^{© Otis Adelbert Kline — «The Man from the Moon», 1930}

Мы стояли на восточном краю Кратерного Кургана[1] — мой друг профессор Томпсон, известный селенограф, и я. По мере того как Солнце, покрасневшее, словно от дневных трудов, медленно опускалось за западный его край, в огромной глубокой впадине перед нами тёмные тени удлинялись и становились более густыми.

Позади нас Аламо Эдвардс, тот самый парень, что привёз нас из Каньона Дьябло[2] две недели назад, делил своё время между фургоном и нашей походной кухонной плитой, готовя ужин, в то время как наши стреноженные лошади бродили поблизости, выискивая заросли съедобной растительности.

— Как продвигается твоя история, Джим? — спросил профессор, имея в виду наполовину законченный роман, прихваченный мною с собой, чтобы занять себя, пока мой друг копается в камнях и щебне поблизости.

— Я зашёл в тупик, — признался я.

— И я тоже, — уныло ответил мой друг, — но из наших двух проблем моя гораздо хуже, потому что твой тупик — воображаемая проблема, а мой — реальна. В конце концов, ты решишь свою проблему, используя своё воображение, не имеющее жёстких ограничений. Я же могу решить свою проблему только с помощью разума, который ограничен рамками фактов. Если я не найду достаточных фактов, чтобы доказать или опровергнуть свою теорию, что у меня останется? Гипотеза, нелепо покачивающаяся на одной хилой ножке, не способная ни устоять на ногах среди устоявшихся научных истин, ни раствориться среди ошибочных представлений прошлого.

— И что же это за та единственная, хотя и хилая ножка, на которой стоит ваша теория о том, что лунные кратеры образовались в результате падения метеоритов? — спросил я.

— Ты на ней стоишь, — ответил профессор, затем, увидев, что я в недоумении оглядываюсь по сторонам, добавил: — Кратерный Курган — единственное известное земное образование, по форме в точности напоминающее великие кольцевые горы Луны. Если кратерная насыпь образовалась в результате столкновения гигантского метеорита с Землёй, то существует большая вероятность того, что многочисленные кольцевые кратеры на Луне образовались подобным образом.

— Но так ли это? — спросил я.

— Я не могу ни доказать, ни опровергнуть это, — ответил он. — Доказательства, обнаруженные мною на данный момент, наводят меня на мысль, что здесь упало много относительно небольших метеоритных осколков. Но они не могли упасть поодиночке или вдвоём-втроём, потому как они не смогли бы образовать это углубление диаметром в три четверти мили и более чем на четыреста футов уходящее ниже уровня окружающей земли, не говоря уже о том, чтобы поднять кольцо земли, на котором мы сейчас стоим, на среднюю высоту в сто пятьдесят футов над уровнем окружающей равнины.

— Тогда как же они могли упасть?

— Если эта огромная земляная чаша была создана ими, то они, должно быть, обрушились на равнину в виде огромного скопления, по меньшей мере треть мили в диаметре, а возможно, и больше.

— В таком случае, что стало с этим скоплением?

— Часть его, вероятно, погребена под землёй. Часть его, при контакте с воздухом, сгорела дотла, очень сильно разогревшись при прохождении через атмосферу и имея возможность, прежде чем остыть, соединиться с кислородом. Однако должна быть промежуточная фракция, так и не найденная мной.

— Возможно, доисторические американцы забрали её из-за содержащихся в ней металлов, — неуверенно предположил я.

— Каким бы невероятным ни казалось это утверждение, — сказал профессор, — в его пользу есть небольшое количество свидетельств, поскольку я нашёл несколько метеоритных осколков в нескольких милях от края кратера. Боже мой! Похоже, у нас гость!

Он поднёс к глазам мощный бинокль, и, посмотрев в том направлении, куда он его навёл, я увидел высокую согбенную фигуру, по-видимому, одетую в балахон или халат, что, опираясь на длинный посох и неся под мышкой связку жердей, медленно спускалась по склону неподалёку от нас.

— Похоже, китаец, — сказал он, передавая мне бинокль. — Каково твоё мнение?

Я посмотрел в окуляры бинокля и увидел несомненно монголоидное лицо с раскосыми глазами, выступающими скулами и длинными тонкими усами, концы которых опускались по меньшей мере на четыре дюйма ниже подбородка. Просторные одежды, хотя и сильно потрёпанные, несомненно, были китайскими, как и шапочка с пуговицей на макушке, венчающая большую голову.

— Или китаец, или отличный грим, — ответил я. — Интересно, что он здесь делает в этом национальном костюме?

Наши размышления были прерваны громким призывом Аламо к ужину, раздавшимся из лагеря позади нас:

— Жрать давайте, или я скормлю это койотам.

— Спустись вниз и поешь, — сказал профессор. — Я всё равно не голоден и хочу остаться здесь и понаблюдать за этим занятным незнакомцем. Когда закончишь ужинать, принеси мне сэндвич с беконом и яйцом и бутылку кофе.

Зная характер моего друга — как только он принял решение, целая бригада тракторов не смогла бы оттащить его от цели — я не стал с ним спорить и спустился в лагерь.

Пока Аламо ворчал по поводу слишком увлёкшихся камнями парней, не способных выделить время, чтобы прийти перекусить, пока ещё всё горячее, я покончил со своим ужином. Затем, прихватив свой бинокль, отнёс лёгкий перекус профессору, как он и просил.

Когда я добрался до вершины хребта, последний розоватый отблеск солнца угас на западе, и взошла Луна.

— Присядь здесь, рядом со мной, — прошептал профессор. — Похоже, наш гость готовится к какой-то религиозной церемонии, и мне не хотелось бы его беспокоить.

Пока мой друг жевал свой сэндвич и пил кофе, я в бинокль наблюдал за китайцем. Он вертикально установил четыре жерди, поддерживающие четыре других, образовывающих квадрат над низкой скалой с плоской вершиной недалеко от центра кратера. К горизонтальным столбам на верёвках было подвешено множество небольших предметов, по-видимому, очень лёгких, потому что они раскачивались, как листья на ветру. В центре плоского камня стояла зажжённая свеча, окружённая кольцом из тонких палочек, воткнутых в землю. Азиат стоял на коленях перед камнем, неподвижный, как сама скала, его лицо было обращено в нашу сторону.

— Кажется, он не сводит с нас глаз, — сказал я.

— Я думаю, он ждёт, когда Луна поднимется над краем кратера, — ответил профессор, снова прикладываясь к своему биноклю.

Мой друг был прав, потому что, как только первый луч лунного света проник в кратер, коленопреклонённая фигура пришла в движение.

Разразившись монотонным пением, вполне слышимым с такого расстояния, хотя и совершенно неразборчивым, уроженец Поднебесной поднёс пламя свечи к каждой из тонких веточек, что были воткнуты вокруг камня, и вскоре все они затлели, как горящий трут. Затем он подошёл к одному из предметов, подвешенных к горизонтальной жерди, произнёс короткую речь, обращаясь к Луне, и поджёг его свечой. Тот сгорел за несколько секунд, осветив сцену странным жёлтым светом. Подойдя к следующему висящему предмету, он произнёс ещё одну речь и поджёг и этот предмет. Этот предмет загорелся синим пламенем. Он продолжал так в течение нескольких минут, пока все висящие предметы не были сожжены — каждый горя пламенем своего цвета. Затем он погасил свечу и снова опустился на колени перед камнем, возобновив своё пение и время от времени простираясь ниц и касаясь лбом камня. Лёгкий ветерок, дувший в нашу сторону, принёс сладкий, тяжёлый запах горящего сандалового дерева и мускуса.

Прошло полчаса, но церемония продолжалась без изменений. Затем горящие палочки благовоний погасли одна за другой. Когда последняя из них потухла, коленопреклонённый человек в последний раз поклонился, затем поднялся, разобрал каркас из жердей, сунул их под мышку и, тяжело опираясь на длинный посох, направился на запад.