Нельзя поэтому согласиться с толкованием Чернявского и других, которые полагали, что, по Аристотелю, комическое не должно доставлять страданий осмеянному, и выводили отсюда, что Аристотель был противником Аристофана, комедии которого бывали остро тенденциозны и иногда оскорбительно высмеивали отдельных лиц (например, Еврипида и Сократа). Эта сторона дела Аристотеля просто не интересует. Его интересует природа комического как таковая, и эта природа вообще исключает сферу страдания. Страдание присуще не комедии, а трагедии. Одна из «частей» (как выражается Аристотель) фабулы трагедии «составляет страдание». «Страдание есть действие, причиняющее гибель или боль, например, всякого рода смерть на сцене, сильная боль, нанесение ран и все тому подобное» [18].
Что Аристотеля интересует характер комизма как такового, видно и по некоторым недошедшим до нас местам «Поэтики», упоминаемым в других трудах Аристотеля. Так, в «Риторике» Аристотель пишет: «В „Поэтике“ мы уже сказали, сколько есть видов шутки» [19]. Строки, посвященные видам шуток, не сохранились, но наличие их показывает, какой стороной дела интересовался Аристотель: он изучал сущность шутки и систематизировал ее виды.
Говоря о «подражании», Аристотель всегда имеет в виду подражание жизни в ее действиях, в динамике, в том, что происходит. Поэтому в драматическом произведении самое важное – это фабула, и об этом Аристотель говорит неоднократно. «Поэту следует больше быть творцом фабул, чем метров, поскольку он поэт по своему подражательному воспроизведению,– а подражает он действиям» [20]. «Подражание производится в действии… Подражание действию есть фабула» [21]. Трагедия слагается из различных составных частей, «но самое важное в этом – состав происшествий, так как трагедия есть подражание не людям, но действиям» [22]. В последних словах говорится о трагедии, но трагедии для Аристотеля – один из видов поэтического искусства вообще. В драматическом произведении, по Аристотелю, самое важное не характеры, а действие, фабула или, как бы мы сейчас сказали, интрига. Вопрос о комедии интриги и комедии характеров в XIX–XX вв. много будет занимать европейскую эстетику. Для Аристотеля первична интрига, и в зависимости от нее изображаются и характеры. «Итак, поэты выводят действующих лиц не только для того, чтобы изобразить их характер, но благодаря этим действиям они захватывают и характер» [23].
Нельзя поэтому согласиться с Ю. Боревым, который пишет: «Теория смешного Аристотеля явилась теоретическим обоснованием „комедии характеров“» [24]. Как раз наоборот: для Аристотеля первичен не характер, первично действие.
Другой вопрос, решаемый Аристотелем, это вопрос о правдоподобии изображаемого. «Должно составлять фабулы и обрабатывать их по отношению к словесному выражению, как можно живее представляя их перед своими глазами» [25]. Однако выражение «как можно живее» не следует понимать в том смысле, что поэт должен просто как можно точнее копировать жизнь. Дело много сложнее. «Задача поэта,– пишет Аристотель,– говорить не о действительно случившемся, но о том, что могло бы случиться, следовательно, о возможном по вероятности или о необходимости» [26]. «Относительно комедии это уже очевидно: именно сложив фабулу по законам вероятности, поэт таким образом представляет любые имена, не пишет… на отдельных лиц» [27]. В этом отношении поэт противопоставляется историку. «Поэт говорит больше об общем, историк о единичном» [28]. Таким образом, «законы вероятности» относятся к области творческого мастерства. Аристотель допускает даже, что «вероятно, чтобы многое случалось и вопреки вероятности» [29]. Этим открывается свобода фантазии, но не необузданной, а «по законам вероятности». Понятие «по законам вероятности» Аристотель не уточняет, но в этом и нет необходимости. Мы еще будем иметь случай к этим словам вернуться.
* * *
Аристотель оказал значительное влияние на развитие европейской эстетической мысли и оказывает по сегодняшний день. Многие делали себе из Аристотеля единомышленника. Обычно это делается путем приведения одной-двух фраз (а иногда и без всяких ссылок). Мы пытались изложить учение Аристотеля о комедии и комическом по возможности беспристрастно и полно. Оно как будто слагается из разрозненных мыслей, но на самом деле представляет собой стройную и цельную систему. Вся значительность его мыслей может быть оценена только при подробной разработке поэтического материала не только Античности, но и позднейших веков вплоть до современности.
Мы минуем философов Средневековья и эпохи Возрождения и гуманизма, а также мыслителей XVII и первой половины XVIII в. Здесь могли бы стоять имена Эразма Роттердамского, Паскаля, Гоббса, Буало, Дидро, Лессинга и др. Их мысли, несомненно, заслуживают внимания сами по себе, но здесь мы можем останавливаться только на наиболее значительных, показательных и наиболее актуальных по сегодняшний день теориях [30].
Из всей области эстетики комического нас преимущественно будет интересовать один вопрос, а именно вопрос о том, как понимали и как определяли, в чем, собственно, состоит сущность комического. Область теории комического столь огромна и многогранна, история этого вопроса столь широка, что надо ограничить себя рассмотрением только главнейших, решающих вопросов. Различные вопросы второй очереди решаются в зависимости от того, как будет решен этот основной, главнейший вопрос.
Остановиться следует на теории комического, созданной Кантом. Минуя некоторые ранние высказывания Канта в статье 1764 г. «Наблюдения над чувством возвышенного и прекрасного» [31] и в «Приложении» к ней, где имеются мимоходом брошенные замечания о том, что может стать предметом комедии и о характере смеха, мы прямо обратимся к «Критике способности суждения» (1790) [32], которая уже содержит теорию комического.
Выше указывалось на то влияние, которое на развитие эстетики оказал Аристотель. Кант оказался вне этого влияния. Он не противопоставляет, как это делает Аристотель, понятия комического и трагического. Кант понимает предмет эстетики как учение о возвышенном и прекрасном. Но комическое, по Канту, ни к области возвышенного, ни к области прекрасного не относится. После разделов, озаглавленных «Аналитика прекрасного» (§1–22) и «Аналитика возвышенного» (§23–53) он делает примечания (§54), и здесь, как бы вынося этот вопрос за скобки, трактует проблему комического. Примечание это невелико по размерам, но оно имеет большое значение. Центральное место этого примечания в буквальном переводе гласит так: «Во всем, что должно возбуждать живой, сотрясающий смех, должно иметься нечто, противоречащее смыслу (Widersinniges), в чем, следовательно, разум как таковой не может находить удовольствия. Смех есть аффект, проистекающий из внезапного превращения напряженного ожидания в ничто (разрядка Канта)» [33]. Далее Кант прибавляет, что хотя смех не доставляет удовольствия разуму, все же на момент он может живо радовать человека тем, что «производит в теле игру жизненных сил». Свою теорию Кант иллюстрирует несколькими примерами. Мы, например, ставим вопрос, но вместо ожидаемого разумного ответа получаем ответ глупый, невежественный, и это вызывает смех. Кант приводит еще несколько анекдотов, иллюстрирующих эту мысль.
