– Черт, мы идиотки! – схватила я сестру за руку.

– Почему это? – Снежана открыла глаза.

– Потому что твоя задумка не работает: руку ты держишь над центром карты, и по-любому выпадет какая-нибудь дыра на пике Уральских гор, – объяснила я.

– И что ты предлагаешь? – насупилась Снежана.

– Брось монетку, – предложила я, – или сама выбери, куда ехать.

– Лучше монетку.

Снежана выбежала из кухни и вскоре вернулась со старой детской копилкой, которая до сих пор хранилась в ее спальне. Эту копилку в форме зайца ей подарил папа на пятый день рождения, кажется, заяц был из какого-то дорогущего фарфора, и сестра так и не решилась ее разбить, бережно складывая монетки в прорезь между заячьими ушами.

– Жалко, столько лет… Ай! – взвизгнула я, когда Снежана грохнула зайца об мраморный пол.

– Нет6 не жалко. Начинаю новую жизнь!

Она взяла первую попавшуюся монетку, поставила ее на ребро и залихватски крутанула. Та долго вращалась, потом откатилась, подпрыгнула несколько раз и замерла. Мы склонились над картой, столкнувшись лбами.

– Ярославль, – выдохнула Снежана.

– Не так далеко, – улыбнулась я.

– Да уж. Хоть не придется тащиться в Оймякон, – фыркнула Снежана.

Потом мы долго собирали рассыпавшиеся по полу монеты и осколки когда-то такого прекрасного зайца.

– Ай! – вскрикнула Снежана.

Она неосторожно взялась за острый осколок, и тут же из пальца закапала кровь.

– Подожди, я сейчас! – Я убежала в ванную в поисках пластыря.

Открывая и закрывая ящички, я видела, как дрожат мои руки, почувствовала, как к горлу подкатил ком.

Вернувшись в кухню, я нашла сестру, по-прежнему сидящей на полу. Она сжимала осколок копилки, теперь окропленный ее кровью, и ревела.

– Ну что ты, милая моя, – обняла я Снежану. – Все будет хорошо. Все будет хорошо!

– Он нас бросил, – рыдала она. – Как легко вот так взять и пустить себе пулю в голову, – орала она, захлебываясь слезами. – И не надо больше ни о чем думать. Плевать на нас! Ему всегда было плевать на нас!

– Снежа, не надо. – Я прижала сестру к себе еще крепче. – Главное, что мы есть друг у друга. Все наладится, вот увидишь.

– А если нет? А что, если Карапетян не согласится взять деньги у Державина?

– Согласится, – убеждала я сестру, хотя в глубине души и сама боялась, что ничего не получится.

– А что, если он возьмет деньги, но все равно придет за нами?

– Не придет…

А если придет, то Снежаны не будет в Москве, и никто не будет знать, где она. А я? О себе я не думала. Главное, чтобы со Снежей все было хорошо. Она слишком ранимая, моя девочка. Сначала мама, потом отец… Нет, она должна пережить это и стать счастливой несмотря ни на что.

– Давай я наложу тебе пластырь. – Я взяла сестру за руку и приклеила пластырь, обмотав его вокруг порезанного пальца. – Вот так. Будем пить кофе?

– Он уже остыл, – всхлипнула Снежана.

– Ничего, я сварю новый.

Когда кофе был готов, я поставила чашку перед сестрой и добавила в нее изрядную порцию сливок.

– Все пьют кофе со сливками, а Снежана – сливки с кофе, – пошутила я, и сестра засмеялась. Я подхватила.

Наш смех прервал звонок мобильника. Я взглянула на экран. Номер был незнакомым. Под ложечкой засосало… Кто-то из подручных Карапетяна хочет напомнить, что сумма нашего долга сегодня еще выросла в разы? Они звонили нам каждый день, озвучивая долг и количество дней, которое осталось до часа Х.

– Алло, – осторожно ответила я.

– Ангелина, ваша с сестрой проблема улажена. – Услышав голос Бориса, я облегченно выдохнула. – Вы больше ничего не должны Эдику. В течение часа он сам позвонит тебе и подтвердит это.

– Спасибо, – сдерживая эмоции, сухо ответила я. – Я приеду сегодня около восьми.

Он отключился, ничего не ответив. Только сейчас я поняла, что, оказывается, у меня не было номера Бориса, а вот он мой нашел запросто.

Снежана смотрела на меня вопросительно, и я тут же передала ей слова Бориса.

– Значит, он и правда все уладил, – ахнула она, не скрывая облегчения.

– Уладил.

– Наверное, он тебя все еще любит, раз влез в это, – сказала Снежана.

– Нет, – возразила я. – Он просто хочет получить меня в вечное пользование.

– Давай сбежим вместе! – предложила Снежана. – Вряд ли Державин будет искать тебя.

– Нет. Я так не могу, – мотнула я головой. – Я обещала.

Выпив кофе, я собиралась отправиться наверх и сложить свои вещи в чемоданы. Снежана вызвалась помочь. Мы планировали покинуть этот дом вместе: она поедет за новой жизнью в новый город, а я… к Борису.

Очередной звонок мобильника нарушил наши планы.

– Гелечка, – противным приторно-сладким голосом протянул Карапетян, – за вас с сестрой заплатили, и теперь вы мне ничего не должны. Но я не привык выпускать из рук то, что в них плывет, – засмеялся он. – Советую вам с сестрой не попадаться мне на глаза, чтобы не дразнить… Борис Державин не будет оберегать вас до конца своих дней. – Он повесил трубку.

Я замерла, чувствуя, как от страха бешено стучит сердце.

– Кто это был? – спросила Снежана.

– Никто, – ответила я уклончиво, не собираясь пугать сестру. – Давай будем загружать твои чемоданы и переодеваться.

– Но я же поеду только вечером…

– Нет, ты поедешь сейчас, – и увидев, что Снежана собралась возразить, добавила: – И не спорь. Так будет легче нам обеим.

Снежана уехала, а я осталась одна в огромном пустом доме, где теперь, когда здесь никого не было, шаги разносились гулким эхом, будто я в музее. Это и был музей. Музей нашего с сестрой детства, музей воспоминаний, музей закончившегося этапа жизни.

Сначала, много лет назад, из этого дома ушла мать, бросив нас с сестрой и отцом. Две недели назад – отец. Теперь упорхнула и Снежана.

Отчасти я была рада, что сегодня вечером уеду отсюда. Оставаться не было сил. С другой стороны, я боялась того, что ждало меня в будущем.

Сделав глубокий вдох и медленно выдохнув, я прошлась по комнатам первого этажа и заперла все двери. Домработниц и служащих мы распустили сразу после того, как к нам нагрянул Карапетян со своими бандитами. В тот вечер они, не церемонясь, схватили нас со Снежаной и со смехом и противными ухмылками начали лапать, пытаясь сорвать одежду. Их босс, однако, быстро приказал этим шавкам остановиться и, развалившись в кресле отцовского кабинета, будто теперь он был здесь хозяином, объяснил весь расклад: либо мы где-то находим деньги и возвращаем ему долг отца, либо он сначала сделает шлюхой для утех своих парней Снежану, а потом, через месяц, если у меня все ещё не будет денег, то и меня. Он даже обещал найти мою мать, чтобы она разделила с «любимыми дочками удовольствие».

Этот человек был омерзителен, и я не могла понять, как отца угораздило вписаться в должники к Карапетяну. Да уж лучше лишиться не только фирмы, но и вообще всего, чем связываться с бандитами. Отец, видимо, думал, что сможет выкрутиться. Или он знал, что грозит нам с сестрой, и потому решил покончить с собой? Чтобы не видеть этого?

Я передернула плечами, отмахиваясь от этой мысли. Он не мог знать, не мог так нас подставить. Я очень хотела верить, что в своей предсмертной записке отец написал правду: он убил себя, чтобы спасти нас.

В тот вечер, когда Карапетян и его люди ушли, у Снежаны случилась настоящая истерика. Она вообще была слишком ранимой, хоть и скрывала это за веселостью и беззаботностью. Мать бросила нас, когда мне было четырнадцать, а Снеже двенадцать, и сестра так до сих пор и не оправилась после того предательства. Она наивно верила, что вот откроется дверь, мама вернётся и все объяснит. Я не была столь наивной, как Снежана, и предпочитала верить фактам, не строя иллюзий.

Относительно того будущего, которое меня ждало с Борисом Державиным, я тоже иллюзий не строила. Он ясно дал понять, что хочет моё тело и не собирается брать или давать больше. Чувствам между нами не было места. Что ж, так даже лучше. Я умею следовать правилам.