— К сожалению, смертные возомнили себя умными и не провели ритуал. — Он с усмешкой направился к Ксезу. — И ты знаешь, что это значит. — Во взгляде дворецкого мелькнуло удивление и, возможно, страх. Морозко не испытывал ничего, кроме ликования, но он не хотел показывать, что в нем поднимается паника. Как другие будут стучать по печати, которую ослабила его дорогая матушка. Морозко почти слышал, как когти скребут по магической печати, как высокопарно кричат…

— Но это значит…

Его дворецкий знал правду. Когда-то Ксезу сам был деревенским жителем и не понимал, что за этим стоит. Теперь, на службе у Морозко, он знал и боялся страшных последствий. И вполне заслуженно.

— Именно так. Поэтому они будут вынуждены пожертвовать одним из своих. Мы не хотим расстраивать дорогую маму, мертва она или нет. Ее проклятие живет и здравствует. — Морозко протянул руку вперед и ухватился пальцами за отложной воротник кожаной униформы Ксезу. — Мы не будем рисковать, если нас захватят твари моей матери, ты понял? — Он потянул ткань, а затем невесело улыбнулся.

Ксезу склонил голову.

— Д-да, Ваше Величество.

Морозко начал уходить, потом повернул голову.

— Найди Андраса, пока он не уехал. Проследи, чтобы Винти вложили все силы в этот ритуал. Они должны сделать его более смелым. Костер, пир, музыка… Они должны украсить всю свою деревню. — Он сделал паузу, и его улыбка превратилась в лукавый восторг. — На этот раз их жертвой станет один из них. И я буду решать, кто это будет, потому что я буду там, чтобы убедиться, что они выполняют свою часть этой вековой сделки. — Он возьмет того, кто причинит деревне наибольшую боль. Того, кого деревня будет защищать, потому что он хотел, чтобы порез был болезненным.

Ксезу моргнул.

— Вы хотите отправиться туда сами?

— Да. Сейчас я им не доверяю, а если меня не будет, кто скажет, что они снова не попытаются мне насолить?

Его дворецкий, похоже, понял доводы и кивнул.

— Очень хорошо. Я передам это Андрасу, Ваше Величество.

Так ему и надо.

На данный момент горячая ванна была первоочередной задачей.

Белый мраморный пол уступал место черной лестнице. Балясины напоминали ивовые ветви, а их шишковатые сучья извивались друг вокруг друга, упираясь в перила.

Поднявшись по лестнице, Морозко расстегнул дублет. Дойдя до своих покоев, он снял одежду и бросил ее.

Посреди комнаты стояла большая кровать, а четыре столба из черного ореха поддерживали шелковистый балдахин белого цвета. В дальнюю стену выходило окно, из которого открывался вид на горную цепь, и в большинстве дней туман или снежные облака скрывали их массивные формы. Но в ясные дни были видны четкие контуры гор и заснеженных долин. А ночью яркие синие, зеленые и фиолетовые оттенки плясали на ветру, как знамя.

Пройдя в умывальную комнату, он наполнил ванну. Дымящаяся вода попала на фарфор, и жар ударил ему в лицо. Сняв остатки одежды, он зашел в ванну и застонал от жара, обдавшего его лодыжки и икры.

Тепло разъедало напряжение в его теле, но ничего не помогало подавить бурлящую внутри ярость. Смертные всегда считали, что знают больше, предлагая новые идеи и способы решения задач. На самом же деле старые способы существовали не просто так…

— Вы жалкие глупцы! — Морозко отхлебнул воды и, набрав пригоршню, вылил ее себе на голову. — И все же именно меня вы вините после всего, что я сделал для Фростерии.

После всей той защиты, которую он предложил.

Мир.

А теперь они угрожают его нарушить. И вина ляжет на его голову, словно корона из кинжалов.

Нет. Он не допустит этого. Смертные заплатят.

2. ЭЙРА

Смертность в мире бессмертных была всего лишь слабостью. Даже животные за пределами родины Эйры жили вечно. Фростерия, в некотором смысле, никогда не была предназначена для людей. Жгучий холод был бесконечен, и только огонь в доме давал настоящее тепло. Однако вечная жизнь может стать и проклятием, особенно для тех, кто обречен на одиночество.

Подул резкий ветер, от которого Эйра задрожала. Она плотнее притянула к себе меховую накидку.

— Пожалуй, бессмертие было бы сейчас как нельзя кстати, тогда я могла бы выходить на улицу голой, если бы захотела, — пробормотала она про себя. — То есть не то чтобы я это сделала. Но, по крайней мере, была бы такая возможность.

Эйра заскрипела зубами, глядя в темноту, на ветви заснеженных деревьев, где сияла луна. Как и в большинстве ночей, она не могла сомкнуть глаз, поэтому вышла из своего уютного домика на опушку леса за домом.

— Где ты, Адаир? — прошептала Эйра, указывая на знакомую ветку, где он обычно отдыхал. За долгие годы совы прилетали и улетали, кроме одной, которая возвращалась с самого детства.

Послышалось биение крыльев, а затем громкое улюлюканье, пронизывающее ветер. Широкая улыбка озарила ее лицо в форме сердца, когда она взглянула на звезды. Яркая слоновая кость выделялась на фоне ночи, и она сделала шаг ближе к дереву, когда когти совы обхватили знакомую ветку.

— А, вот и ты, милый принц. — Она засияла, уже не думая о морозной погоде.

Адаир склонил к ней свою белоснежную голову и издал еще одно улюлюканье, после чего перепрыгнул на нижнюю ветку.

Как всегда, Эйра подняла руку и поманила его.

— Давай, это то же самое, что отдыхать на ветке, только мягче.

Сова молча наблюдала за ней, его глаза светились ярким оранжевым светом. Он приблизился, и она сделала еще один шаг к нему — так близко они еще никогда не были друг к другу, — когда вдалеке раздался высокий писк.

Сова вскинула голову и умчалась вдаль за своей ночной пищей.

— Возможно, завтра мы встретимся снова. — Она вздохнула.

У некоторых демонов во Фростерии были животные, ставшие их фамильярами. У людей такой роскоши не было — сова, которую она бесконечно пыталась спровоцировать, чтобы та села ей на руку, была ближе всех.

Эйра еще раз взглянула на звезды, раскрашивающие обсидиановое небо. Луна покоилась над головой, казалось, наблюдая за ними, — в эту ночь ее очертания были совсем тонкими. Если бы только звезды были сделаны изо льда, а она владела магией, то создала бы из воды замерзший канат, зацепившись за одну из них. Она бы подтянула ее к себе и подарила звезду отцу. Может быть, тогда он улыбнулся бы, зная, что душа ее матери, возможно, не вечна здесь, а где-то в другом месте.

Ей было интересно, если бы она достигла такого результата, была бы плоть звезды мягкой или твердой? Будет ли ее температура холодной или теплой? А если взять ее в руку, значит ли то, как она сияет, что она пульсирует, как сердце?

— Хватит глупостей, Эйра. Столько глупых вопросов, на которые никогда не будет ответа. И перестань разговаривать сама с собой — жители деревни и так смотрят на тебя странно. — Если только они не хотели купить что-нибудь у нее и ее отца. Но даже тогда она чувствовала на себе их тяжелые взгляды, когда они изучали некоторые из ее самых мрачных музыкальных шкатулок и марионеток. Они предназначались для нее и только для нее.

— Тьфу! — Она вскинула руки вверх и закружилась вокруг себя. — Мне плевать, что все думают.

Снег заскрипел под ее сапогами, когда она направилась обратно к своей хижине. Как только она закрыла за собой дверь, ее замерзшие руки обдало теплом. В камине лежало новое полено, пламя разъедало его деревянные слои. Отец — Федир — смотрел на нее со стола в углу комнаты, его очки сидели на носу, пока он работал над прикреплением руки к марионетке. С тех пор как она себя помнила, гостиная была завалена деталями от игрушек и музыкальных шкатулок. До рождения Эйры ее отец делал оружие, но когда мать родила ребенка, его ремесло перешло к изготовлению игрушек для смертных и демонов.

— Не спалось? — спросила она, снимая накидку и вешая ее на крючок на стене.

— Нет, но, похоже, тебе тоже. — Он улыбнулся, похлопав по табурету рядом с собой. При слабом освещении комнаты морщинки возле его серых глаз, казалось, стали еще глубже за последние несколько месяцев. Даже в его каштановых волосах появилось больше седых прядей.