Сначал он с громким шлепком вдарил сжатым правым кулаком себе в левую раскрытую ладонь, грозно глядя в мою сторону.

А потом попытался продемонстрировать жест, означающий отрезание головы. Это когда большим пальцем ведут от одного уха по горлу к другому уху.

Но ровно на половине пути большой палец застрял.

Прапорщик был не прост. Он остановился, и, будто имея глаза на затылке, резко обернулся, чтобы посмотреть, что происходит в данный момент между нами.

Жанбаев остановил палец и стал делать вид, что у него зачесалась шея. Он выглядел настолько нелепо, что я не смог удержаться и рассмеялся в голос.

Это не осталось незамеченным. Прапор строго взглянул в мою сторону, мотнул головой и выдал короткое восклицание:

— Кхех!

Затем он скрылся в тени прохода. Жанбаев смотрел на меня волком, но не рисковал повторить угрозу.

К этому часу, время приема пищи подошло к концу и из прохода повалили молодые матросы.

Они по очереди подходили ко мне, улыбались и дружески хлопали по плечу. Кто-то принес хлеба намазанного маслом. Правда чая мне попить не удалось. Перекусив всухомятку на ходу, я вместе с остальными ребятами быстрым шагом направился на построение.

В тот день нас ждало первое занятие по тактической подготовке.

Чтобы разогреть интерес к занятиям командир отделения младший сержант Цеплаков во время пробежки загадочно пообещал, что мол, сегодня, возможно начнем осваивать боевую технику.

Кто-то из новобранцев спросил, а будем ли мы ложиться под технику на ходу между гусеницами? Командир отделения неопределенно ответил, что обязательно будем.

После завтрака нас вывели легкой трусцой в поле. Перед строем командир учебной части, показывая на неясные очертания оборонительных укреплений пояснял, что все это сделано руками таких же призывников, как и мы.

В очертаниях угадывается сложная восьмигранная бетонная конструкция кругового ДОТа. С какими-то срезанными верхними гранями, больше напоминающий половину футбольного мяча из шести и треугольных элементов. Только полностью серого цвета.

Полковник с серьезным видом сообщил, что нам еще рано заниматься такими сложными задачами, поэтому обучение имеет усложняющиеся этапы. Но со временем мы научимся строить такое «диво дивное».

Командиры отделений, видя наши кислые рожи, с трудом сдерживали смех. Стало ясно, что домашней заготовке — байке про «боевую» технику не один год, и каждый новый поток новобранцев с легкостью покупается на эту ерунду.

Огласив задачу — освоить рытье окопов и траншей при помощи саперных лопат, командир учебной части удалился в сторону штабного УАЗика без тента.

«Нормальное» занятие. Матрасы разочарованы. Командиры отделения вручили каждому «технику» — саперную лопату и отправили роту на заготовку дерна и последующую подготовку места для рытья окопов.

Других отправили в лес за бревнами.

Я попал в группу «копателей». Часть солдат лопатами копали дерн, другая складывала из него «бруствер». Копать нужно лежа, а носить пригнувшись имитируя скрытность.

Постепенно моя новая «хэбэшка» становилась черной от земли и пыли. Утром приходится одевать её же. Под хэбэшкой есть нижнее бельё — оно меняется после помывки в бане, но не каждую неделю.

Минут через тридцать пот смешанный с пылью создал дискомфорт. На коже по всему телу липкая пленка, которая раздражает и чешется.

Лицо и руки грязные: вытирай — не вытирай, все копающие матрасы выглядят, как черти из табакерки. Черные лица, как у негров и белые зрачки глаз.

Под слоем чернозема начался пласт глины. Липкий и упругий настолько, что для того, чтобы загнать в него лопату наполовину длины нам требовалось потратить огромные усилия. Из глины нужно было вырубить относительно правильные по форме кирпичи.

Практически ни у кого это не получалось, но инструктора закрывали на это глаза.

Через час нам дали пятиминутный отдых на оправку и перекур.

До сих пор не понимаю, каким образом все мы, новобранцы школы молодого матроса синхронизировались и умудрялись все вместе строем ходить по малой нужде.

Сейчас даже смешно вспоминать, как девяносто матросов-новобранцев одновременно по команде освобождали мочевые пузыри на траву у обочины грунтовой дороги.

После перекура мы поменялись местами.

Теперь работа лопатой в липкой и тяжелой глине мне показалась волшебным подарком судьбы по сравнению с перетаскиванием дерна и глиняных кирпичей.

Через десять минут спину начало саднить так, что мне казалось, что никогда в жизни я больше не смогу ее разогнуть.

Благо те, кто теперь копал из-за усталости выдавали кирпичи медленнее, чем часом раньше

Я понял в чем была наша ошибка. Мы слишком рьяно взялись за работу. Взяв высокий темп, мы скоро выдохлись.

Я полузнаками, полунамеками показал, чтобы те, кто копает не спешили.

Командиры отделений болтали, лежа на травке в сторонке и лишь изредка поглядывали в нашу сторону.

Но наша совместная работа оказалась цветочками по сравнению с «лесорубами». К концу второго часа они, взмыленные, с вздувшимися волдырями на руках, почти ползком выволокли из леса бревно средних размеров.

Мы прекратили работу. Вид наших сослуживцев был настолько жалок, что мы бросились им помогать.

За ними присвистывая шел командир их отделения. Он явно ни разу не притронулся к бревну и не собирался им помогать.

— Ребята, бляха-муха! Я русский бы выучил только за то, что им материться весьма хорошо. Смотрите какое милое бревнышко мы вам приперли!

Наши инструктора встали посмотрели на людей разразились хохотом

— Небось сами выбирали?

— Сами.

— А ты им другое предлагал?

— Предлагал, что я изверг какой? Но они решили это тащить. Даже сухостой предлагал, но они ни в какую.

Фокус заключался в том, что одного отделения состоящего из четырнадцати человек было недостаточно, чтобы донести его.

Люди срубили сырое, сбили ветки сучки, потеряли кучу времени, а протащив половину пути не решились бросить. Ведь столько работы проделано.

Простая психология.

Мы помогли дотащить бревно до места.

— Пока вы рубили и тащили, ваши друзья окопы может вырыли бы за это время, но дальше их в клочья разнесет артиллерия.

Это было неприятно слышать. Звучало как издевка. А самое отвратительное заключалось в том, что над последней «шуткой» громче всех смеялся Цеплаков.

— Товарищ младший сержант, разрешите обратиться.

Я повернулся в сторону Цеплакова взял под козырек.

— Валяй обращайся.

— Товарищ командир отделения, вы здесь видите артиллерию? Я нет. Вы не считаете, что это чересчур? Люди служить и учиться прибыли, а не калечиться.

— Что? — у Цеплакова глаза на лоб полезли, — да, я тебя…

Но он тут же заткнулся увидев, что сотня хмурых матросских глаз рассматривает его в упор и ждет ответа на мои вопросы.

— Так, перекур окончен. Всем кто, считает, что ему нужна медицинская помощь, подходите к аптечке, обработаем волдыри. Остальные продолжают рыть окопы.

Он посмотрел на меня испепеляющим взором.

Прекрасный день. Я посмотрел на небо. Сегодня нажил себе новых врагов.

Сначала в лице Зокоева и Жанбаева в основном благодаря хвастовству Цеплакова. Теперь и сам командир отделения будет мне мстить по-тихому за мою матросскую дерзость.

На самом деле, это был просто призыв к человечности. Сержанты в учебке «забурели» и потеряли чувство меры и уважение к человеческой личности.

Каким бы ты ни был начальником нельзя относиться к людям как к мясу.

Мог ли он мне насолить? Еще как. Вчера он приглашал меня в «СС», меня еще раз передернуло от того, что кто-то уже в те времена решил назвать «Школу сержантского состава» таким манером, а завтра он найдет с десяток поводов отправить меня на губу.

Взять вот хоть наш диалог состоявшийся минуту назад.

Наплевать. Солдатенко с Шельмой пострашнее противники.

Этот еще совсем салабон. Возгордился своей властью, но он не понимал, что власть в армии без реального уважения бойцов не просто разрушает, она заставляет деградировать и тупеть.