное достоинство они должны были поддерживать перед арестантами «серьезным и добросовестным отношением к своему делу, трезвым, добропорядочным поведением и образом жизни».
Произошли изменения и в организации тюремной жизни. Арестантов стали привлекать на казенные работы, установив размеры вознаграждения за труд. Стала решаться проблема с одеждой, которую арестанты теперь шили сами. Чтобы сэкономить средства на закупку сукна, Главное Тюремное Управление закупало его оптом у крупных фабрикантов. Холст для белья производили тюремные мастерские.
В те же годы обратили внимание на состояние здоровья арестантов. В тюрьмах росло число больных. На 115 тюремных больничных коек в Иркутске ежегодно приходилось более полутора тысяч пациентов – обитателей мест заключения. Особенно быстро росло число туберкулезных больных. Главное Тюремное Управление издало циркулярное отношение, установившее «правила для борьбы с болезнью».
Первым делом предписывалось изолировать заболевших от остальных арестантов. Для выявления больных определялась периодичность медосмотров – не менее четырех раз в год. Кроме того, обязательному обследованию подлежали все вновь прибывающие в тюрьмы. На каждого больного заводился санитарный листок.
Арестантов с запущенной формой туберкулеза помещали в тюремные больницы, а прочих больных – в отдельные камеры. Для чего предписывалось в таких камерах «устроить усиленную и усовершенствованную вентиляцию».
Определялись и более конкретизированные задачи: «Ввиду той опасности, которой грозит вдыхаемая пыль, содержащая туберкулезные бациллы, пол не следует мести сухим, дабы не поднимать пыли… В камерах обязательно должны быть плевательницы и нужно настаивать и следить, чтобы арестанты не плевали помимо плевательниц….В видах напоминания арестантам о возможности заражения чахоткой следует вывесить на видных местах в камерах или корридорах соответствующия разъяснения о вреде плевания на пол, о заразительности мокроты больных и о других мерах предостережения от заражения».
Предусматривались меры личной гигиены. Арестанты должны были мыться в бане и сменять белье через каждые 7—10 дней. Заболевшим давались некоторые послабления отбывания наказания. «В виду той тяжести и суровости, которую могут представлять для больных кандалы, необходимо неотлагательно испрашивать надлежащее разрешение на снятие их… на все время до выздоровления». Слабым здоровьем арестантам разрешалось более продолжительное время находиться на прогулках, им полагалось дополнительное питание. А кроме того, признавалось «весьма полезным занимать чахоточных, особенно трудно больных, беседами религиозно-нравственнаго содержания».
Однако уже спустя два года многие из начинаний тюремной реформы сошли на нет. Причина была весьма прозаической: нерасторопность, а то и нежелание на местах менять привычный уклад жизни. В 1881 году чиновники тюремного ведомства с тревогой сообщали в своих отчетах о росте числа побегов из мест заключения. По «черному» списку, после самой неблагополучной губернии – Иркутской, шли Волынская, Московская, Новгородская и Подольская.
«Ветхость и дурное устройство наших тюремных помещений, недостаточность, неумелость и неопытность надзора составляют лишь второстепенные причины такого ненормального положения вещей, – сообщал чиновник Главного Тюремного Управления о причинах побегов. – Корень зла заключается в неисполнении существующих узаконений и постановлений относительно порядка содержания…»
«Из арестантских рот и отделений бегут арестанты преимущественно с работ, на которые их посылают… предписывается отпускать арестантов на работы с указанным конвоем, но иногда даже без установленного конвоя, при одном наемном тюремном надзирателе, не имеющем возможности наблюсти за 10–15 арестантами, работающими часто в различных местах. Из тюремных замков бегут, большею частью, с помощью подкопов, выпилки железных решеток у окон, чрез тюремные ограды по веревкам, свитым из белья и других предметов, или, наконец, чрез трубы отхожих мест…
Собранные в Главном Тюремном Управлении сведения и личные мои посещения тюрем выяснили вполне, что закон о частых осмотрах арестантов и тюремных помещений не только не исполняется, но совершенно забыт; были даже случаи, что в таких тюремных учреждениях, где меня ожидали, я находил при арестантах всякого рода собственные их вещи, как-то: одежду, шубы, пуховики, чашки, чайники и даже запертые на ключ шкатулки и сундуки.
Вследствие того же отсутствия простого механического надзора бывают в местах заключения случаи, что арестанты напиваются пьяны, наносят друг другу раны имеющимися при них ножами, иногда даже доходит и до убийств».
Частые побеги из-под стражи волновали не только тюремных чиновников, но и формировали соответствующее общественное мнение. В середине 1880‑х годов начальник Главного Тюремного Управления М. Галкин-Враский совершил поездку по Сибири и Сахалину, после которой он резюмировал: «Едва ли вообще найдутся местности в Европейской России, где бы благотворительность по отношению к арестантам ограничивалась таким незначительным размером, как в Сибири. Причина этому кроется в полном притуплении чувства сострадания к ссыльному ввиду тех неудобств, которые приходится Сибири переживать от них. Более щедрым подаянием пользуются еще беглые, но, конечно, не из сострадания, а лишь по чувству самосохранения».
В последней четверти столетия стали создаваться новые крупные тюрьмы – централы. Само понятие о централе было введено в судебную практику Положением «По вопросу о будущей организации каторжных работ и временном распределении каторжных», утвержденном Александром II в 1869 году. В исполнение этого документа, в 1873 году под Иркутском, в 80 верстах от города, была учреждена Александровская центральная каторжная тюрьма.
Одно из описаний тюремной жизни дошло до наших дней в записях американского путешественника Джорджа Кеннана, в конце XIX века посетившего Сибирь. Весьма примечательно, что иркутские власти хотели произвести впечатление на иностранца, «так как иркутский вице-губернатор описал этот тюремный замок как образцовое в своем роде учреждение», считающееся «лучшим… в России».
«Александровский тюремный замок представляет собой двухэтажное кирпичное здание, крытое железом, длиной в 300 ф., шириной в 100 ф. Тюрьма состоит из 75 камер для совместного, 10 камер для одиночного заключения и 5 «секретных камер» для особенно важных преступников. Во время нашего посещения в тюрьме содержались 992 преступника, и в «свободной команде» при Александровской тюрьме проживали 900 человек, уже отбывших срок «испытания». Нам прежде всего показали тюремную мукомольню… Директор тюрьмы заявил нам, что работа на мельнице единственный тяжелый труд, который лежит на преступниках; ни одному не приходится работать более четырех часов в сутки. С мельницы мы направились в камеры, которые занимали большую часть всего здания; цифра заключенных в каждой камере колебалась между 15–75 чел. По величине они были не одинаковы, но обширны и вполне удобны для находившихся в них узников; полы и нары содержались в замечательной опрятности; воздух не оставлял желать ничего лучшего; единственный замеченный мною недостаток состоял в отсутствии матрацев и подушек. Во всех помещениях была устроена прекрасная вентиляция… Коридоры, в которые выходили камеры, были высоки, просторны и светлы… После осмотра камер мы направились в кухню, где ежедневно готовилась пища более чем на 1000 чел….Арестантский паек состоит из трех фунтов ржаного хлеба, около 7 унций мяса и трех унций гречневой крупы, иногда выдается арестантам картофель или какие-нибудь другие овощи; чай и сахар казной не отпускаются, но арестанты имеют право покупать их на собственные деньги.
