В чистый рушник были завёрнуты горячие лепёшки, пара крутых яиц и крынка парного молока. Савелий обрадовался, ну хоть голодом не морят! Сегодня простая еда не казалась Савелию невкусной, он с удовольствием всё умял, и крошечки с рушника подобрал. Одну лепёшку оставил, спрятал за пазуху, потому что до обеда вряд ли что ему перепадёт, а он голодать не привык! После огляделся… потом подметёт, а то Наксай его обсмеёт. Тоже, придумали, ещё и прибраться тут у них самому! Вот когда образумится всё у него с прииском, да с серебром, вернётся он сюда, покажет ещё…

Наксай ждал его возле колодца, перед ним стояли два больших плетёных короба, рядом стояли ещё какие-то приспособления на длинной палке. Савелий поморщился, опять его чем-то озаботят, и так после вчерашних сил нет.

– Утро доброе, Савелий, – кивнул Наксай, – Не тужи, сегодня до обеда мы с тобой не тяжко трудиться станем. Борта пойдём проведаем, нынче снова медведь у нас тут озорует. Помешаем ему немного, сделаем кое-какие приспособы от косолапого. Короб цепляй да идём.

Савелий открыл было рот сказать, что такую простую работу Наксай и сам справит, без его помощи, а он в таком разе намерен отдохнуть, но на высокое крыльцо вышла Акчиён. Пересохло у Савелия в горле, как же она хороша… Светло-голубой сарафан, цвета утреннего неба, синие ленты в золотой косе, как её глаза… Белая рубашка вышита на груди синим шёлком, диковинный узор, и цветы как будто живые. Она улыбнулась им и махнула рукой, Савелий крякнул, поднял короб и встал рядом с Наксаем, который наливал в баклагу колодезной воды.

Шли долго, всё по лесу, корневища кедров да сосен мешали Савелию идти, он то и дело присматривался, нет ли какого пенька, или брёвнышка, чтобы напроситься посидеть. Это Наксай шёл быстро и резво, словно скользил меж кедровых стволов, ни одна ветка под его ногой не хрустнет… А Савелий, словно хромой медведь идёт, с ноги на ногу переваливается! Это хорошо ещё, что ему обуться дали мягкие чирки, иначе он бы в сапогах своих давно бы до костей ноги истёр.

– И что, скоро хоть конец пути-то будет? – недовольно морщась и потирая колени спросил Савелий, кое как догнав подождавшего его Наксая, – Дюже далеко борта у вас! И нешто мёду много дают?

– Дают довольно, – степенно ответил Наксай, – Нам хватает, а лишнего не берём.

– Ну и зря! Продавать мёд можно, у нас вон в Петровке на ярмарке за мёд дорого дают, а уж бортовой и вовсе только подай!

– Ну, кто и торгует, а нам это без надобности, – ответил Наксай, – Идём, недалеко уже.

Дошли до бортов, вокруг и в самом деле было много медвежьих следов, и Савелий испуганно огляделся. С них станется, с этих чудийцев… кто бы ни были Наксай и сестра его, а всё одно понятно, не нашего роду, не христианского… да только при одном взгляде на Акчиён у Савелия все такие думы из головы выветривались.

Наксай стал прилаживать на дерева с бортами деревянные клинышки, сколоченные особым образом, так, чтобы помешать медведю до борта добраться. Парень так ловко поднимался по стволу, а там орудовал инструментом, что Савелий невольно зашёлся от зависти… ему бы вот таким быть, справным, сильным, да ловким.

Тут же заворчало в животе, захотелось есть, и Савелий вспомнил о припрятанной в пазухе лепёшке, рот наполнился слюной. Но как достать, чтобы Наксай не приметил? Там той лепёшки Савелию и самому мало, а если ещё на двоих делить?! Вообще крохи! Он и так здесь голодом сидит, всё нутро подвело, штаны болтаются, как бы не верёвка, так и слетели бы тут же!

Савелий крадучись отошёл за дерево, пышная ель широко раскинула свои хвойные юбки, его было совсем невидно с того места, где был Наксай. Достав лепёшку, Савелий торопливо развернул тонкий рушник и стал откусывать большими кусками, торопясь съесть всё, пока Наксай его не хватился.

В миг половина лепёшки была съедена, Савелий давился без питья, но ел! Рядом с ним раздался едва слышный шорох, и он поднял глаза… напротив Савелия, внимательно за ним наблюдая словно городничий, стоял огромный медведь.

Остаток лепёшки выпал из ослабевшей руки, губы затряслись и изо рта посыпались крошки. Жалобно что-то простонав, Савелий без чувств рухнул на мягкий мох.

Очнулся Савелий нескоро, он лежал на мягком мху, был повернут на бок и под голову ему был подсунут кафтан Наксая. Савелий поднялся, отёр рукой лицо и выплюнул размокшие остатки лепёшки. Он растерянно озирался по сторонам… Медведь! Ведь его чуть медведь не задрал! А где Наксай? Видать убежал, бросил его на съедение дикому зверю! Вот тебе и испытание!

Савелий поднялся, отряхивая с себя хвою и намереваясь тут же отправиться тропой обратно, чтобы высказать и Наксаю, и Акчиён, что наработался он на них довольно, пора и честь знать! Пусть назовут обещанное и либо сами его домой отправляют, либо дают отдохнуть до приезда конюха… который, кстати сказать, сам уже недолго конюхом прослужит! Как только Савелий окажется дома, конюха тут же прогонит, и отпишет батюшке, кого он на груди пригрел в лице Евлашки-конюха!

Савелий вышел из-за ёлки и встал от неожиданности. На поляне, под тем деревом, где Наксай проверял борта, на брёвнышке сидели двое и мирно беседовали.

Наксай держал беседу со здоровенным, похожим на медведя мужиком в короткой, коричневого меха истёртой бекеше. Мужик держал в руке кусок медовых сотов, откусывая малые куски и медленно жуя. Наксай тоже брал лакомство с расстеленного перед ними куска рогожки, запивая водой из баклажки. На рогожке лежали ещё лепёшки, такие, какую пытался раньше съесть сам Савелий, там, за ёлкой.

– А, Савелий! Ну как, живой? Шибко ты испугался, даже чувства лишился, – заботливо глядя на Савелия проговорил Наксай, – А мы вот с Паклыем решили медком полакомиться, пока ты… отдыхаешь. Садись к нам, подкрепись. Вот, я воды набрал ключевой, пей.

Паклый чуть насмешливо глядел на Савелия, и тот смутился. Этот здоровяк был чуть не на три головы выше него, крепок в плечах настолько, что окажись он в доме, казалось, займёт собой пол избы. Одет Паклый был тоже диковинно, штаны его, какого-то странного тканого сукна, были заправлены в высокие кожаные сапоги на мягком ходу, подбитые мехом, а светлая рубаха по краю была шита красным диковинным узором. За воротом рубахи была видна мощная шея и широкая грудь, будто медвежья, с завистью подумал Савелий.

– Ну, лады, – Паклый хлопнул себя по колену и поднялся, – Пора мне, до темна бы добраться до матушки. Благодарствуй, Наксай, за угощение. Коли угляжу озорника, который борта ваши беспокоит, скажу… Бывайте!

Огромная фигура исчезла в чаще так бесшумно, что Савелий подивился, лес принял Паклыя, словно расступаясь перед ним.

– А медведь где? – спросил Савелий, опасливо озираясь по сторонам, – Я там медведя видел… чуть меня не задрал! Ты вот чего думал-то, в лес пойти и без ружья?! А ежели бы задрал меня медведь? Или волки?!

– Не страшись, – усмехнулся Наксай, – И медведю и волку мы с тобой без надобности, потому и ружьё только лишнего тащить. Доедай, да станем собираться, нам ещё два борта проверить, и в обратный путь, чтоб тоже до темна вернуться.

Савелий скривил лицо – ещё два борта! Да сколько можно на нём пахать, батрака себе что ли завели! Но стараясь смирить свой гнев, он вспомнил про серебро и тяжело вздохнул.

– А что, куда этот Паклый отправился? – полюбопытствовал он, только чтобы отвлечь себя и не сердиться.

– На Сайдагарку, мать у него там, братья и сестра, – ответил Наксай, собирая в короб инструмент, – Далече ещё идти, да он резво ходит.

Где-то Савелий уже слышал это название – Сайдагарка… может конюх говорил, или ещё кто… Да нет, не конюх, вспыхнуло в памяти, что как раз про те места и говорили старатели – серебро там нашли, а чуть дальше кому-то даже золота досталось, немного, самородки мелконькие. Вот кого бы расспросить, Паклыя этого, и не рвать тут жилы на чужих работах! Жалко, что ушёл… Посулил бы ему Савелий награду, может всё и обозначилось тут, и тогда конец этим мучениям!