Потому никакого иного способа воздействия на подчиненных, кроме как орать не остается.
Отсюда и берутся крикливые тупорылые солдафоны, использующие глотку, как универсальный инструмент управления. Но и он у них работает в одном случае из десяти.
Я же понимал, что, конечно, лучшая стратегия в жизни это сотрудничество с другими. Конфликт всегда проигрышен. Даже если ты в нем победишь. Нужно стараться не доводить до конфликта.
Но иногда и своё достоинство дороже — его никогда нельзя ронять, и конфликта не избежать. Как в случае с Зокоевым и Жанбаевым. В этом случае лучшая стратегия спокойствие.
Оба моих новых врага такие же люди как и все. Из плоти и крови. Их модель поведения часто вводит других в заблуждение. И это тоже психология.
В прошлой жизни я повидал множество таких. Их конек страх. Надо отдать должное, они умеют мастерски владеть интонацией, мимикой.
Скоростью и тембром речи. Когда надо они снижают скорость речи, так, что заставляют ждать продолжения их предложений.
А иногда говорят быстро, так чтобы мозг не успевал разобрать. Все эти «улыбки зубами» оттуда же. Это простая психология.
Все их действия и слова построены так, чтобы вызывать страх. Если не хватает слов, они прибегают к тактильному контакту, беря какую-нибудь часть одежды противника в «щепотку».
Делается это как бы брезгливо, чтобы вызвать стыд в сознании оппонента.
Они сильны до тех пор, пока видят, что их бояться. Они словно питаются этим страхом.
Но когда ситуация складывается не в их пользу, и они чувствуют, что на них и на все их ухищрения класть хотели с прибором.
То весь этот апломб исчезает. Если они сильны или пришли толпой, то бросаются в схватку. Если слабы, то растворяются.
Я знал, что они сегодня придут толпой. Они уже почувствовали, что я их не боюсь.
Мой козырь в том, что они предсказуемы почти на сто процентов. Поэтому я их буду ждать.
Не то, чтобы я был на них как-то по особому зол. Нет. Но людям надо объяснить несколько важных вещей.
Во-первых, они все таки лишили меня завтрака и должны ответить за это. Во-вторых? здоровому казаху не следовало меня называть «лопухом».
Все-таки с незнакомыми людьми нужно обращаться вежливо. Ну и в-третьих, человек обещающий поставить меня на колени должен на личном опыте убедиться, что это невозможно.
Глава 7
Не то, чтобы я был на них как-то по особому зол. Нет. Но людям надо объяснить несколько важных вещей.
Во-первых, они все таки лишили меня завтрака и должны ответить за это. Во-вторых? здоровому казаху не следовало меня называть «лопухом».
Все-таки с незнакомыми людьми нужно обращаться вежливо. Ну и в-третьих, человек обещающий поставить меня на колени должен на личном опыте убедиться, что это невозможно.
* * *
Вечером перед ужином мы отправились в умывальную комнату, расположенную рядом с кубриком. Нам дали возможность смыть с себя грязь.
У умывальной комнаты была одна особенность, командир учебной части был помешан на том, чтобы все блестело и обычные советские краны всегда должны были быть начищены до сумасшедшего блеска.
Сержанты покрикивали на матрасов и требовали, чтобы те, кто умывалася не оставляли за собой грязных разводов на белых с черными кантами эмалированных раковинах.
А это убийственно влияло на скорость движения очереди. На десять слабо текущих кранов — напор никакой, больше сотни желающих.
Я находился где-то в середине очереди и с грустью осозновал, что скорее всего не успею умыться и простирнуться до ужина.
В учебке привыкаешь к духу казармы. Не в смысле атмосферы, а смысле запаха. Придя с гражданки, будущие солдаты и матросы на своей одежде и коже в первые дни все еще несут «запах свободы». Это и одеколоны, и кремы для бриться, и душистое мыло.
После прибытия, во время получения формы у будущего матраса все это изымается, а вместо ему выдается кусок солдатского хозяйственного мыла.
Человек начинает привыкать к армейским запахам. Это и кисловатый запах портянок, потных мужских тел и сырой одежды пропитанной им же.
Я всегда старался держать форму в чистоте и стирать ее в умывальнике при первой возможности. Правда сушить одежду было негде и наутро приходилось надевать влажную.
Стирал я тем самым куском хозяйственного мыла, его помощью мы еще мылись и брились.
Отдельно матрасы привыкали к едкому запаху хлорки в гальюне, вызывающей резь в глазах, которая служила единственным видом бытовой химии.
Но после пары тройки дней организм перестраивается и матрас перестает все эти резкие запахи замечать.
Зато начинаешь по-особенному обонять «гражданские» запахи. Нюх предельно обостряется.
И если мимо проходит офицер, надушенный мужским одеколоном или женщина, жена офицера, работающая в части, которая просто помыла руки каким-нибудь «земляничным» мылом или мылом «балет», то такой запах может еще несколько часов ощущаться и держаться в памяти.
А однажды, в часть приехала дочь одного полкана из штаба. Запахло женщиной, в самом хорошем смысле, как в том итальянском фильме, перевранном американцами.
Она не была красавицей, клянусь, но когда она появилась на территории все матрасы, в том числе и я, учуяли что в нашу сторону направляется молодая женщина.
Мы ее не видели, как тот слепой полковник, но ощущали божественный аромат ее духов за пару минут до ее появления.
И при том, что она была полновата, и на гражданке я вряд ли обратил бы на нее особое внимание, но тут все отделение не сговариваясь ожидало ее появления.
Как голодные волки или даже как акулы в океане, почуявшие кровь, матрасы резко повернулись на источник мужского вожделения.
Она шла метрах в двухстах, в сторону плаца. Точнее прямо-таки, плыла, призывно, словно на волнах, покачивая бёдрами. И чем ближе она была, тем сильнее аромат ее духов ощущался и сводил с ума молодых матросов школы.
Я до сих пор помню запах её духов. Странно, что от других женщин, работающих в учебке, вообще ничем не пахло.
Может им запрещали мужья? Чтобы не будоражить и так импульсивную психику молодых бойцов.
Я стоял в очереди и думал, чем мне пожертвовать ужином или чистотой? И решил принести в жертву еду. Конечно, ложиться спать голодным не самое приятное занятие
Готовили в учебке более менее, но не сильно разнообразно. Меню повторяющееся изо дня в день.
Масло утром по норме, хлеба два куска белый и чёрный, каша без мяса, четыре куска сахара, чай.
В обед суп, каша, вареное сало. Вроде должно было быть мясо, но я его там ни разу не видел. Кисель, хлеба три куска.
Ужин картошка с капустой, кусок рыбы, хлеба два куска, чай сладкий.
По воскресеньям к завтраку добавляли по два куриных яйца.
Больше всего мне было жаль пропустить не рыбу с картошкой и курицей, а хлеб
То ли воздух был такой и высокая физическая нагрузка в «учебке», то ли действительно мука была особая, как говорили между собой повара, но такого вкусного хлеба я больше нигде не ел.
Как я и предполагал, ужин начался раньше, чем подошла моя очередь к раковине. Уставшие и измочаленные матрасы потянулись в столовую, освобождая умывальники.
Цеплакова нигде не было видно, хотя он всегда водил нас строем на «камбуз».
Через минуту в умывальной комнате остались только я и сухощавый неразговорчивый парнишка из соседнего отделения. Я хорошо запомнил его, когда мы таскали «глиняные» кирпичи.
Он стирал свою форму совершенно не обращая внимания на происходящую суету.
Я подошел к умывальнику и скинул одежду по пояс, оставшись в штанах и сапогах. О степени своей «загаженности» и «запыленности» можно было только догадываться.
Зеркала в помещение не отсутствовали. То ли их не было вообще, то ли побили предыдущие призывы.
Поэтому те кто брился таскали с собой осколок зеркала.
